Глава четвертая,
ПРОДОЛЖАЮЩАЯ ТРЕТЬЮ И ОТДЕЛЕННАЯ ОТ НЕЕ ТОЛЬКО
ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ГЛАВЫ НЕ БЫЛИ ОЧЕНЬ ДЛИННЫМИ
Дверь растворилась, и молодая хозяйка вошла в комнату,
неся над головой поднос с дымящимися чашками утреннего
завтрака.
Алексей был очарован этой утопической женщиной, ее почти
классической головой, идеально посаженной на крепкой сильной
шее, широкими плечами и полной грудью, поднимавшей с каждым
дыханием ворот рубашки.
Минутное молчание первого знакомства вскоре сменилось
оживленным разговором. Кремнев, избегая роли рассказчика,
увлек разговор в область искусства, полагая, что не
затруднит этим девушку, живущую в комнатах, где на стенах
висят прекрасные куски живописи.
Молодая девушка, которую звали Параскевой, с жаром
юношеского увлечения повествовала о своих любимых мастерах:
старом Брейгеле, Ван Гоге, старике Рыбникове и великолепном
Ладонове. Пламенная поклонница неореализма, она искала в
искусстве тайны вещей, чего-то или божеского или
дьявольского, но превышающего силы человеческие.
Признавая высшую ценность всего сущего, она требовала от
художника конгениальности с творцом вселенной, ценила в
картине силу волшебства, искру прометееву, дающую новую
сущность, и, в сущности, была близка к реализму старых
мастеров Фландрии.
Из ее слов Кремнев понял, что после живописи эпохи
великой революции, ознаменованной футуризмом и крайним
разложением старых традиций, наступил период
барокко-футуризма, футуризма укрощенного и сладостного.
Затем, как реакция, как солнечный день после грозы, на
первое место выдвинулась жажда мастерства; в моду начали
входить болонцы, примитивисты были как-то сразу забыты, а
залы музеев с картинами Мемлинга, Фра Беато, Боттичелли и
Кранаха почти не находили себе посетителей. Однако,
подчиняясь кругу времени и не опуская своей высоты,
мастерство постепенно получило декоративный наклон и создало
монументальные полотна и фрески эпохи варваринского
заговора, бурной полосой прошла эпоха натюрморта и голубой
гаммы, затем властителем мировых помыслов сделались
суздальские фрески XII века, и наступило царство реализма с
Питером Брейгелем как кумиром.
Два часа прошли незаметно, и Алексей не знал, слушать ли
ему глубокий контральто своей собеседницы или же
рассматривать тяжелые косы, заплетенные на ее голове.
Широко открытые внимательные глаза и родинка на шее
говорили ему лучше всяких доказательств о превосходстве
неореализма.
Глава пятая,
ЧРЕЗВЫЧАЙНО ДЛИННАЯ, НЕОБХОДИМАЯ ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ
КРЕМНЕВА С МОСКВОЙ 1984 ГОДА
Я повезу вас через весь город, сказал брат Параскевы,
Никифор Алексеевич Минин, усаживая Кремнева в автомобиль, -
и вы увидите нашу теперешнюю Москву. Автомобиль тронулся.
Город казался сплошным парком, среди которого
архитектурные группы возникали направо и налево, походили на
маленькие затерявшиеся городки.
Иногда неожиданный поворот аллеи открывал глазам Кремнева
очертания знакомых зданий, в большинстве построенных в XVII
и XVIII веках.
За густыми кронами желтеющих кленов мелькнули купола
Барышей, расступившиеся липы открыли пышные контуры
растреллиевского здания, куда Кремнев, будучи гимназистом,
ходил ежедневно. Словом, они ехали по утопической Петровке.
Сколько жителей в вашей Москве? - спросил Кремнев своего
спутника.
- На этот вопрос не так легко ответить. Если считать
территорию города в объеме территории эпохи великой
революции и брать постоянно ночующее здесь население, то
теперь оно достигает уже, пожалуй, 100000 человек, но лет
сорок назад, непосредственно после великого декрета об
уничтожении городов, в ней насчитывалось не более 30000.
Впрочем, в дневные часы, если считать всех приехавших и
обитателей гостиниц, то, пожалуй, мы получим цифру,
превышающую пять миллионов.
Автомобиль замедлил ход. Аллея становилась уже;
архитектурные массивы сдвигались все теснее и теснее, стали
попадаться улицы старого городского типа. Тысячи
автомобилей и конных экипажей в несколько рядов сплошным
потоком стремились к центру города, по широким тротуарам
двигалась сплошная толпа пешеходов. Поражало почти полное
отсутствие черного цвета; яркие, голубые, красные, синие,
желтые, почти всегда одноцветные мужские куртки и блузы
смешивались с женскими очень пестрыми платьями,
напоминавшими собою нечто вроде сарафанов с кринолином, но
все же являющими собою достаточное разнообразие форм.
В толпе сновали газетчики, продавщики цветов, сбитня и
сигар. Над головою толпы и потоком экипажей сверкали на
солнце волнующиеся полотнища стягов и тяжей, увешанных
флажками.
Почти под самыми колесами экипажей шныряли мальчишки,
продававшие какие-то листочки и кричавшие благим матом:
"Решительная!! Ваня-вологжанин против Тер- Маркельянца!
Два жоха и одна ничка!"
В толпе оживленно спорили и перебрасывались возгласами,
повторяя больше всего слова о плоцке и ничке.
Кремнев с изумлением поднял глаза на своего спутника.
Тот улыбнулся и сказал:
- Национальная игра! Сегодня последний день
международного состязания на звание первого игрока в бабки
Тифлисский чемпион по игре в козьи кочи оспаривает бабошное
первенство у вологжанина... Да только Ваня себя в обиду не
даст, и к вечеру Театральная площадь в пятый раз увидит его
победителем.
Автомобиль все замедлял свой бег, миновал Лубянскую
площадь, сохранившую и Китайгородскую стену, и виталиевских
мальчиков, и спускался мимо Первопечатника вниз Театральная
площадь была залита морем голов, фейерверком ярких, горящих
на солнце флагов, многоярусными трибунами, поднимавшимися
почти до крыши Большого театра, и ревом толпы. Игра в бабки
быта в полном разгаре.
Кремнев посмотрел налево, и сердце его учащенно забилось.
"Метрополя" не было. На его месте был разбит сквер и
возвышалась гигантская колонна, составленная из пушечных
жерл, увитых металлической лентой, спиралью поднимавшейся
кверху и украшенной барельефом. Увенчивая колоссальную
колонну, стояли три бронзовых гиганта, обращенные друг к
другу спиной и дружески взявшиеся за руки Кремнев едва не
вскрикнул, узнав знакомые черты лица.
Несомненно, на тысяче пушечных жерл, дружески поддерживая
друг друга, стояли Ленин, Керенский и Милюков.
Автомобиль круто повернул налево, и они пронеслись почти
у подножья монумента.
Кремнев успел на барельефе различить несколько фигур
Рыкова, Коновалова и Прокоповича, образующих живописную
группу у наковальни. Середу и Маслова, занятых посевом, и
не смог удержаться от недоуменного восклицания, в ответ на
которое его спутник процедил сквозь зубы, не вынимая из сих
последних дымящейся трубки:
- Памятник деятелям великой революции.
- Да, послушайте, Никифор Алексеевич, ведь эти же люди
вовсе не образовывали в своей жизни таких мирных групп!
- Ну, для нас в исторической перспективе они сотоварищи
по одной революционной работе, и поверьте, что теперешний
москвич не очень-то помнит, какая между ними была разница!
Хоп! черт возьми, чуть песика не задавил!
Автомобиль шарахнулся налево, дама с собачкой направо;
поворот, машина ныряет в какую-то подземную трубу, несколько
мгновений несется с бешеной скоростью под землей в ярко
освещенном тоннеле, вылетает на берег Москвы-реки и
останавливается около террасы, уставленной столиками.
- Давайте на дорогу коку с соком выпьем, сказал Минин,
вылезая из авто.
Кремнев оглянулся вокруг, перед ним высилась громада
моста, настолько точно воспроизводящая Каменный мост XVII
века, что он казался сошедшим с гравюры Пикара. А сзади в
полном великолепии, горя золотыми куполами, высился Кремль,
со всех сторон охваченный золотом осеннего леса.
Половой в традиционных белых брюках и рубашке принес
какой-то напиток, напоминающий гоголь-моголь, смешанный с
цукатами, и наши спутники некоторое время молча созерцали.
- Простите, - начал Кремнев после некоторого молчания. -
Мне, как иностранцу, непонятна организация вашего города, и
я не совсем представляю себе историю его расселения.
- Первоначально на переустройство Москвы повлияли причины
политического свойства, - ответил его спутник. В 1934 году,
когда власть оказалась прочно в руках крестьянских партий,
правительство Митрофанова, убедившись на многолетней
практике, какую опасность представляют для демократического
режима огромные скопления городского населения, решилось на
революционную меру и провело на Съезде Советов известный,
конечно, и у вас в Вашингтоне декрет об уничтожении городов
свыше 20000 жителей.
Конечно, труднее всего этот декрет было выполнить в
отношении к Москве, насчитывающей в 30-е годы свыше четырех
миллионов населения. Но упрямое упорство вождей и
техническая мощь инженерного корпуса позволили справиться с
этой задачей в течение 10 лет.
Железнодорожные мастерские и товарные станции были
отодвинуты на линию пятой окружной дороги, железнодорожники
двадцати двух радиальных линий и семьи их были расселены
вдоль по линии не ближе того же пятого пояса, то есть
станции Раменского, Кубинки, Клина и прочих. Фабрики
постепенно были эвакуированы по всей России на новые
железнодорожные узлы.
К 1937 году улицы Москвы стали пустеть, после заговора
Варварина работы, естественно, усилились, инженерный корпус
приступил к планировке новой Москвы, сотнями уничтожались
московские небоскребы, нередко прибегали к динамиту. Отец
мой помнит, как в 1937 году самые смелые из наших вождей,
бродя по городу развалин, готовы были сами себя признать
вандалами, настолько уничтожающую картину разрушения являла
собой Москва. Однако перед разрушителями лежали чертежи
Жолтовского, и упорная работа продолжалась. Для успокоения
жителей и Европы в 1940 году набело закончили один сектор,
который поразил и успокоил умы, а в 1944 все приняло
теперешний вид.
Минин вынул из кармана небольшой план города и развернул
его.
- Теперь, однако, крестьянский режим настолько окреп, что
этот священный для нас декрет уже не соблюдается с прежней
пуританской строгостью. Население Москвы нарастает
настолько сильно, что наши муниципалы для соблюдения буквы
закона считают за Москву только территорию древнего Белого
города, то есть черту бульваров дореволюционной эпохи.
Кремнев, внимательно рассматривающий карту, поднял глаза.
- Простите, - сказал он, - это какая-то софистика, вот
то, что кругом Белого города, ведь это тоже почти что город.
Да и вообще я не понимаю, как могла безболезненно пройти
аграризацию ваша страна и какую жалкую роль могут играть в
народном хозяйстве ваши города-пигмеи.
- Мне трудно в двух словах ответить на ваш вопрос.
Видите ли, раньше город был самодавлеющ, деревня была не
более как его пьедестал. Теперь, если хотите, городов вовсе
нет, есть только место приложения узла социальных связей.
Каждый из наших городов - это просто место сборища,
центральная площадь уезда. Это не место жизни, а место
празднеств, собраний и некоторых дел. Пункт, а не
социальное существо.
Минин поднял стакан, залпом осушил его и продолжал:
- Возьмите Москву, на сто тысяч жителей в ней гостиниц на
4 миллиона, а в уездных городах на 10000 - гостиниц на
100000, и они почти не пустуют. Пути сообщения таковы, что
каждый крестьянин, затратив час или полтора, может быть в
своем городе и бывает в нем часто.
Однако пора и в путь. Нам нужно сделать изрядный крюк и
заехать в Архангельское за Катериной.
Автомобиль снова двинулся в путь, свернув к
Пречистенскому бульвару. Кремнев оглянулся с изумлением:
вместо золотого и блестящего, как тульский самовар, Храма
Христа Спасителя, увидел титанические развалины, увитые
плющом и, очевидно, тщательно поддерживаемые.
Глава шестая,
В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ УБЕДИТСЯ, ЧТО В АРХАНГЕЛЬСКОМ ЗА 60
ЛЕТ НЕ РАЗУЧИЛИСЬ ДЕЛАТЬ ВАНИЛЬНЫЕ ВАТРУШКИ К ЧАЮ
Старинный памятник Пушкину возвышался среди разросшихся
лип Тверского бульвара.
Воздвигнутый на том месте, где некогда Наполеоном были
повешены мнимые поджигатели Москвы, он был немым свидетелем
грозных событий истории российской.
Помнил баррикады 1905 года, ночные митинги и
большевистские пушки 1917, траншеи крестьянской гвардии 1932
и варваринские бомбометы 1937 и продолжал стоять в той же
спокойной сосредоточенности, ожидая дальнейших.
Один только раз он пытался вмешаться в бушующую стихию
политических страстей и напомнил собравшимся у его ног свою
сказку о рыбаке и рыбке, но его не послушались...
Автомобиль свернул в Большие Аллеи запада. Здесь
когда-то тянулись линии Тверских-Ямских, тихих и запыленных
улиц. Роскошные липы Западного парка сменили их
однообразные строения, и, как остров, среди волнующегося
зеленого моря виднелись среди зарослей купола собора и белые
стены Шанявского университета.
Тысячи автомобилей скользили по асфальтам большого
Западного пути. Газетчики и продавщицы цветов сновали в
пестрой толпе оживленных аллей, сверкали желтые тенты
кофеен, в застывших облаках чернели сотни больших и малых
аэропилей, и грузные пассажирские аэролеты поднимались
кверху, отправляясь в путь с западного аэродрома.
Автомобиль промчался мимо аллей Петровского парка,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг