Федор Федорович Чешко
Кое-что о закономерностях
Хорошо быть муравьем - коллективная ответственность. Беги себе по
краю тарелки и воображай, что держишь курс на Полярную звезду...
А. Мирер
- Внимание! Три... два... один... разряд!
- Есть разряд. Контакт устойчивый, начинаю отслеживание.
* * *
Надоедливые гремучие отголоски не таких уж и дальних беспрестанных
раскатов каким-то чудом умудряются корчить из себя тишину - всеподминающую,
свинцовую, мертвую.
Улица-ущелье. Узкая - шагов с десяток - извивистая лента брусчатки,
стиснутая серыми двух-трехэтажными фасадами; скуповатые количеством и
размерами окна закрыты ставнями - плотно, вроде как судорожно; острые гребни
высоких черепичных крыш притворяются этакими скальными гребнями на фоне
сплошного полога буроватых, словно бы далекими пожарами подпаленных туч... И
все это подернуто тяжким мутно-белым маревом - то ли каким-то болезненным
нечистым туманом, то ли зримым воплощением несокрушимого страха, которым
прямо-таки сочится эта оцепенелая улица, похожая на трещину в сплошном
скальном монолите...
Хотя нет. Не вся улица сочится этим, а только один дом - там, впереди,
близ недальнего поворота... А может, то и не поворот вовсе, может,
продолжение улицы просто задрапировано плотным саваном белесого чада...
Да-да, никакой это не туман - это чад. Плотными тягучими струями вытекает он
из щелей меж створками запертых дверей и ставней, оплывает из-под кровельной
нависшей закраины... Он горит, тот дом. Горит боязливо, украдливо, даже
агонией своей боясь накликать на себя чье-то внимание... Чье?
А-а, вот оно!
Струйчатая дымная завеса мало-помалу начала будто из самой же себя
вылепливать что-то массивное, угловатое, покуда еще неопределенное - не
разобрать даже, одна ли это химера какая-то или много их там... Чувствуется
только: то, что вылепливается - оно уродливое, смертельно опасное и как-то
дико, не по-живому, живое. А гул далекой канонады уже раздавлен, подмят
надсадными взревываниями, размеренным стальным лязгом, скрежетом, хамским
сытым урчанием...
Уверенно, по-хозяйски прет оно, это достижение передового инженерного
гения, наставив вдоль вымершей от бессилия улицы зияющую ноздрю орудийного
хобота, кроша брусчатку неспешными жерновами ходовых траков, то и дело
пуская в низкое кудлатое небо смрадные столбы выхлопов... А на плоском
броневом лбу - черный крест, кокетливо отороченный белыми полосками,
смахивающими на бельевое кружево; чуть выше креста - мертвая голова, череп
то есть, вырисованный с преизрядным знанием прозекторского дела и с
преизрядной же к этому делу любовью...
Эге, а улица-то, оказывается, затаилась отнюдь не от бессилия! Чуть
приоткрылось окно на втором этаже одного из домов; меж ставнями промелькнул
человеческий силуэт (серая гимнастерка, тусклый зеленый блик на округлом
шлеме), и тут же что-то темное вылетело наружу, неуклюже укувыркалось за
башню упоенного собственным могуществом бронемонстра... В следующий миг
оттуда, из-за башни этой самой, хлестнуло грохотом, пламенем, мерзостной
жирной копотью, и тяжелый штурмпанцертанк, вскрикнув сиреной, дернулся,
сбился со своего неудержимо-всепобедного курса и беспомощно вломился
окрестованным лбом в кирпичную кладку...
* * *
- Эксперимент номер триста восемнадцать выполнен. Тысяча девятьсот
сорок первый год нашей эры, Витебск. Проникновение нормальное, контакт
устойчивый.
- Хорошо. Продолжаем. Внимание на пульте! Три... два... один... разряд!
- Есть разряд. Контакт удовлетворительный, стойкий.
* * *
Пламя. Яркое, слепящее, радостное... прямо-таки праздничное. Настолько
яркое, радостное и праздничное, что даже не сразу приходит в голову
заинтересоваться: а что же это, собственно, горит?
А горит площадь. Верней сказать, не площадь, а постройки вокруг нее.
Еще вернее - не постройки, а то, что от них осталось. И чему бы это так
полыхать в ощетиненных арматурным ломом грудах бетонного крошева? Чудеса, да
и только.
Единственное мало-мальски целое сооружение в обозримом пространстве -
столб. Правда, торчит он под углом к линии горизонта градусов этак
тридцать-сорок, но торчит же все-таки! И даже провода не все с него
пооборваны, и даже изоляторы фарфоровые не все добиты.
И громкоговоритель на нем уцелел - поучает невесть кого сочным
дикторским баритоном, бубнит себе и бубнит по-английски откуда-то чуть ли не
с самого неба... Э-эх, небо... Линялое от пыли и многодневного жестокого
зноя, пропитанное дымом да копотью, зализанное-выполосканное дрожащим
пожарным маревом... Да разве же это небо?!
- ...величайшее достижение за всю историю человечества, - распинается
громкоговоритель. - Нам посчастливилось жить в эпоху, когда окончательно
побеждена угроза не только глобального вооруженного противостояния, но и
масштабных региональных войн. Даже локальные конфликты, которые в прошлом
иногда тлели десятилетиями, поглощая сотни тысяч жизней, теперь мгновенно
обуздываются скоординированными усилиями держав развитой истинной демокра...
Менторский баритон вдруг на полуслове перебился другим голосом -
сипловатым баском с этакими холодными железными пролязгами; и заговорил этот
новый голос вроде как тоже по-английски, но как-то слишком уж правильно:
- Внимание! Внимание! Обращение главнокомандующего миротворческим
контингентом! Передвижение любых транспортных средств допускается только по
заранее утвержденному графику и при наличии письменного разрешения за
подписью главнокомандующего миротворческим контингентом. В случае выявления
нарушителей имеется приказ открывать огонь на поражение. В случае
неподчинения распоряжениям военнослужащих миротворческого контингента
имеется приказ...
На доедаемые пламенем руины лавиной накатился гремучий механический
рев. Вверху, меся лопастями дымную муть, завис хищный акулоподобный силуэт
боевого вертолета с неестественно четкой ооновской эмблемой на поджаром
серо-зеленом брюхе.
Из-под какой-то закопченной бетонной глыбы близ подножия столба
немедленно выставился рубчатый окожушенный ствол зенитного ракетомета.
Выставился, чирканул рубиновым бликом дискретного лазер-прицела точнехонько
по вертолетному опознавательному знаку... Вот, собственно, и все, на что
хватило невидимого-неведомого зенитчика. На борту вертолета замигали
суетливые сполохи, и руины вокруг столба расплескались огнем, пылью,
бетонными ошметьями...
* * *
- Эксперимент номер триста девятнадцать выполнен. Проникновение
нормальное, контакт устойчивый. Между прочим, Эль-Нарис - это где такое?
- А ч-черт его... Плевать, с географией определимся потом. Дата?
- Тринадцатое августа две тысячи тридцать первого года нашей эры - это
то есть послезавтра.
- Послезавтра? Ничего не скажешь, проникновение сверхсуперглубокое...
Ну ладно. Внимание на пульте! Два... один... разряд!
- Есть разряд. И контакт есть... О боже! Ну и аппаратик мы изобрели -
не тайм-пространственные контакты, а бред пожарного-трудоголика!
* * *
На этот раз полыхают сухие перестоявшиеся хлеба. Ревущие валы пламени
океанским прибоем катятся от горизонта до горизонта, и точно такими же
волнами порывистый ветер гонит над огненной жатвой вихри едкого чада.
Иллюстрация к Стендалю: красное и черное. Мрак, подсвеченный заревом. И
только солнце там, наверху, изредка проблескивает тусклой медной бляхой в
смоляной гриве дыма. А тут, на земле, в исступленной пляске пожара мелькают
призраки всадников. Черные всадники на черных конях - то ли впрямь так, то
ли они прокопчены до полной одинаковости... Или эта черная одинаковость лишь
мерещится в мешанине мрака и морочливого смутного света? Не черны лишь
изогнутые хищные сполохи кровавого пламени во всаднических руках...
Алчный рев ненасытного пламени, пронзительные, рвущие душу вопли - кони
ли плачут, горя живьем, люди ли давятся ликованием, убивая... Лязг стальных
лезвий, на свирепых размахах сшибающихся в фейерверках огненных брызг
(словно без того мало огня вокруг)... И во всем этом никак не хочет
захлебываться тошнотворное чавканье живой плоти под тяжкими ударами кованого
железа. Кто? Кого? За какие грехи? А сами-то они все это знают?
* * *
- Эксперимент номер триста двадцать выполнен. Проникновение нормальное,
контакт устойчив. Тысяча пятьсот шестой год нашей эры, восток Приднепровья.
- Ну и баста на этом. Внимание! Три... два... один... разряд!
- Есть разряд. Контакт уст... А-а, черти б его!.. Вырубайте! Да скорей
же, скорей!
- В чем дело?
- Считайте эксперимент номер триста двадцать один выполненным. Две
тысячи восемьдесят третий нашей эры, Буркина-Фасо. Опять пламя на весь
экран, и... и... К дьяволу! Сами потом посмотрите!
- Вот оно что... Ну, уразумел теперь, салага, отчего пульт-наблюдателей
каждый день подменяют? Корвалолдина дать?
- Спасибо, уже не надо. А про подмены... Про подмены-то я давно
уразумел, я другого понять не могу. На фига мы до сих пор возимся с этой
"наработкой представительного массива данных в режиме случайных
проникновений"? Триста с хвостиком экспериментов - куда ж еще
массивнее-представительней?! Уже ж и слепому видно четкую закономерность:
регулярное чередование плюс-и минус-проникновений, минусовая амплитуда
устойчиво и значительно превышает плюсовую... Чего ж им там еще?..
- А-а, так ты у нас умный? Ну, иди тогда доложи свои умозаключения
шефу. Что, прикусил язычишко? То-то! Ладно, отставить разговорчики. Внимание
на пульте! Разряд!
- Есть разряд. Контакт устойчив.
* * *
Зеленовато-бурая равнина. Правда, "равнина" - это немного слишком,
поскольку выгорелое разнотравье щерится в небесную голубизну густой россыпью
белесых скальных обломков. В отдалении виднеется какое-то здание с колоннами
и двускатной крышей.
День.
Полдень.
Ясный, безоблачный, мирный.
Точней, был бы он мирным-безоблачным - когда б не столб черного дыма,
что на полнеба выпер из-под крыши ранее упомянутого здания (ибо здание это,
конечно же, горит).
И еще толпа... Нет, наверное, это все-таки две толпы. Шлемы с высокими
оперенными гребнями; одинаково вытемненные пГiтом и пылью туники;
всклокоченные мокрые бороды; голые руки и ноги - грязные, загорелые,
волосатые... Кое-где - копья; кое-где - округлые размалеванные щиты... И
везде - распахнутые в азартном вытье запекшиеся щербатые пасти.
Да, это все-таки две толпы. Небось какое-то время назад они четкими
шеренгами стояли одна против другой, потом шеренги постепенно согнулись в
полукруги, а те постепенно же слились концами... Не вдруг, ох, до чего же не
вдруг во всем этом разберешься: очень уж схожи они меж собой, эти воины двух
враждебных отрядов.
В центре людского круга, любопытством и переживаниями слепленного из
бывших шеренг... Там, в центре - двое. Оба они почти голые (только лоскутья
грязной домотканины вокруг бедер да сандалии еще); оба со щитами (один с
круглым, другой с овальным); у обоих непокрытые головы - смоляные с проседью
кучери так и хлюпают пГiтом... Лоснящиеся от усталости и крови торсы обоих
буквально изувечены неестественно могучими мускулами. А на лицах - дико не
соответствующая всему остальному баранья тоскливая обреченность.
Они сражаются. Поди, не первый уже и, может, не второй даже час.
Замедленный, безнадежный какой-то размах тяжеленным плющеным куском меди
(когда-то это, вероятно, был меч). Звонкий лязг удара - точнехонько по роже
злобной бабы с гадючьем вместо патл, намалеванной на круглом щите. Несколько
мгновений паузы: ударивший и ударенный восстанавливают равновесие. Затем
новый размах, новый звонкий лязг - на сей раз по овальному щиту, краска на
котором облуплена до полной нераспознаваемости рисунка.
Х-х-хек! - дзаннн! - уффф...
Х-х-хек! - дзаннн! - уффф...
Х-х-хек! - хрясь! - и громкий стон (не то боли, не то - что вероятнее -
облегчения). Который-то из щитов не выдержал очередного удара, проломился, и
рука, его державшая, наверное, тоже сломана. Травмированный поединщик падает
на колени; победитель из последних сил картинно вскидывает к небу свое
вконец обесформленное оружие... И тут же полтолпы бросается наутек.
Остальные тоже бросаются - догонять. Между прочим, без особенной прыти -
словно побаиваясь, как бы беглецам не взбрело в голову передумать.
* * *
- Эксперимент номер триста двадцать два выполнен. Проникновение
нормальное, контакт устойчивый. Тысяча двести третий год до нашей эры. Юг
Пелопоннеса. Ну вот, я же говорил: закономерность... Был плюс, теперь
минус... И амплитуда...
- Меньше болтай.
- Может, все-таки хватит? Ну, объясните шефу: только-то ведь и пользы,
что рискуем перегрузить какой-нибудь блок. Вот как выйдет что-нибудь из
строя... А на следующей неделе, между прочим, госкомиссия приезжает.
- Меньше болтай, слышишь?! Разряд!
- Есть разряд. Контакт устойчивый, мать его...
- Гляди, доболтаешься!
* * *
Дождь. Нудный, тоскливый. Вокруг лес, земля завалена мокрым палым
листом. К мохнатым от бурого мха стволам громадных деревьев лепятся какие-то
халупы, смахивающие на кучи гнилого хвороста. Некоторые из них развалены,
две-три горят - вяло, трескуче, но довольно упорно.
И точно так же вяло-трескуче горит на небольшой полянке костер-огнище.
Вокруг него сидят четверо... четверо... наверное, все же людей. По голым
жилистым спинам хлещут дождевые струи, кудлатые животы почти облизывает
костровое пламя - четверым огнищанам плевать. Им спокойно и уютно. Они
отдыхают. После тяжких трудов. Что были у них за труды такие - это и дураку
понятно. Неясно только, местные ли это защитники-победители или не местные и
не защитники.
Лица, уродливо размалеванные сине-красными полосами да белыми
пятнышками; на шеях - ожерелья из звериных клыков (вот и вся одежда)... Один
из огнищан расслабленно опер волосатый подбородок на поставленную торчком
массивную палицу, конец которой обляпан чем-то засохшим, ржаво-рыжим. Другой
из четверки внезапно по-собачьи задергал носом, принюхиваясь; подхватил с
земли полуобгорелую головню, заворочал ею в огне... А-а, вон в чем дело: там
что-то брошено прямо на жар, бранчливо отплевывающийся от дождевых капель.
Сосредоточенно сопя, голый размалеванный огнищанин переворачивает своей
головней изрядный кус обугленного мяса, похожий на... очень-очень похожий
на...
* * *
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг