и корни. Поэтому я с удвоенным вниманием наблюдал за его поведением в
бинокль, чтобы иметь возможность выяснить способ его питания. Некоторое
время он прогуливался среди деревьев, но я так и не мог решить,
высматривает ли он ветки с листьями понежнее или по одному ему известным
признакам определяет места в земле с сочными клубнями.
В это время гигантские свиньи затеяли шумную возню за кустами
жимолости, и, вглядевшись, я был неприятно удивлен тем, что они грызлись
между собой над тушей оглушенного или уже мертвого дицератерия.
Энтелодонты пожирали его. Как и теперешние свиньи, энтелодонты были
всеядны и свободно переходили от растительной пищи к мясной. Стадо в три
десятка голов так усердно трудилось над тушей дицератерия, что туша
колыхалась и вздрагивала, будто была живой.
Отвернувшись от этого зрелища, я уселся на сиденье машины, взялся за
рычаг и простился с эпохой миоцена.
В "СЛОНОВЬЕЙ" ТРАВЕ
День моего пребывания в плейстоцене, первой эпохе четвертичного
периода, или антропогена, не был похож на предыдущие. От наших дней меня
теперь отделяли какие-то полмиллиона лет, но ни разу еще я не испытывал
такого странного чувства тревоги, как в первые же минуты после остановки
машины в зарослях высокой жесткой "слоновьей" травы, способной полностью
скрыть всадника на лошади.
Вокруг непроницаемой стеной поднимался лес гигантских колючих
стеблей. Было очень тепло, почти жарко, легчайший ветерок, лениво
шевеливший верхушки трав у меня над головой, совсем не умерял духоту, и
скоро одежда на мне стала сырой и неприятно липла к телу. Я сошел с машины
и попытался раздвинуть траву, но тотчас же порезал об нее руки и лицо.
Порезы эти скоро воспалились и стали весьма болезненны. Хотя я смазал
их одеколоном, они распухли; откуда-то появившиеся назойливые мухи, среди
которых нельзя было найти и двух одинаковых, принялись с громким жужжанием
виться вокруг меня. Большинство мух напоминало оводов и слепней.
Солнце поднялось уже высоко и стало припекать, а я все размышлял о
том, что мне делать. Было ясно, что оставаться дальше в этой вынужденной
изоляции я не имею права. Мне надо было знать, что представляет собой мир
по другую сторону зарослей. К тому же я очутился в невыгодном положении в
случае внезапного нападения.
Вокруг звучали трели, жужжание и тонкий звон разных насекомых и
незнакомых мне птиц. Эти звуки рождала земля, высокие травы и начинавшее
выцветать от зноя небо. Все вокруг было залито ярким светом. Сонные
ароматы прелой земли и растений поднимались дурманящими запахами и
струились прозрачными дрожащими змейками над поникшими метелками трав.
Вдруг где-то далеко, пронзительно и одиноко, трижды прокричала птица.
Ее неприятный резкий голос напоминал размеренные удары гонга. Это словно
послужило сигналом: в ту же минуту докучавшие мне мухи и слепни гудящим
роем метнулись ввысь и унеслись прочь. Почувствовав тревогу, я сделал шаг
к машине. Маленький остромордый зверек, прервав на мгновение бег, выставил
из-за колючих стеблей щетинистое рыльце и, опасливо нюхнув воздух, едва
уловимым движением вновь юркнул в непроницаемые травяные дебри.
Затем неслышно, но ощутимо задрожала земля. Так продолжалось минут
пять... Земля содрогалась все сильнее. Одновременно я ощутил странный
запах, в котором чувствовалась примесь мускуса. "Что это может быть?" -
подумал я. Земля уже гудела, словно вдали проходила колонна танков. Я
решил пробиться через заросли и рассеять неизвестность.
У меня не было южноамериканского ножа - мачете, удобного в таких
случаях, но в числе прочих вещей я захватил с собой длинный хирургический
нож, достаточно тяжелый, чтобы заменить мачете.
Пока я занимался приготовлениями к штурму обступившей меня травы и
надевал кожаную куртку, чтобы защититься от порезов, гул и содрогание
почвы становились все сильнее. Быстро сунув руки в перчатки, я схватил нож
и кинулся в бой. Заросли поддались, и я начал неистово врубаться в их
душные недра. На каждом шагу меня подстерегала неожиданность. Оглядываясь,
я видел в конце узкой просеки угол моей машины. Это несколько успокаивало
меня, но ни в какой мере не гарантировало спасения в случае внезапной
опасности.
Минут через двадцать я заметил, что трава стала значительно ниже, а
вскоре сразу перешла в низкорослый кустарник, напоминавший жасмин. Я
остановился.
Впереди начиналась прерия с группами серых деревьев, а слева, совсем
близко, виднелась опушка редкого леса из великолепных широколистных
гигантов.
Я быстро осмотрелся и сразу же увидел тех, чьи шаги колебали землю.
ЧУДОВИЩА ПЛЕЙСТОЦЕНА
На исполинских черепах - вот на кого больше всего походили эти
чудовища, и их было великое множество. Они бежали рысью, припадая на
передние короткие и массивные лапы, поддерживающие пятиметровое туловище.
Спины этих приземистых броненосцев покрывала масса многоугольных пластин,
сросшихся в сплошной костяной панцирь. Мозаика пластин продолжалась и на
узкой высокой голове и покрывала длинный хвост, охватывая его, как
пирамиду, кольцами костяных шипов. У некоторых хвосты оканчивались
массивной булавой с торчащими по сторонам остриями. Мне представился
замечательный случай: я увидел одно из чудес четвертичного периода - стада
переселявшихся глиптодонтов.
Глиптодонты - это великаны броненосцы, млекопитающие, ставшие
неуязвимыми для хищников. Их лапы оканчивались копытами, которыми можно
было пользоваться как лопатами, и в случае опасности они быстро зарывались
в землю, подставляя врагу твердый, как валун, спинной щит.
Глиптодонты питались падалью и насекомыми; по-видимому, они разрушили
и опустошили термитники и муравейники в той местности, откуда они теперь
пришли, и голод гнал их на новые места. Над ними густым звенящим облаком
вились мириады мух и порхали какие-то длинноклювые птицы.
Животные двигались широким потоком, часто подбирая что-то на земле.
Как ящеры-анкилозавры, они были животными-танками в классе
млекопитающих. Я долго наблюдал за ними и слышал скрежет их панцирей,
когда они сталкивались друг с другом. Нестройно бегущая толпа этих
массивных живых холмов, на целый метр превышавших рост человека,
производила неизгладимое впечатление.
Вдруг сильный треск заставил меня обернуться.
На опушке леса качалось дерево, возле которого возвышалось новое
чудовище. Это был зверь угольно-черного цвета, в сидячей позе
превосходивший крупного слона. Величайший из ленивцев-мегатерий протягивал
свою словно обрубленную сверху морду к пышной листве. Сидя на задних ногах
и коротком хвосте, он обхватил ствол облюбованного дерева передними лапами
с длинными кривыми когтями и раскачивал его, вкладывая в это занятие тупую
настойчивость и упрямство.
Мегатерий был всегда голоден. Влезать на деревья, как это делают
современные ленивцы, он не мог из-за огромного веса, и он ломал деревья,
чтобы добраться до верхних ветвей. Сейчас он сидел в задумчивой позе и
медленно, лениво прожевывал охапки листьев, время от времени перетаскивая
свое тяжелое тело к еще нетронутым ветвям. Родичи мегатериев - наши
современные ленивцы - часами неподвижно висят под ветками в лесах
тропической Америки и являются образцами малоподвижности в чрезвычайно
активном мире млекопитающих.
Мегатерий, видимо, не заботился ни о чем другом, кроме еды, и
отвлекался от процесса пережевывания только для того, чтобы выбрать
очередной платан или бук с пышными развесистыми ветвями. Вот он вытянул
длиннющий язык, стараясь дотянуться им до соблазнительного пучка сочных
листьев.
Вдали виднелись качающиеся, несмотря на безветрие, деревья.
Поглядывая на ленивого гиганта, я зашагал к лесу. Вдруг меня покрыла
огромная тень. Послышался шум громадных крыльев. Одним прыжком я очутился
в зарослях. Гигантский гриф-тераторнис оперенным планером с пятиметровым
размахом крыльев проплыл надо мной. Он мог бы без труда подняться в воздух
с такой ношей, как человек, и унести его за десятки километров. Снизу, на
фоне сияющего неба, он казался темным, а кольцо пуха у основания голой шеи
- бледно-кремовым. Упустив добычу, гриф медленно полетел прочь с визгливым
кудахтающим плачем.
Выждав немного, я вышел к опушке леса, где виднелись многочисленные
следы деятельности мегатериев. На земле валялись большие обглоданные
ветви, сучья и целые стволы. На коре устоявших деревьев и на примятой
траве были заметны глубокие царапины от страшных когтей. Пройдя еще
немного, я убедился, что попал в настоящее царство тяжелоходов-мегатериев.
Здесь были звери величиной от кошки до крупного трогонтериевого
слона. Их грязная жесткая щетина была разных цветов - от черного и
темно-коричневого до светло-серого. По-моему, самые молодые животные были
и самыми светлыми. Укрытый ветками сассафраса, я имел возможность
рассмотреть их во всех подробностях. Совсем рядом я видел огромные
мохнатые бока с комьями налипшей и просохшей грязи. В густой свалявшейся
щетине, местами спадавшей прядями длинных черных волос, торчали кусочки
коры, щепки и стебли трав.
От мегатериев исходил неприятный запах. Почти все они сидели в
одинаковых позах, подпираясь хвостом. Одного мегатерия я застал в тот
момент, когда он с величайшим трудом передвигался к другому дереву. Это
требовало от него таких усилий, что невольно вызывало сочувствие.
Огромные когти на передних лапах и короткие мощные задние конечности
не позволяли мегатериям свободно ходить, опираясь на ступню, и исполинские
ленивцы были вынуждены, растянувшись на брюхе во всю свою длину и
вцепившись когтями в землю, конвульсивными движениями подтаскивать вперед
заднюю часть туловища, повторяя эти утомительные движения по многу раз.
Морда мегатерия была мясиста, а нижняя челюсть так велика, что
составила больше половины черепа. Огромная длинная розовая пасть с толстой
нижней губой, которую ленивец складывал так, что она делалась похожей на
детский совок для песка, производила неприятное впечатление. Эти
медлительные гиганты плейстоцена, казалось, все время чего-то опасались.
Они непрерывно озирались по сторонам с глупым и выжидающим выражением на
мордах, покрытых щетиной, словно иглами дикобраза.
Я долго разглядывал этих зверей, которые если не спали, то кормились,
уничтожая несметные вороха зеленых веток и листьев. А тем временем в небе
собирались грозовые тучи. День потемнел. Рваные клочья серых облаков,
будто обрывки грязной бумаги, наплывали со всех сторон и медленно
заволакивали небо. Ветер усилился, зашумели деревья. Мегатерии один за
другим, как будто нехотя, но довольно проворно, опираясь на локти и
подтягивая заднюю часть, один за другим покидали опушку, скрываясь в
грозно рокочущую чащу буйного тропического леса.
Я подошел к вековому тюльпанному дереву, которое огромным зеленым
шатром покрывало пространство в десятки квадратных метров. Делом двух или
трех минут было подняться до его нижних ветвей. Там я удобно устроился на
кряжистом суку, с удовольствием думая о том, что еще способен устраиваться
с комфортом не только в кабинетном кресле...
Отсюда, в просвет между стволом и низко свисавшими пучками изрезанных
четырехугольных листьев, видны были джунгли.
Я вглядывался в их недра, где кончался солнечный свет и где через все
мыслимые оттенки зеленого, красного, коричневого и даже синего цветов взор
погружался в глубокие, почти черные провалы мрака. Игру красок создавали
цветы и листья, то матовые с бархатистой каймой, то глянцевые, хорошо
отражавшие жгучие лучи полуденного солнца, жесткие, с восковым налетом.
Вершины деревьев в тяжелых шатрах из листьев с шумом наклонялись и
выпрямлялись, упруго раскачиваясь из стороны в сторону и задевая друг
друга сучьями. Иногда этот шум переходил в рев и грохот, но сила ветра
внезапно убывала, и наступала короткая тишина. А затем новый бешеный порыв
внезапным ударом обрушивался на зеленых исполинов, и они напрягались так,
что их стволы звенели и скрипели...
Откуда-то слева выбежало стадо могучих древних слонов. В шуме и
сутолоке, с трубным ревом они тяжело бежали по склону холма вдоль опушки,
их вытянутые морды оканчивались толстым недлинным хоботом, свисавшим между
прямыми блестящими бивнями. Было видно, как горбами вздувались у них под
шкурой огромные тугие мышцы. Это были страшные всесокрушающие бивненосцы,
ростом несколько ниже современных нам слонов. Земля сотрясалась от топота
сотен ног. Ветер слабел. Дневной свет продолжал медленно угасать по мере
того, как все новые и новые участки неба исчезали за непроницаемой завесой
надвигавшихся ливневых туч.
Внезапно стадо повернуло и ринулось к моему дереву. Оцепенев от
неожиданности, я молча глядел на стремительно надвигавшиеся желтые
сточенные бивни. Земля загудела еще сильнее, но теперь слышен был только
истошный вой толстокожих великанов. И тут, в разгар всей этой суматохи, я
обнаружил причину их испуга.
К выпуклому боку одного из слонов словно прирос гигантский карминный
цветок. Выгнув спину, резко откидываясь назад и вновь припадая к шее
первобытного слона, висела, распластавшись, исполинская кошка, сочетание
медведя, огромной рыси и тигра - саблезубый тигр махайрод.
Этот немыслимый гибрид раз за разом с ужасающей силой бил свою жертву
двумя клыками-кинжалами, свисавшими из его верхней челюсти. Дюймовая кожа
слона была уже пробита во многих местах, и там, где были разорваны крупные
артерии, фонтанами била кровь. Хищник старался дотянуться до черепа.
Толстокожий гигант кричал от боли. Он бежал, отставая от товарищей, теряя
вместе с кровью силы. Потом на всем бегу он оступился, качнулся и упал -
сначала на колени, а затем на бок, придавив нижнюю часть тела убийцы.
Саблезубый тигр нашел в себе силы выбраться из-под навалившейся туши и
вяло отползти в сторону - для того только, чтобы оказаться под ногами
обезумевшей от страха и ярости старой слонихи с полувзрослым детенышем...
Вероятно, махайрод был парализован, так как задняя часть его туловища
волочилась по земле. Он отбивался от слонихи передними лапами, и ему
удалось удачным ударом сломать ей нижнюю челюсть и выбить правый глаз. Но
в следующий момент он был поднят на бивни и с огромной силой брошен спиной
на ствол дерева. Затем тяжкие удары тумбовидных ног обрушились на него.
Когда растоптанный, буквально размазанный по земле красивый и могучий
зверь навсегда затих, слоны с гулким топотом исчезли в чаще.
В шуме начавшейся грозы послышался громовой рев, и из-за деревьев
появился второй саблезубый красношерстный хищник. Подойдя к распластанному
трупу своего сородича, он обнюхал его и вдруг низко и хрипло замяукал. Это
было и трогательно и жутко...
Снова поднялся ветер, молнии полыхнули сразу с нескольких сторон, и в
наступившем мраке стал слышен нарастающий шум ливня. Мне показалось
вначале, что плотная многоярусная завеса листвы над моей головой окажется
непроницаемой для дождя, но потоки воды вскоре обрушились на меня и в один
миг промочили меня до костей. Я заглянул вниз. Вопреки моим надеждам,
саблезубый тигр, не обращая внимания ни на ливень, ни на молнии,
по-прежнему восседал на туше мастодонта и неторопливо глотал кусок за
куском. Намокшая шерсть облепила его, по морде стекала вода, и он казался
странно тощим и голым, но это нимало не смущало его. Я оказался в ловушке.
Только в сумерках зверь расстался с остатками обеда и останками своего
собрата, медленно и понуро направился к кустарникам и скоро пропал из
виду.
Я вспомнил, что в конце третичного и в начале четвертичного периода
не только махайрод обладал кинжаловидными клыками. Такими же страшными
орудиями располагал, например, другой саблезубый тигр, смилодон, а еще
ранее - в олигоцене - гоплофонеус. У всех у них за счет
гипертрофированного развития верхних клыков соответственно уменьшились
клыки в нижней челюсти. Раствор же их раскрытых челюстей намного превышал
прямой угол.
Другим опасным чудовищем, современником саблезубых тигров, был
пещерный всеядный медведь. Зубы его стали плоскими, а огромные когти на
мускулистых мощных лапах были не способны схватывать добычу. Этот
гигантский медведь, намного превосходивший размерами своих нынешних
родственников, устраивал логова в пещерах. Наши первобытные предки не
умели строить жилища и были вынуждены силой "выселять" постояльцев пещер -
всех этих медведей, гиен, леопардов, львов, устраивая им жаркие сражения.
Как правило, все виды пещерных хищников отличались крупными размерами, и
борьба с ними была очень трудна и опасна и, вероятно, далеко не всегда
заканчивалась победой первобытного человека.
Но пора было возвращаться к машине.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг