принятием оного. Родители твои, может, на сие не согласятся, и для того не
надобно объявлять им оного.
Услышав сие, пришла я в великое замешательство и, не отвечая ему ни
слова, пошла вон из своей комнаты. Старался он меня удерживать, однако не
мог и так пришёл за мною к моей матери. Робость моя и великое удивление были
причиною тому, что я не открывала приключения сего никому и оставила его в
забвении.
В то время заняли рассуждение моё различные воображения, и я совсем не
знала, каким образом освободиться мне от сего опасного любовника. Объявлять
о том родителям моим почитала я за излишнее, для того что они бы мне не
поверили и, может, предали бы ещё проклятию. Что ж оставалось делать мне в
таких опасных для меня обстоятельствах?
Рассуждая долго сама с собою, положилась я на слабые свои защищения и
предприяла отвращать его сама; но чем больше представляла ему действие сие
богопротивным и позорным, тем больше сей развращённый человек умножал в
сердце своём неистовую страсть и страшное желание. Он приставал ко мне
поминутно и, видя завсегда моё упорство, вознамерился в некоторое время
употребить к тому свои вместе с диявольскими силы.
Увидев сие, я закричала и грозила ему, что непременно объявлю о сём моим
родителям; и как действительно вознамерилась было я сие учинить, то Боман,
видя, что произойдёт из сего весьма дурное для него следствие, предприял
предупредить намерение моё, каким бы то образом ни было. Опасаясь много
потеряния своего имени и досадуя на меня весьма много, сплёл сие нелепое
приключение, которое было для меня великим ударом и окончанием благополучной
моей жизни.
Вызвав в некоторое время отца моего в сад и там прогуливался с ним,
весьма прискорбно вздыхал, и казалось отцу моему, что вздохи его происходили
от сокрушённого сердца; он иногда плакал, а иногда, возводя глаза на небо,
просил у оного отпущения грехов некому, о имени которого не упоминал тогда.
Отец мой от природы сколь был добродетелен, столь или больше ещё легковерен;
увидев такую перемену в своём брате, переменился в лице и почти потерял свои
чувства. Боман, видя, что злое его намерение имеет хороший успех, и в сём
первом жару говорил родителю моему следующее:
- Несчастный отец, ты должен весьма много сетовать о твоём рождении и с
сего времени или лишиться твоей дочери, или во всю твою жизнь терпеть от неё
великое беспокойство и мучение; боги тебя ею наказали, и она дана нам от
немилосердого рока поношением всего нашего племени. Мог ли ты себе
когда-нибудь представить, что она подвержена блуду и всякую ночь посещает её
один молодой человек весьма дурного сложения и который имеет презренные всем
городом поступки? Я знаю сие уже давно и заставал много раз их вместе, делал
ей за сие весьма грозные выговоры, грозил жестоким наказанием как здесь, так
и во аде; терпение моё долго продолжалося над нею, но наконец, я увидел, что
она совсем пренебрегала мои советы и впускалась от часу больше в сии
позорные обращения, от чего великодушие моё кончилось и я принужден был
сказать тебе об этом.
При сём слове залился сей лицемер притворными слезами и перестал
говорить, ожидая ответа от поражённого сею несносною вестию отца моего,
который стоял тогда окаменелым и не мог произнести ни одного слова очень
долгое время.
Наконец пришёл он в великую запальчивость и столь неограниченную
почувствовал ко мне злость, что в ту же минуту хотел отнять у меня данную
мне им же жизнь без всякого сожаления; но варвар его удержал и сказал, что
оное успеет он произвести в действо тогда, когда своими глазами увидит моё
беззаконие. И так определили ожидать наступающего вечера, в который хотел
Боман показать отцу моему того мнимого моего любовника и со мною вместе: ибо
был уже подговорён им такой же плут, каков он и сам, ко исполнению сего
неистового дела.
Я, находясь тогда в помешательстве разума, не знала ничего о их
предприятии, всякую минуту страшилась моего рока и была отчаянна иметь успех
в объяснении родителю моему о негодной ко мне страсти его брата. Когда
находилась я в сих размышлениях, то вошёл ко мне в горницу Боман и привёл с
собою некоторого молодого человека, который обошёлся со мною весьма ласково.
Сие новое позорище удивило меня несказанно, и я с превеликою жадностию
ожидала вдаль его происхождения. Боман со смиренным видом, какой он
обыкновенно имел, начал просить у меня прощения в непростительном своём
заблуждении; после того говорил он мне, что сей приведённый им человек будет
посредником некоторого дела весьма для меня нужного; потом встал, идучи вон
от нас, сказал, что возвратится весьма скоро, переговорив некоторое дело с
моим отцом.
Итак, осталась я одна с незнакомым мне человеком, не предвещая себе
никакого из сего худого происхождения. Сей плут обходился со мною вольно. В
самое это время увидела я моего отца, который, вошед в комнату, показался
свирепым, и как только подошёл ко мне, то тот незнакомый, который сидел со
мною, бросился бежать из моей комнаты, чтоб больше подать подозрения
легковерному отцу моему, который, не говоря мне ни слова, взял за руку и
повёл на крыльцо; сошедши с оного, сел со мною в дорожную коляску и поехал
без служителей не знаю куда, что меня весьма много удивило и страшило.
Ночь была тогда светлая, и я могла рассматривать, какими улицами ехала;
отец мой нигде в городе не останавливался и вывез меня на поле. Я спрашивала
его, куда он со мною едет; но как он не отвечал мне на сие ни слова, то я
весьма испужалась и не знала, что о том подумать; наконец остановился подле
некоторой рощи и, вызвав меня из коляски, повёл в середину оного леса, и
там, выняв кинжал, приказал стать мне на колена и, сделав последнее покаяние
Богу, просить его об отпущении тяжкого моего прегрешения.
Последуя его воле, учинила я то с великою робостию и после просила его о
изъяснении моего пред ним проступка; но он в великой ярости сказал мне:
- Умри, проклятая! - и ударил меня кинжалом в груди.
Сим жестоким поражением отнял у меня все чувства и оставил без дыхания
на том месте. Невинность моя не могла защитить меня и избавить от жестокого
родительского гнева, который чувствовал он ко мне весьма неправильно.
При рассветании дня против желания моего получила я потерянные мои
чувства и к пущему для меня отчаянию почувствовала, что данная мне отцом
моим рана была не смертельная. Я бы, конечно, в то время прекратила сама
возвратившуюся мою жизнь, ежели бы имела к тому способ, но орудия у меня
никакого тогда не было. Таким образом, что я в то время думала и к чему
вознамеривалась, пересказать тебе того никоим образом не могу; но только это
помню, что я желала об отце моём и представляла себе, как он терзался тогда
совестию, думая, что я переселилась в царство мёртвых; соболезновала о моей
матери, которая с великою болезнию должна была услышать как о моём
преступлении, так и о смерти, которых совсем со мною не случалось.
Думая сие, внезапно увидела перед собою человека, которого окружали
множество его служителей, глаза его показывали тогда сердечное обо мне
сожаление, и он едва не плакал, видя меня в таком горестном состоянии. По
малом удивлении приложил он все старания подать нужную в то время мне
помощь. Чего ради сам и служители его понесли меня на руках в близко стоящий
от того загородный двор; оттуда немедленно послал за лекарем, который весьма
скоро и приехал, перевязал мою рану и обнадёжил меня, что я в скором времени
здорова буду. И в подлинну, чувствовала я весьма малую боль и сама могла
узнать, что жизнь моя от того не прекратится. Однако Менай... это был мой
муж... увы! горестное воспоминание!.. - возгласила она отчаянно и облилась
слезами, - приказал лекарю, чтоб он не уезжал от меня до тех пор, пока
совершенно я выздоровею. Сей врач приложил всякое обо мне старание и в
короткое время исцелил совсем мою язиу.
Менай, видев меня совершенно здоровою, был тому чрезвычайно рад. В сём
случае рассмотрела я его прекрасный образ и узнала все преизрядные его
свойства: он был человек весьма тихого нрава, разумен, добродетелен и
прекрасен, вид имел весьма весёлый. Сии похвальные его дарования сделали то,
что я почувствовала к нему неизъяснённую страсть и была в сём случае столь
счастлива, что Менай предупредил меня сим же чувствованием ко мне. Мы питали
страсть сию в сердцах наших не без позволения друг от друга, и в таких
необыкновенных обстоятельствах, в каких я тогда находилась, нимало не
старалась воздерживать себя от сей любви, почему думаю, что страсть сия
начиналася в нас с позволением неба; но теперь произволением немилосердого
рока сделалась она для нас громовым ударом, который поразил нас, совсем к
тому не готовых. Напоминание сих обстоятельств умножает моё мучение и делает
неспособною продолжать описание наших приключений. Довольно и сего, что мы
друг друга полюбили столь много, что в тот же первый случай клялись друг
другу вечною верностию и обязались брачным сочетанием. Менай не знал, кто я
такова, а я не хотела открыть моего происхождения, к чему он меня и не
принуждал.
Итак, спустя несколько времени поехали мы на его родину, которая
отстояла от города сот на пять вёрст. Приехав туда, представил он меня своей
матери, которая сперва хотела известиться о моём поколении; но как оного
узнать ей было невозможно, то, наименовав меня подлою, ужасно освирепела и
ругала своего сына, что он без позволения её женился.
Итак, начала я претерпевать ненависть и гонение от моей свекрови; но всё
оное презирала, когда имела в глазах моих возлюбленного моего мужа, который
почитал за первую себе должность увеселять меня поминутно.
Время продолжалось больше году, в которое не страшилась я никакой
напасти, только сожалела о моих родителях, которые были в великом неведении
обо мне.
Наконец пришёл плачевный день, злой час и пагубная минута, которая
разлучила меня с жизнею, отняв Меная: ибо сказано было ехать ему на войну.
Взять меня с собою никоим образом ему было невозможно; итак, прощаяся со
мною, стоял он на коленах пред своею матерью и, облившись горькими слезами,
просил её о неоставлении меня, как такой супруги, с которою сопряжена жизнь
его и благополучие. Я уже не помню, как я с ним рассталась и о чём его тогда
просила.
По двунедельной с ним разлуке узнала всю злость неистовой моей свекрови,
и что она была женщина такая, которые почитаются злее фурий и не страшатся
самого ада. На всякий час осыпала она меня бранными словами и укоряла совсем
неизвестным мне чарованием, сказывая, будто бы я околдовала её сына. Злилась
она на меня за то, что принуждена была отказать некоторой боярыне, которую
она выбрала сыну своему в невесты. Наконец приказала отвести меня на то
место, на котором они нашли, и там бросить без всякого попечения.
Сие со мною исполнили, и я осталась там беднее всякой твари, не имела ни
места, ни пристанища, ниже какой-нибудь надежды к получению оного. Что
должно было начать в таком бедственном состоянии и в чём искать спасения,
куда обратиться и с которой стороны ожидать себе помощи? Совсем отчаянна,
стала я тогда на колена и, возведши глаза на небо, облилася слезами и
просила милосердых богов о ниспослании мне помощи от них; ибо гонима я была
людьми, следовательно, в них одних оставалося моё спасение.
Я находилась долгое время в сих молитвах; наконец тихая ночь принудила
меня несколько успокоиться. Сколько сон покоил мои члены, того я не ведаю,
для того что некоторое стенание, которое происходило подле меня весьма
близко, прекратило оный и возвратило мне опять горестные мои мысли.
Приподнявшись несколько от земли, услышала я, что человек весьма
горестно плачет. Страх меня обуял, как послышалось мне моё имя, которое тот
человек упоминал весьма часто, и ещё пуще пришла я в превеликое удивление,
когда голос его показался мне похожим на голос моего отца. Я встала тотчас,
пошла на голос и при помощи слабого сияния от луны надеялась рассмотреть
того человека.
Милосердые боги! В какое пришла я тогда удивление, как увидела отца
моего, который, припадая, оплакивал то место, на котором, по мнению его,
умертвил меня невинную!
Подошед к нему близко, я остановилась и дожидалась, что из того
произойдёт. В скором времени взглянул он на меня и, упав опять на землю,
говорил сие:
- Праведные боги, я убийца моей дочери и достоин за сие жестокого
наказания; разите меня по вашему соизволению, только не посылайте мечтаться
предо мною тени её; я знаю, что оная пришла мучить меня, но вы извлеките
сперва из меня душу и потом определите на все адские мучения; а будучи ещё в
жизни моей, не могу я без великого страха взирать на тень моей дочери.
Выслушав сие, говорила я:
- Возлюбленный мой родитель, ты напрасно почитаешь меня жертвою; я жива
и достойна называться твоею дочерью!
Потом уведомила его о всём, что произошло со мною тогда, как он оставил
меня после поражения и каким случаем пришла я опять на сие место. После сего
возвёл он глаза свои на меня, которые исполнены были страха и удивления, и
жадно осматривал меня долгое время.
- Так я не обманываюсь, - сказал он трепетавши, - и боги для меня
столь милостивы, что против воли моей избавили меня непростительного греха и
всех адских мучений за оный?
- Действительно так, - отвечала я ему, - и ты, родитель мой, не
должен сомневаться больше о моей жизни.
По сих словах стал он на колена и благодарил милосердое небо от
сокрушённого сердца; слёзы его проливались уже тогда от радости, а не от
жестокой печали; потом обнял меня и лобызал в великом восхищении, просил
прощения за учинённую мне неправильно обиду, о которой не хотел уведомить
меня прежде свидания моего с матерью. Итак, немедленно пошли мы в город.
По пришествии моём в дом сделалась в оном такая радость, что изъяснить
оной никоим образом невозможно. Мать моя бросилась ко мне на шею и, целуя
меня, не могла от великой радости выговорить ни одного слова. Все домашние
упали к моим ногам и целовали иные руки, а другие платье, всякий радовался и
орошал меня своими слезами; отец не знал, что тогда делать, и только кричал,
чтоб в одну минуту собрали всю нашу родню, которые немедленно все и
съехались. И так вся ночь прошла у нас в великой радости, во удивлении и во
взаимных приветствиях; наступивший день был таков же, и два ещё за оным
следующие. Приятели отца моего, знакомые и незнакомые, услышав о такой
радости, сходилися толпами в наш дом, поздравляли отца моего со обретением
погибшей его дочери и желали от того времени всякого ему счастия.
На четвёртый день желала я непременно уведомиться о превратившейся моей
судьбине и, будучи одна с моею матерью, просила её, чтобы она уведомила меня
об оном.
- Ты должна простить твоему отцу, - говорила она, - что он, не зная
твоей невинности, поступил с тобою толь строго, для того что должность его
того требовала; и мы бы почитали тебя до сих пор винною, ежели бы Боман при
смерти своей не объявил нам о том подробно. Он при последнем уже издыхании
покаялся в сём преступлении перед богами и перед нами, просил у нас и у тебя
прощения и, сделав сие покаяние, скончался. Узнав, что ты нимало не виновна,
овладела нами тоска и сожаление, и если бы плачевное сие время ещё несколько
продлилось, тогда уже бы ты не увидела меня живую. Отец твой каждый вечер
ходил оплакивать то место, на котором тебя так зверски умертвил, а я
наполняла моим стенанием и воплем все места в нашем обитании: одним словом,
сделался наш дом домом плача и отчаяния. Многие ходили к нам и воздерживали
нас от печали; но, увидев, что мы никак утешиться не можем, оставили наконец
во власть рыдания нашего и смертельной печали. Муж мой и я лишилися было
употребления пищи и положили оба вместе ожидать конца жизни нашей
непременно, и сами себе готовили всё, что ни принадлежит к печальным
обрядам; но боги, сжалясь, может быть, на нашу печаль и услышав наши
молитвы, которые мы каждый час воссылали на небо, послали нам свою
неизреченную милость, которая всякое их милосердие превосходит, возвратили
нам тебя, чем переменили плачевную жизнь нашу в радостную и благополучную.
Сыскав к тому способное время, уведомила я родителей моих подробно обо
всём том, что со мною ни происходило, и просила извинения, что без
позволения их сочеталась браком, что простили они мне без всякой упорности.
Итак, начала я жизнь спокойно, но беспокоилась весьма много о Менае.
Уведомить его никоим образом было невозможно, ибо не знала, где он
находится. По прошествии полугода вышла из терпения и послала нарочно в дом
к моему мужу уведомить его, что я нахожуся в Принятье у моих родителей; в
ожидании же сего человека препроводила я время, увеселяя отца моего и мать.
В некоторый день заехал к нам лекарь, который пользовал моего отца;
поговорив несколько с ним, хотел он ехать домой; я просила его, чтобы он
остался у нас на время: ибо был он весьма весёлого духа и обходился с людьми
весьма изрядно и так, чтоб веселее препроводить нам с ним время; но он
сказал мне, что поспешает к одному молодому господину, который приехал сюда
в город для сыскания своей жены и который, не нашед иной, пришёл в великое
отчаяние, получил сильную горячку и теперь отчаянно болен.
- Как его имя? - спросила я у лекаря.
- Он называется Менай, - отвечал мне врач, - и господин не последний
нашего государства.
По сих его словах не могла я скрыть моей радости, бросилась к отцу моему
и к матери и кричала им, что я нашла моего супруга. Родители мои бежали его
встретить и изъявить ему свою радость; но лекарь уведомил их, что он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг