Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Зато Аркадий со Светочкой весь вечер продержались тихо и чинно.  Выпили
в меру, Аркашка, заметим, и всегда в развитии алкогольного увлечения  где-то
на шаг от брата отставал, петь -  пели,  но  дурными  голосами  не  блажили.
Светка скупую слезинку для порядка  проронила,  всем  присутствующим  честно
ждать солдата пообещала, но  в  основном-то  они  все  больше  шептались  да
поглаживали друг дружку по тем частям тела, публичное  поглаживание  которых
общественное мнение уже допускало. В виде исключения.
     Поутру, когда пришел за призывниками  автобус,  окончательное  прощание
совершилось почти интеллигентно. Потому что ни у кого здоровье настолько  не
сохранилось, чтобы с раннего утра "Солдаты в путь..." базлать  и  энергичные
телодвижения производить. Девки, Машка и Светка,  солидарно,  как  настоящие
солдатки, всплакнули, обнявшись, сестры новобранцев -  накануне  веселые  да
деловитые - поревели несколько громче. У отца же с матерью  были  совершенно
сухими глаза, они ведь оба, притом не так  уж  давно,  пережили  проводы  на
самую истребительную войну,  и  мирная  служба  виделась  им  делом  хотя  и
затяжным, однако совершенно несерьезным. Чем-то вроде  строго  обязательного
общеукрепляющего курса.
     Пожалуй, нынешнему молодому читателю, если таковой  вообще  существует,
может показаться, что  авторская  фантазия  здесь  всякие  разумные  границы
переходит, однако, ей-богу, такое доброе отношение народа к родной  армии  в
ту эпоху было весьма распространенным и даже - побейте автора камнями,  если
он врет, - типичным. И вовсе не потому, что  общество  было  каким-то  особо
милитаризованным.
     А на сборном пункте, вопреки всем ожиданиям и расчетам,  братиков  безо
всяких церемоний взяли и разлучили. Иначе говоря,  приехали  так  называемые
"покупатели" из одной учебной части и Аркашку купили, а  Мишку  забраковали.
Образование Мишкино им,  видите  ли,  показалось  недостаточным.  Да,  такие
привередливые "покупатели пушечного мяса" были тогда.
     Но, возможно, им больше семейное положение призывника  не  понравилось:
молоко на губах не обсохло, а уже захомутали дурачка и даже  отцом  сделали,
свяжись с таким, а он из-за чего-нибудь вдруг  в  бега  ударится  или,  хуже
того, стреляться затеет. То есть подобная проблематика советскому армейскому
начальству тоже не чужда была, ибо жизнь есть жизнь, и  если  в  ней  всегда
находится место подвигу, то чувствительному придурку  -  тем  более.  Только
секретили эту проблематику наравне с устройством водородной бомбы.
     И увезли Аркашку в учебку, а Мишка еще на сборном пункте четверо  суток
пыхтел, служить не начав, а уже  затосковав  смертельно  и  по  несравненной
Машечке своей, и по дочке Танюшке, которую не успел даже толком рассмотреть,
и по родителям, и даже - чему он очень удивился - по брату. Прежде никогда в
мыслях не было, чтобы по кому-либо тосковать - все всегда под рукой - а  тут
так прихватило, хоть впрямь через забор сигай.
     Тосковал и Аркашка, когда везли его в неизвестном направлении, -  зачем
даже из этого военная тайна устраивалась, осталось загадкой на всю  жизнь  -
но  он  тосковал,  если  уместно  подобным   образом   изъясниться,   как-то
по-импрессионистски. То есть по себе  любимому  тосковал,  будучи  с  собою,
разумеется, физически неразлучным. До слез ему было жаль себя,  мысли  же  о
сородичах и Светочке, окрашенные в щемящие лазоревые  да  местами  пурпурные
цвета,  стуком  колес  и  мелькавшими  за  очень  грязным   вагонным   окном
ландшафтами размывались, двоились, струились,  постепенно  вовсе  ускользая,
сходя на нет...
     А  что,  если  бы,  допустим,   Аркашка   перед   своими   покупателями
заартачился, да присоединился бы к его  протестам  Мишка,  мол,  либо  обоих
забирайте, либо никоторого не получите, потому что имеем право - вместе? Что
было бы, если бы братья себя как настоящие близнецы повели,  да  к  тому  же
неробкого десятка ребята? Да, вполне возможно,  им  бы  и  пошли  навстречу.
Ведь, по большому-то счету, - один  туда,  один  сюда  -  не  все  ли  равно
дяденькам военным. А не пошли бы навстречу - тоже не отдали б под  трибунал.
Но братьям, разумеется, - что "грамотному", что не очень - даже и  в  голову
не пришло права качать. Тоже - эпоха...
     Но все кончается, кончилось и Мишкино заключение в  необъятной  казарме
"пересылки", нашлись охотники и  на  последний,  почти  бросовый,  наверное,
товар. Ведь к исходу срока вместе с Мишкой остались в холодном осточертевшем
бараке только какие-то припадочные, ну,  в  крайности,  истеричные  типы  да
приблатненные всякие в наколках,  да  самые  настоящие  блатные,  в  смысле,
судимые и благополучно пережившие  условный  срок,  да  совсем  уже  пожилые
двадцатисемилетние,   наверное,    призывники.    Последних    наш    Михаил
преимущественно и держался. Свои все-таки мужики, женатые, детей имеющие,  а
кое-кто даже второго ребенка заделать  успел,  отчего  хорохорился,  мол,  в
армию на экскурсию иду, баба родит не сегодня завтра и меня заодно вызволит.
     А помимо того уже всем оставшимся было  ясно,  что  одна  им  дорога  -
стройбат. Лишь Мишка, может единственный из всех, до самого конца  надеялся,
что заберут его в какие-нибудь нормальные части. Потому что стройбат  -  это
несправедливо,  он,  в  конце  концов,  ни  в  чем  на  гражданке  особо  не
провинился. Женитьба, если на то пошло, дело законное.
     И наверное,  только  он  один  поверил  эмблемам  инженерных  войск  на
петлицах приехавших за ними сержантов с майором во главе. Но привезли нашего
энтузиаста все же в стройбат. Точнее, в военно-строительный  полк.  И  после
всех мытарств, кои выпадают на долю абсолютно каждого новобранца,  устроился
Мишка по своей любимой специальности.  А  как  взобрался  первый  раз  после
вынужденного перерыва на опору ЛЭП, как показал класс лазанья, в чем  он  на
гражданке долго и упорно тренировался, пока не превзошел в скорости  подъема
всех монтеров "Сельэнерго", так и окончательно  утешился  -  зато  он  после
трехлетней службы кучу денег в семью привезет!  Тогда  как  Аркашке,  может,
паршивенький платочек для своей утонченной профуры не на что будет купить...
     Аркашка же опять, как и во времена учебы, трудностей выпало существенно
больше, чем Мишке. Да что трудности - горя он в этой Советской армии хапнул,
как говорится, немерено!
     Так, когда братан, к примеру, изнывая от безделья,  почитывая  книжечку
или мастеря наборные браслеты для часов из  обрезков  целлулоидных  мыльниц,
сидел целыми днями  в  электромастерской  завода  ЖБИ  на  случай  возможных
неполадок, Аркадий сдавал жуткий норматив в противогазе и костюме химзащиты,
либо мыл после учений дурацкий Т-55,  который  нормальному  человеку  вымыть
дочиста просто немыслимо, либо даже в холодной грязи с автоматом лежал.
     Конечно,  в  казарме  Мишке,  согласно  присяге,  приходилось   "стойко
переносить  тяготы  солдатской  службы",  выражавшиеся  главным  образом   в
проявлениях пресловутой "дедовщины", детализировать  которые  мы  не  будем,
поскольку об этом нынче существует немало специальных  и  давно  исчерпавших
тему  литературно-художественных  исследований.  Но,  во-первых,   как   уже
говорилось - опыт "ремеслухи". Во-вторых, за воротами ЖБИ дедовщина на  весь
рабочий день заканчивалась, а если Мишка возвращался в казарму "из ночи", то
его и весь день, если он, конечно, не провинился особо перед  кем-нибудь  из
старослужащих, никто не трогал.
     И в-третьих, моральные неудобства,  происходящие  от  имевших  все-таки
место откровенных издевательств, очень скрашивались тем обстоятельством, что
не столько восемнадцатилетнему Мишке любили другой раз смачно плюнуть в душу
тоскующие  по  маме  и  милой  девушке  двадцатилетние  "старички",  сколько
двадцатисемилетним отцам семейств. А те,  несмотря  на  существенно  больший
жизненный опыт, ничего и никогда не могли противопоставить нахрапу армейской
охлократии. Что уставной, что  неуставной,  морально  осененной  к  тому  же
вековой традицией. Может, у них, слишком долго кантовавшихся  на  гражданке,
успевали непоправимо пострадать генетически заложенные  в  каждого  инстинкт
круговой поруки и стадное чувство?...
     Противостоять не могли, однако, немало общаясь с  ними,  Мишка,  скорей
всего, именно от  них  заразился  повышенным,  против  среднего  показателя,
чувством  собственного  достоинства  и  личной  независимости.  Которые,   к
счастью, в дни армейской юности лишь зачаточный вид приобрели, ни для  кого,
в том числе и для самого Мишки, не заметный,  однако  потом  они  всю  жизнь
развивались и крепли, достигнув самого максимума на старости лет.
     А еще, общаясь с "пожилыми  салагами",  Мишка  пристрастился  о  смысле
жизни и вечных проблемах бытия размышлять да рассуждать. Чему в  последующей
жизни, особенно к старости ближе, предавался все чаще и чаще,  являя  иногда
подлинно высокие образцы кустарно-любительской философии.
     Тогда  как  брат  Аркашка  подобных  бесполезных,  а   то   и   вредных
наклонностей  никогда  не  обнаруживал,  видать,   они   должны   в   строго
определенном  возрасте   и   в   достаточно   определенных   обстоятельствах
зарождаться.
     Впрочем, настоящих казарменных унижений и Аркашка все  же  не  отведал.
Потому как - учебный полк, где все курсанты в одном положении, а "старики" -
сплошь сержанты да старшины. И моральные страдания салаги все же существенно
мягче, когда им помыкают настоящие командиры, а не равные ему чины. Хотя все
равно нередко просто сердце у парня  разрывалось  -  ну,  нет,  нет  никакой
справедливости в том, что образованного человека, имеющего опыт  руководящей
работы,  как  нашкодившего  пацана,  понуждает  мыть  зубной  щеткой  унитаз
малограмотный "кусок" из мордовской деревни, впервые  увидевший  этот  самый
унитаз лишь в армии!
     Наконец, после показавшейся вечностью шестимесячной муштры  на  пределе
сил, состоялось вожделенное производство в  младшие  командиры.  И  оказался
Аркашка аж в братской стране Венгрии, где лишь недавно завершилось  то,  что
на  специфическом  советском  языке  именовалось  многозначительным   словом
"события".  Причем  добрался  наш   парень   туда   на   поезде   совершенно
самостоятельно и без всяких надсмотрщиков, как "белый человек", всерьез  уже
подумывая после срочной остаться на сверхсрочную, небось в  танковых  частях
технически грамотные парни всегда в цене.  Но  с  первых  же  дней  реальное
командирство ему  ожидаемого  удовольствия  не  доставило.  Поскольку,  увы,
подчиненные из старослужащих, при явном попустительстве офицерского состава,
откровенно плевали на его уставные полномочия, и ему  опять,  как  рядовому,
приходилось драить до  изнеможения  дурацкий  танк,  которому  он,  Аркадий,
словно  бы  в  насмешку,  приходился  командиром.  Дембеля   же   при   этом
демонстративно валялись на травке или остервенело, как сантехники,  резались
в домино  в  каком-нибудь  укромном  теплом  уголке,  да  еще  издевательски
требовали, чтобы "товарищ сержант"  поминутно  напоминал  им,  сколько  дней
осталось до "приказа".  Будто  министр  обороны  маршал  Малиновский  всякий
очередной приказ о демобилизации и новом призыве в один и тот же день всегда
издает.
     И, как и на гражданке  когда-то,  Аркашка  командирство  свое  начал  с
докладной. В смысле, с рапорта. Мол,  приказы  мои  не  исполняются,  налицо
воинское преступление  на  переднем  крае  социалистического  лагеря,  прошу
принять меры или дать рапорту надлежащий ход вплоть  до  военного  трибунала
группы войск. Но был одернут ротным командиром  куда  более  бесцеремонно  и
безжалостно, чем некогда партикулярным  и  во  всех  отношениях  приятнейшим
Алексеем Маркьяновичем, ничуть на самом деле не похожим  на  политработников
здешних - двуличных и откровенно подхалимствующих даже перед ротным.
     - Вот что, грамотей, - кинув  лишь  мимолетный  взгляд  на  злосчастный
Аркашкин листок из школьной тетрадки и  не  скрывая  презрения,  сказал  кэп
стоящему перед ним навытяжку командиру среднего танка с двумя  "соплями"  на
кривовато пришитом погоне, - объясняю один  только  раз:  в  том,  что  твои
приказы не исполняются беспрекословно, точно, в срок, ты сам  и  виноват.  И
если подобное повторится, твои лычки, младший сержант  Колобов,  гарантирую,
как ветром сдует. И отправишься ты дослуживать в Союз, потому что, в этом ты
прав, на переднем крае  соцлагеря  такой  снижающий  боеготовность  командир
опасен для дела мира во всем мире. Кру-гом, марш!..
     И, понурившись да губу закусив, чтоб  не  расплакаться,  пошел  Аркашка
домывать танк и стойко переносить насмешки обнаглевших рядовых.
     Кроме того, за все три года никакой  Венгрии  он  ни  разу  не  увидел,
поскольку все три  года  безвылазно  провел  на  необъятном  и  беспрестанно
перепахиваемом танками полигоне, каких наверняка и в Союзе  бессчетно.  Даже
иногда сомнение накатывало: а может, ради непостижимой какой-нибудь  военной
тайны дурачат глупых солдатиков долгую тысячу с  лишним  дней,  а  вокруг  -
никакая не Венгрия, но, к примеру, Молдавия или вовсе Рязанская область.
     Само собой, о лишениях и тяготах Аркашка подробнейше информировал свою,
как считалось, невесту  Светочку,  боевую,  как  говорится,  подругу.  Жутко
трусил,  как  бы  военная  цензура  о  его  паникерстве   и   очернительстве
"непобедимой да легендарной" не сообщила в соответствующие  органы,  но  все
равно  писал,  плакался.  А  вот  родне  плакаться  не  мог  -  боялся  быть
неправильно понятым.
     Но и Светка неправильно поняла. Видать, решила, что Аркашка - хлюпик  и
потому строить с ним совместную судьбу глупо. Так, во всяком случае, подумал
наш танковый командир, когда получил последнее письмо от бывшей уже невесты.
Которая, надо отдать ей должное, не стала парня понапрасну томить  внезапным
прекращением  переписки,  а  сразу,  как  только  с  ней   это   получилось,
исчерпывающе проинформировала. Мол, не обессудь, солдатик, но  я,  будучи  с
моими пионерами во всесоюзной детской  здравнице  "Артек",  познакомилась  с
коллегой Семой из Москвы, полюбила и  выхожу  теперь  туда  замуж.  То  есть
получалось, что хищница эта, ловко прикидывавшаяся овечкой,  не  столько  за
несчастного Сему выходит, сколько за столичную прописку.
     Как  ни  странно,  однако  такой  удар  судьбы  Аркашку   не   подкосил
окончательно, а совсем наоборот, сообщил его духу недостающую твердость.  Не
слишком большую твердость, но все же достаточную, чтобы не  застрелиться  во
время караула, как нынче сплошь и рядом делают маменькины  сынки  да  натуры
чрезмерно тонкой духовной организации, что, может быть, они и раньше нередко
делали, тогда как общество пребывало в счастливом неведении.
     Прочитав злополучное письмо три или четыре раза и не ощутив того,  что,
согласно жутким армейским легендам, должен ощущать воин, чьи лучшие  чувства
подобным антипатриотичным и просто наглым  образом  оскорблены,  Аркашка  не
только не  стал  искусственно  растравлять  себе  душу,  но  и  почувствовал
существенное  облегчение.  Эта   новая   неприятность,   присоединившись   к
неприятностям предыдущим, словно бы превысила некую кризисную  норму,  а  за
кризисом, как известно по иным душевным  и  телесным  заболеваниям,  следует
либо стремительное выздоровление, либо столь же стремительный каюк.
     Аркашкин организм выбрал выздоровление. И закалился. И  стало  Аркашке,
как говорится, все по фиг. Что  самым  положительным  образом  сказалось  на
службе. Нет, выдающихся результатов он, разумеется,  не  достиг,  ежедневная
газета группы войск "На братских рубежах" про него ничего за всю  службу  не
писала, хотя многие другие знакомые сержанты и даже рядовые - кто по разу, а
кто и по два - нередко становились героями ее  заметок,  потому  что  ротный
замполит старший лейтенант Рязанцев  у  них  был  хроническим  графоманом  и
пробовал  себя  во  всех  без  исключения  жанрах,  правда,  печататься  ему
доводилось исключительно под  рубриками  "служит  такой  парень"  да  "итоги
боевой и политической учебы", видать, прочие жанры оказались не по зубам.
     Зато  вырабатываемые  военной  творческой  личностью   так   называемые
"литературно-художественные композиции",  еще  именуемые  ради  краткости  и
мускулистости "литмонтажами", пользовались в части громадной  популярностью.
Во  всяком  случае,  самодельные  сценарии  старлея  Рязанцева  ставились  в
полковом клубе не только артистами их роты,  но  и  другими  художественными
коллективами.
     В артисты однажды угодил и Аркашка, потому что в армии от однообразия и
тоски многие артистами становятся, а если служба проходит,  что  называется,
за "колючей проволокой", так вообще поголовно.  У  несколько  "чмошного"  по
общему мнению младшего сержанта внезапно обнаружились сразу  два  таланта  -
певческий и драматический, причем первый ему потом всю жизнь покоя не давал,
а второй на гражданке вынужденно заглох.
     А  уж  систематическая  художественная  самодеятельность  -   проверено
многими поколениями - наивернейшее средство от хронической хандры,  особенно
свойственной всякой неволе.
     Итак, повторимся, выдающихся достижений в ратной службе и учебе Аркадий
не  достиг  и  даже  в  число   середняков   не   выбился,   третью   лычку,
соответственно, так  и  не  получил,  что,  вообще-то,  большая  редкость  в
войсках. Все три года он был бельмом в глазу у начальства, несколько раз его
отстраняли от командирства, и он становился "сержантом  без  портфеля",  как
зубоскалили не только рядовые бойцы, но  даже  штабные  офицеры  с  большими
звездами. Аркашка катался в танке стрелком-радистом,  втайне  мечтая,  чтобы
сами собой исчезли с плеч злосчастные галуны, будто их никогда не было, и то
тогда серой рядовой мышкой было б легче дослуживать. А потом снова назначали
его командиром танка, и опять экипаж склонялся на всех массовых мероприятиях
полка как наихудший, опять Аркашка и его несчастные подчиненные  становились
примером того, как ни в коем случае нельзя  Родине  служить,  как  некоторые
разгильдяйством своим вольно-невольно льют воду на мельницу врага.
     И получалось, что в этом качестве Аркашка был абсолютно  незаменим  для
боевой и политической подготовки,  его  фамилию  приходилось  знать  назубок
всякому  экзаменующемуся  на  классность,  всякому  отвечающему   во   время
инспекторских  проверок  на  вопрос  о  текущем  международном  положении  и
вытекающих из него повышенных требованиях к  личному  составу.  И  ввернуть,
особенно  к  месту,  что-нибудь  про  младшего  сержанта  Колобова  да   его
подчиненных было столь же важно, как, к примеру, цитату из отчетного доклада
на очередном съезде партии. И, между прочим, некоторые отличники  боевой  да
политической были сущими виртуозами цитирования  руководящих  документов,  а

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг