лежал исполнительный лист московского купца Шаблыкина, а в профессиональном
союзе артистов Варьете и Цирка Владимиру показали два корешка квитанционной
книжки, свидетельствовавшие, что Шантрен два года платил членский взнос
исправно, сказали также, что как будто года три назад он выступал как
шпагоглотатель у Никитина, и больше ничего сообщить не могли.
Непреоборимое чувство тем временем разрасталось в его душе. Он
затворился в своем кабинете, где рядом с пузатым шкафчиком александровской
эпохи, на фоне старой французской шпалеры, стояли две восковых головы.
Рука М., водимая страстью, рисовала черты поразившего его лица в
десятках все новых и новых поворотов. Поиски продолжались.
Владимир уже начал терять надежду, как вдруг ему пришла в голову
гениальная мысль поместить публикацию в газетах.
Через три дня он уплатил по ста рублей пяти посети-телям, указавшим ему
местопребывание Шантрена, а на пятый день самолетский пароход "Глинка"
доставил его в Корчеву, где на высоком берегу Волги белели палатки
Шантренова паноптикума.
VI. ПАНОПТИКУМ "ВСЕМИРНАЯ ПАНОРАМА"
Не мадам, а я те дам.
Провинциальный разговор
Пожилая дама, продававшая билеты, объяснила, что господина содержателя
в паноптикуме не находится, и продала за рубль оранжевый билет с правом
входа в "физиологический зал", куда "дамы допускались отдельно от 2 до 3
часов ежедневно".
Ища убить минуты ожидания, Владимир углубился в рассмотрение
выставленных фигур. Ему, казалось испытавшему все на свете, ни разу не
случалось бывать в паноптикуме, и он с любопытством новизны рассматривал
наивные фантомы.
Его поразила "Юлия Пастрана, родившаяся в 1842 году и жившая вся
покрытая волосами подобно зверю до смерти", "Венера в сидячем положении" и
длинный ряд восковых портретов бледных знаменитостей, начиная Джеком
Потрошителем, кончая Бисмарком и президентом Феликсом Фором. Он опустил
гривенник в какое-то отверстие и тем заставил мрачного самоубийцу увидеть в
зеркале освещенное изображение изменившей ему невесты.
Шустрый малец сообщил ему, что "Осада Вердена" испортилась, но зато
действуют "Туалет парижанки" и "Охота на крокодилов". Пожертвовав еще
гривенник и повертев ручку стереокинематографа, Владимир, к своему стыду,
заметил в себе некоторый интерес ко всей этой выставленной чепухе, подавляя
который он отправился к кассирше узнавать, когда же вернется господин Жозеф
Шантрен.
Пожилая дама, услыхав от незнакомца имя своего патрона, пришла в еще
большее замешательство и сообщила неуверенным голосом, что господин Шантрен
уехал неизвестно куда и не сказал, когда вернется.
По тону голоса было ясно, что она врет и что бельгиец, напуганный
газетными публикациями о нем и имевший, наверное, немало поводов опасаться
госпожи Немезиды, просто скрывается. Однако добиться чего-либо от
бестолковой тетки было очевидно невозможным.
Пришлось действовать окольными путями, расспросить обывателей, где
живет содержатель кукол, ввалиться в тот дом, где он квартировал, и снова
столкнуться лицом к лицу с мадам Сухозадовой, которая продавала в
паноптикуме билеты.
Пелагея Ивановна была вдова корчевского мещанина Сухозадова, обитала в
небольшом домике на Калязинской улице, оставшемся ей от мужа, промышляла
варкой варенья, ввиду чего состояла многолетней подписчицей "Русских
ведомостей", почитая бумагу этой газеты наиболее перед всеми прочими
бумагами подходящей для завязывания банок с произведениями ее труда.
Владимир М., сидя в просторной горнице с божницей икон палехского
письма, украшенных венчиками из бумажных цветов, с половиками на чисто
вымытом крашеном полу, с кроватью, покрытой лоскутным одеялом в клетку,-
вдыхал запах розмарина и комнатных жасминов, стоящих на окнах, и старательно
убеждал Пелагею Ивановну, что он вовсе не Шаблыкин и никакой иной купец или
неприятель мусье Жозефа, а просто художник, желающий приобрести великолепную
статую "Марии Стюарт, несчастной королевы Шотландской, входящей на эшафот",
которая украшала собою паноптикум.
После двухчасового убеждения и документа за подписью управляющего
государственным банком Пелагея Ивановна со вздохом взялась, наконец,
"попробовать" передать господину Жозефу письмо от господина художника.
Вечером Шантрен заходил в номер паршивой гостиницы, где остановился М.,
где пахло щами и пивом и где щелкали биллиардные шары, сопровождаемые
тяжелыми шутками партнеров.
Бельгиец не мог рассказать ничего путного, сообщил только адрес той
гейдельбергской фабрики, где он купил партию последних фигур, и продал за
пятьдесят целковых счет с бланком фирмы "Папенгут и сын в Гейдельберге", из
которого явствовало, что за фигуру близнецов некогда было заплачено 300
марок.
Вечером же в рубке "Мусоргского" Владимир угощал себя и случайно
встретившегося ему на пароходе литератора Ш. шампанским и был радостен, как
никогда в жизни. Нить была найдена.
VII. ОТЪЕЗД
дней
Для сладкой памяти невозвратимых
Не нахожу ни слез, ни пени.
А. Пушкин
12 октября на перроне Александровского вокзала небольшая группа друзей,
посвященных в перипетии нового романа московского Казановы, провожала
Владимира с норд-экспрессом.
Швейцар Григорий вместе с несессерами, саками и двумя чемоданами
глобтроттер привез аккуратно упакованный ящик с восковыми красавицами. За
несколько минут до отхода поезда запыхавшийся мальчик от Ноева передал
букет, завернутый в бумагу, и записку с настоятельной просьбой распечатать
его после отхода поезда.
Друзья в стихах и прозе желали Владимиру влить горячую кровь в восковые
жилы, и над Москвою уже раскрывалась ночь, когда поезд медленно отошел,
оставляя за собой Ходынку, Пресню, Дорогомилово, Фили...
Пройдя по мягкому коридору международного вагона в свое купе, Владимир
распечатал загадочный пакет. На подушки дивана рассыпались сухие розы того
букета,- который он послал единственной отдавшейся ему, но им не взятой
женщины в памятный вечер, когда неведомое чувство толкнуло его в Коломну.
Он улыбнулся, выбрал один из цветов, остальные выбро-сил в окно. Сел и
стал смотреть на убегающие дали. В Можайске прошелся два раза по перрону,
велел подать себе в купе стакан кофе и лег спать.
VIII. ТАЙНА ПОНЕМНОГУ РАЗЪЯСНЯЕТСЯ
Тайна подобна замку,
ключ от которого потерян.
Эдгар По
Директор-распорядитель фирмы "Папенгут и сын в Гейдельберге" оказался
откормленным немцем лет на сорок пять и держался весьма важно и
снисходительно.
Владимиру пришлось выслушать ряд сентенций о значении восковой
скульптуры, о "Флоре" Леонардо да Винчи, хранящейся в Берлине в
Кайзерфридрихмузеуме и стоящей на торговой марке фирмы Папенгут, о
педагогическом значении паноптикума, столь мало оцениваемом государственными
деятелями Европы, и только в конце концов ему было сказано, что, судя по
предъявленному счету, Жозефу Шантрену была продана бракованная партия, так
как в счете не проставлены ©© моделей, и что для определения содержания
изображения необходимо представить саму "скульптуру". На этом аудиенция
окончилась, и на другое утро к воротам фабрики "Папенгут и сын в
Гейдельберге" стремительный таксомотор, шурша по гравию шоссе, привез
Владимира с его драгоценным ящиком.
Освобожденные от бумаги рыжеволосые медузы горгоны блеснули на солнце
своими бронзовыми косами, и глубокий взор снова упал в самую глубину души
московского архитектора.
Воцарилось молчание. Казалось, сам директор был поражен изделиями своей
фабрики. Он надавил кнопку звонка и велел вошедшему груму позвать мистера
Пингса, заведующего монтажной мастерской.
"Ведь это - те самые, мистер Пингс?" -обратился директор к вошедшему
сухопарому американцу.
"Да, несомненно, те самые, шеф",- ответил Пингс и открыл книгу заказов,
которую директор передал Владимиру.
"Сестры Генрихсон, близнецы из Роттердама, 18 лет, показаны во многих
цирках Старого и Нового света. В Париже в Цирк де Пари, в Лондоне в
Пикадилли-Музик-Холл, сняты скульптурным мастером Ван Хооте в Гейдельберге
".
Директор дал Владимиру списать в блокнот написанное и, закрыв книгу,
добавил:
"Благодаря этой скульптуре мы лишились лучшего из наших мастеров. Когда
нам стал известен этот феномен и его содержатель, будучи в Гейдельберге,
предложил нашей фирме исключительное право репродукций за 2000 марок, то мы,
ценя экстраординарность феномена, согласились заплатить означенную сумму и
послали для съемки лучшего своего мастера - Ван Хооте.
Однако несчастный голландец, не имевший достаточной уравновешенности,
воспылал неестественной страстью к одной из сестер Генрихсон и, окончив
скульптуру, повесился".
Когда Владимир спускался по лестнице из конторы фирмы "Папенгут и сын в
Гейдельберге", у него кружилась голова.
IX. В ПОИСКАХ РЫЖЕВОЛОСОЙ АФРОДИТЫ
Сердце мое билось...
Карамзин
Ни скудные указания конторы "Папенгут и сын в Гей-дельберге", ни другие
источники не могли дать Владимиру сведений сколько-нибудь точных о
дальнейшей судьбе "сестер Генрихсон".
Было известно, что после трагической смерти Ван Хо-оте они поспешно
покинули Гейдельберг, имели два вы-хода в цирке Шульце в Майнце, и это
все... далее нить терялась, и всего вероятнее было предположить, что сестры
покинули Германию или переменили свое театральное имя.
Публикации в самых распространенных газетах мира не дали никаких
результатов, несмотря на значительность обещанных наград за какое-либо
указание на местонахождение сестер-близнецов.
Три интернациональные бюро вырезок потрошили тысячи газет и театральных
изданий на двадцати семи важнейших языках мира, опустошая хронику зрелищ, но
не могли принести ни единой строчки, посвященной "сестрам Генрихсон".
Правда, имя "Генрихсон" было обычно в цирковых афишах, но в большинстве
случаев под этим наименованием выступали укротители тигров, и ни разу
терпеливым ножницам классификаторш не встречалось упоминание о загадочных
сестрах.
Зато вырезки из старых газет содержали немало материала, правда, весьма
однообразного. Владимир мог проследить все течение их карьеры. Имя сестер
впервые появилось 15 мая 19.. года на афише кафешантана в маленьком
бельгийском курорте Спа, затерявшемся в Арденнских горах, славном своей
добродетельной скукой, водами, игрою в petits chevaux и "ликером Спа".
Далее сестры выступали в Льеже и Намюре; после чего их "открыл"
талантливый антрепренер Гочкорс, и имя "сестер Генрихсон" украсило собою
видное место афиш Пикадилли-Музик-Холла, парижских цирков и варьете
крупнейших городов Старого и Нового света; они побывали даже на арене цирка
Соломонского в Москве, но после своего майнцского выхода пропадают
бесследно.
За три протекшие года на цирковой арене вообще не появлялось
аналогичных ©©, и многие полагали, что сестры в силу какого-либо
неблагоприятного стечения обстоятельств потеряли солидных антрепренеров и
были вынуждены выступать в третьеразрядных цирках и паноптикумах, не имеющих
печатных афиш и не помещающих газетных публикаций.
Разочаровавшись в систематических поисках и поручив их продолжение
"Парижской конторе справок всякого рода, под фирмою "Исполнитель", Владимир
принялся рыскать наудачу по всем европейским городам, большим и малым, веря
в свое счастье и надеясь найти следы исчезнувших сестер.
Он сделался завсегдатаем цирка и паноптикума, в которые ранее не
заглядывал.
Часами наблюдал, как на песке арены чередовались разодетая в зеленый
шелк негритянка, с визгом пляшущая на канате, велосипедист, делающий мертвые
петли, наездница, летающая в бешеных сальто-мортале над мерно галопирующими
лошадьми, глупейшие пантомимы и остроумных клоунов, великолепного Пишеля и
эффектную Моитегрю. Научился отличать талантливого акробата от бездарности,
начал понимать совершенство выдержанного циркового стиля и тонкое искусство
композиции цирковых программ.
Полюбил старинную цирковую традицию и неприятно воспринимал проявления
циркового модернизма.
Познакомился с выдающимися артистами арены, с директорами цирков,
встретил многих, видавших когдато "сестер Генрихсон" и подтверждавших их
очарование и полное сходство с восковыми бюстами, всегда сопутствующими М. в
его путешествиях; однако никто из них не мог добавить ни одной новой строчки
к собранным уже ранее материалам.
Только однажды, в Антверпене ему блеснула улыбка загадочной незнакомки.
Только что мелькнул в ослепительном блеске электри-ческих ламп белый
круп лошади, и мадемуазель Монтегрю, раскланиваясь, посылала прощальные
поцелуи налево и направо, на арену выбежала рыжеволосая девушка, утопавшая в
зеленых оборках, и стала извиваться в трудном номере "Женщина-Змея",
перегибаясь махровым цветком на бирюзовом ковре, резким пятном брошенном на
красный песок арены.
Сердце Владимира учащенно забилось, настолько велико было сходство
артистки с восковым изваянием, но тщательное рассмотрение в бинокль
установило и черты различия, и прежде всего - голубые глаза.
"Хороша, очень хороша,-произнес вслух его сосед - пожилой полковник,-
но все же далеко ей до Китти Ген-рихсон!"
Нужно ли говорить, с каким жаром Владимир принялся расспрашивать
полковника, о какой "Китти Генрихсон" он говорит, как безумно был рад он
встретить почитателя своих сестер.
Почти всю ночь просидели они перед восковыми куклами в уютном номере
"Библь-отель", и Владимир в упоении слушал длинные рассказы полковника о
задумчивой Китти и бойкой Берте Генрихсон, таких умных и развитых, несмотря
на свое уродство, столь различных и столь любящих друг друга. Полковник,
четыре года потерявший их из виду, почитал их умершими или путем операции
разъединенными и начавшими новую жизнь на скопленные своим уродством деньги.
Перед рассветом они расстались, и Владимир не сомкнул глаз в эту
счастливую для него ночь.
X. НЕУДАЧА
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг