бессмертная ироиня способна была украсить собою всю вселенную.
В каком положении находились другие члены, о том ведает тот, который
определил себя к сему предприятию. В сём случае узнал он свою слабость и для
того часто отвращал глаза свои и искал другого предмета, который бы усыпил
волнение его крови; но глаза его прикованы были к спящей красавице, мысли -
к её прелестям, сердце- к благосклонности, а желание - к естественному
услаждению. Правда, что он превозмогал себя по примеру великого ироя; но
когда обращался к ней для исполнения божеского повеления, то тогда ослабевал
больше, нежели поражённая женщина жестокою страстию.
Весьма долго боролся он с природою и с любовию и не мог исполнить
похвального своего намерения. Наконец увидел, что он совсем к тому не
способен; и так отчаявшись жестоко, вышел вон из сего бедственного для него
здания и пошёл на берег острова. Тут сидя, рассуждал он сам с собою, сколь
бедственна и вредоносна для нас в иных случаях красота женская, сколь
пагубна необузданная любовная страсть наша к оным: оною помрачается наш
разум, погибает нередко честь, затмеваются великие и похвальные победы,
гибнет наше здравие от всегдашнего сокрушения; и сия сильная в нас страсть
съедает леты наши и век.
Какое ж нашёл он к тому средство, думая весьма долго? Когда обходишься с
прекрасною порочною или не принадлежащею тебе женщиною, оставь глаза свои
дома, а с нею употребляй одни только уста. Итак, предприял Кидал закрыть очи
и приступить к намерению своему без зрения; но в том он глазам своим не
поверил и, пришед ко дверям, закрыл их полотном, обвязав свою голову. По
приметам весьма тихо и приближился он к той постеле, на которой лежало его
препятствие и пагуба; весьма в скором времени ощупал её руку и без всякого
труда снял с перста её перстень, не касаяся к шару и не разбудив прелестной
той богини. Вот в чём состояла тайна! И если бы Кидал приступил с открытыми
глазами ко своему намерению, тогда бы он погиб; и можно ль было ему снять
перстень, не касаясь к шару, который лежал на том персте так, как и на
других, не разбудить девицы и не почувствовать к ней любви, от чего
находилось сердце его в великом движении и трепетали все члены. Потребна тут
была сия догадка: ибо чем труднее дело, тем острее бывает наш разум.
Омариянец, открыв свои глаза, торжествовал над сею победою и, любуясь на
своё завоевание, надел его на руку, и, пожелав красавице покойно
наслаждаться сном, следовал туда, куда ему должно было: ибо описание всего
своего предприятия имел при себе. Перстень надел он на левую руку и положил
её под пояс, на котором висела его сабля, чтоб, забывшись, не прикоснуться
им к чему-нибудь из сего здания.
Как скоро растворил он двери в другой покой, то увидел весьма чудное
изображение в оном: тьма человеческих голов или более имели открытые рты и
зевали друг друга чаще; всякая голова, зевая, произносила голос к тому
приличный и старалась зевать больше других. Кидал употребил все свои силы,
как возможно пробежать оную скорее, и как только вбежал в другой покой, то
нашёл несравненно большую для себя трудность: тут тишина, спокойствие,
тягость, ослабление членов, великое изумление, сильная дремота, тяжкий и
неодолимый сон обитали неисходно; почувствовал он, что члены его слабеют,
разум теряет стройное течение, мысли предаются затмению и глаза
закрываются, - одним словом, должен он был пасть на землю. Ободряся вдруг,
бросился чрез покой, и хотя мешали ему повсюду спящие люди, однако достиг до
своего желания; вышед из него, хлопнул он дверью столь сильно, что
потряслось от того всё здание: ибо он знал, что в то время не было уже
никакой для него опасности.
В сём последнем покое увидел он кровать с чёрными занавесами, с белою
бахромою, с такими же шнурами и кистями. Наверху оной сидела большая сова и
около неё спали Алкионы. Посредине комнаты, на чёрном каменном подножии,
стояло крылатое время: в одной руке держало оно косу, а в другой песошные
часы. В ногах его лежали младенцы, изготовленные ему в пищу, которых оно
обыкновенно пожирает.
В переднем углу стояла каменная пирамида, на ней поставлен был чудный
истукан, в ногах которого лежал череп человеческой головы и две истомлённые
кости. По сторону его стояли песошные часы, а по другую переломившаяся
свеча, которая казалась теперь только потухлою, и ещё дым происходил от
светильны. Пониже сего спал купидон, облокотяся на свою руку; окладен был он
маковыми цветами и казался обрызган весь оным же соком.
На стенах сего здания изображены были годы, четыре оных времена, месяцы,
дни и часы, которые все были с крыльями, и казалось, что летели весьма
поспешно.
В головах кровати стояла статуя, изображающая человеческую участь. Она
держала в руках своих закрытую книгу и хотела её раскрыть, чтоб показать
человеку, что с ним впредь приключиться может. В сие время сама природа
старалась успокоить обремёненного трудами молодого ироя, который, надев шлем
свой на сию статую, лёг на постелю во всём прочем вооружении и в одну минуту
заснул.
НАЧАЛО СНА КИДАЛОВА
Бог сна по приказанию Перунову сошёл тогда на землю с той горы, которая
именуется престолом богов и на которой обитает всегдашняя тишина и
спокойствие; преселившись на тот остров, приближился к Кидалу, покрыл его
мечтаниями и, положив на голову его руку, представил ему сие видение, по
повелению отца богов и всесильной судьбины.
Подле морского берега лежала высокая и крутая гора, о которую
разбивались морские волны; а ещё с трёх сторон окружала её высокая и
дремучая роща. При захождении солнечном сидел Кидал на вершине оной и
смотрел в пространное море, как пресветлый оживотворятель дышущих и цветущих
душ и око всех планет с предивной высоты опускался в объятия морской богини.
Море и небеса тогда краснели, когда сложил он с себя блестящий венец и
облобызал прекрасную богиню, лежавшую покойно на волнах. Тритоны, нереиды и
сирены, лишившиеся великого зною, погружали себя в волнах и пели дела сего
великого светила.
В самое это время увидел Кидал подлетающую к себе большую птицу, которая
прямо стремилась на ту гору. Клаигов сын, усмотрев её силу и великость,
спустился несколько ниже той горы, чтоб не быть повреждену от сего чудовища.
Страшная сия птица именовалася Роком. Прилетев, села на вершину горы и почти
всю её покрыла собою; потом говорила человеческим голосом Кидалу:
- Многих смертных счастливее человек! Судьба велела мне отдать тебе
залог несчастного города Хотыня, который по всевидящему её смотрению
наказыван был до сего времени; взойди ко мне на спину и, утвердившися на
оной, возведи глаза на небо и нимало не страшись твоей участи: ибо вы,
смертные, ни для себя, ни для другого нималого счастия и несчастия
предвидеть не можете. Всего более опасайся усумниться во власти того,
который имеет больше твоих силы и которому открыты некоторые таинства
природы, совсем тебе несведомые, ниже всему смертному племени. Это я говорю
тебе о себе, и если ты не знаешь, как меня именуют, то я скажу тебе, что
называюся Роком и имею такую ж власть над людьми, какую имеют боги; не
изъясняясь ещё далее, ступай! - примолвил он.
Кидал, услышав его слова, хотел беспрепятственно повиноваться; восшед к
нему на спину, утвердился между крыл и по повелению его возвёл глаза на
небо. И так поднялся сей страшный бегемот на воздух и, разделяя оный,
поднимался в небеса.
В скором времени почувствовал Кидал, что охладел воздух и сделался столь
тонок, что едва мог он питаться; наконец, унялось его дыхание, и что было
удивительно, то он и без оного мог препроводить свою жизнь. Потом обратил
глаза свои на Землю, которая начинала уже казаться светлою, но только
темнее, нежели Луна; высокие и крутые горы казалися ему такою малою вещию,
которую и вблизи едва рассмотреть можно; а наконец и вся великая твердь
показалася ему шаром, не больше тех, которые мы видим на тверди небесной.
Рок возвышался весьма поспешно, и чувствовал Кидал, что он весьма сильно
боролся с вихрями; потом переменился опять воздух и сделался столь же густ,
как и в земной атмосфере. Изумлённый Клаигов сын, обратив глаза свои к
новоявленной тверди, чувствовал, что оживляется он нечем новым и совсем ему
непонятным. Кровь его пришла в особливое движение, и сердце трепетало от
радости. Он видел пред собою весьма обширную твердь, подобно как земную;
горы и леса, пустыни, пропасти и воды одевали лицо её и служили наместо
ризы, и чем ближе подвигался Рок к оной, тем большее благоухание поражало
Кидалово обоняние. Наконец сел он на некоторую весьма возвышенную гору и
приказал сойти с себя Кидалу; потом сказал ему, что при первом солнечном
восхождении увидится с ним, и полетел от тверди сей неизвестно куда.
Кидал, оставшися тут, трепетал от радости и не знал, на какой предмет
устремить свои очи. Всё казалось для него прелестно; и что он ни видел, всё
было удивительно, всё ново и всё ещё им никогда не видимо. Всё играло в его
глазах, и всё старалося приводить его пред другим в большее удивление. Одним
словом, весь сей новый свет казался ему далеко превосходящим и самые
блаженные поля Елисейские.
Во-первых, обратил он глаза свои в некоторую долину, которая
простиралась от подола сей горы весьма далеко. Увеселяли взор его различные
цветы, рассеянные по долине, разного цвета и разной величины птицы, биющие
беспрестанно ключи и протекающие излучинами чистые источники от оных.
Удивляли его разум стоящие по всей долине каменные столы, на которых видны
были большие хрустальные банки и также различные книги.
На другой стороне протекала река, окружённая лесом; листья же на древах
совсем были отмениты от наших и казались различного цвета; как деревья, так
и воды покрыты были все птицами, которые, осязаяся крыльями, играя между
собою и ныряя в водах, изображали тем, что оная твердь во всём изобиловала.
В третьей стороне увидел Кидал чистое поле и весьма обширное, покрытое
всё различного рода скотом; и что его всего больше удивило, так то: свирепые
звери, ядовитые гадины, хищные птицы соединены все были вместе и друг друга
нимало не вредили; валяясь по холмам, утучнялися влажною травою и
оживотворялися солнечными лучами.
Когда Кидал возвёл взор свой в особливую сторону, увидел тамо город; но
в оном не видно было ни крепости, ни окружающих его стен; также не видно
было ни одного здания, которое бы составляло два или три покоя, но везде
виделся один; но только чистота, изрядный оных вид и весьма простое
украшение превосходили всякое великолепное здание.
Прельстившися сим зрением, сошёл с горы Кидал и следовал к городу.
Пришедши в оный, не видал он нигде и никакой стражи, ниже чем-нибудь
укреплённого. Увидев народ, весьма много испужался: ибо между оного и во
всяком месте ходили и лежали ехидны, аспиды, василиски, крокодилы, тигры,
львы и леопарды, также скот и дикие птицы, и никто друг другу не вредил.
Великое удивление поразило его разум, и он не знал, как о том подумать.
Наконец когда увидел его народ, то со всех сторон бежали к нему со
удивлением; лица их изображали, что они не могут вместить во внутренности
своей сей невиданный ими от века диковинки. Иной боялся к нему подступить,
некоторый щупал его платье, саблю и всё; другой смотрел ему в очи; однако
всякий опасался и думал, что не свиреп ли сей животный. Образ он имел такой
же, как и те люди, но платье и вооружение представляли им его таким чудом,
который упал к ним с другой сферы, что была и действительная правда; но они
оного не понимали и думали, что родился он на их же тверди, но в
каких-нибудь диких и непроходимых горах, и для того дивилися они ему
чрезвычайно. Не меньше их удивляющийся Кидал, увидев, что они приходят от
того в робость, принял на себя униженный и ласковый вид и старался уверить
их о своей добродетели.
Увидев сие, незнаемый ему народ весьма много обрадовался и старался
услужить ему всеми силами; всякий просил его к себе в дом и обещался
угостить его самым лучшим образом. Кидалу сие было весьма приятно, и он
пошёл в тот дом, который ближе всех подле него находился. Язык их был совсем
несходен с нашим, но Кидал понимал его совершенно: ибо сие было во сне.
Пришедший во оный, нашёл он хозяина весьма учтивого и ласкового,
который, стоя пред ним, дрожал и ожидал повеления от пришедшего, чтоб только
ему ни понадобилось. Потом вошла его супруга: она была весьма прекрасна, так
что во многом превосходила самую первую на земле красавицу. Платье на ней
было белое и столь чисто, что уподоблялося снегу; вошед, поклонилася она
Кидалу и, не сказав ему ни слова, спросила у своего мужа, что он прикажет ей
делать.
- Мы должны, - говорил он ей, - употребить все силы, чтобы угостить
этого человека; он чужестранец, и как видно, то человек добродетельный и
милостивый; все его полюбили и стараются угодить во всём; должны мы
предложить ему всё наше имение, и сколько ему угодно будет, пускай возьмёт.
Красавица на сие была согласна, и не только что всё своё имение, но и
сама отдавалась в волю незнакомого чужестранца. Кидал удивлялся сему
чрезвычайно и думал, что принесён он в такое место, где обитают золотые
веки, в чём и не обманулся. Он просил чистосердечного и добродетельного сего
гражданина, чтобы он уведомил его, на какой он находится тверди; сколько
расстояния от Земли до сего мира; вся ли оная твердь обитаема; какие у них
нравы; есть ли царства и владения. Выслушав сие, господин дома отвечал ему:
- В этом я тебя не могу удовольствовать, ибо в такие дела мы не входим,
которых не понимаем; я человек ремесленный и стараюся вникать в моё
художество, а высокое знание совсем ко мне не принадлежит; суть у нас люди
учёные, оные могут уведомить о том подробно и представят всё, о чём ты знать
захочешь.
Кидал просил его, чтобы он отвел его к тем учёным людям; и как только
выпустил он о том первое слово, то хозяин и прекрасная хозяйка взяли его под
руки и повели к тому месту, где обитали их учёные люди.
Кидал, идучи к оным, воображал себе, что они таковы же, как и земные
философы, но, увидев оных, переменил совсем свои мысли. В жилищах их нашёл
он необыкновенную чистоту и опрятность, и сколь высоко их понятие, столь и
жили они богоугодно; приняли его весьма учтиво и старалися угодить всем
лучшим.
Гнамол, так назывался первый из них мудрец, сколь превосходил других
знанием, столь старался быть снисходителен и чтился завсегда оказывать
больше всех смирения и никогда не желал возвышаться своими науками. Сия
похвальная в нём добродетель привлекла к себе народ и производила в оном
великое почтение к тому премудрому мужу, который с великим смирением и
постоянностию взялся уведомить обо всём Кидала.
Таким образом вышед на улицу, и взошли на некоторое возвышенное место, и
сели все на оном; но Кидала почтили первым местом. Сие учинил Гнамол для
того, чтобы и народ сделать участником их рассуждения: ибо было там такое
обыкновение, что никто не скрывал талана своего от другого и за открытие
оного не требовал никакого воздаяния для того, что почитали они всё общим
между собою.
- Добродетельный иноплеменник, - говорил земному жителю Гнамол, - о
чём ты прежде всего желаешь быть известен?
- Прошу тебя, почтенный муж, уведомить меня, в каком я нахожусь свете?
- Твердь сия, - отвечал Гнамол, - называется Луною, сколько же она
имеет расстояния от Земли, о том мы не известны: ибо воздушного пути
невозможно измерить чтоб в чём-нибудь не ошибиться; догадкою кладём мы что
сия планета ближе всех к Земле и служит ей спутником. Впрочем, наука сия не
многим здесь известна и весьма мало стараются вникать в оную; мы стараемся
больше познавать того, кто создал всю вселенную, какую приносить ему за то
благодарность, как прославлять его и просить отпущение нашим согрешениям;
наконец стараемся изведать, что воспоследует с нами по окончании нашей
жизни; а как сего узнать невозможно, то молим мы Творца, чтоб даровал он нам
то, что для нас лучше, а не то, что нам угодно. В прочем никакой другой
науки на сей тверди ты не сыщешь, как только сверх того вся кий человек
старается познавать самого себя, учиться быть добродетельным и покорять
пристрастия свои собственному своему разуму. Народом управляет у нас высшее
существо; закона мы никакого не знаем и не слыхали о правах.
Не стараемся мы овладеть чужим и ничего лишнего при себе иметь; всякий
довольствуется от своих трудов и никому не уделяет: ибо кому он даст, тот
будет иметь лишнее, чего у нас никогда не бывает. Престарелый муж в своём
поколении владетель и повелитель: все повинуются его приказам и исполняют
оные с великим благоговением; по смерти оного наследует сие достоинство его
сын и повелевает так же: и так равенство между нами не искореняется, от чего
избегнули мы зависти и злости. Преступники и нарушители спокойствия судимы
бывают всем обществом, и какое определят им наказание, такое они и
претерпеть должны. Выдумывальщики чего-нибудь нового ненавидимы у нас так,
как и преступники, и для того никогда оных и не бывает. Нужные для нас вещи,
которых мы сами сделать не можем, берём у других, отдавая за то свои,
которые им потребны. Питаемся всем тем, что производит наша твердь
неодушевлённого.
Кидал, выслушав сии слова, желал возблагодарить Гнамола за уведомление
подробно, чему весьма много удивился. И в то время, как он ему рассказывал,
услышал необыкновенное согласие музыки, которое началося вдруг по всему
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг