на свою жертву. Огненные круги запрыгали в Алексеевых глазах. Всем
напряжением оставшейся у него воли он бросился к свившимся в неистовой
борьбе телам...
В звоне разбитого стекла почувствовал себя упавшим на пол земной
комнаты в обломках венецианского зеркала.
Через мгновение увидел насыщенные ужасом глаза Кет, созерцавшей
раздвоившегося Алексея и своего двойника, в животном страхе убегавшего
прочь.
В голове Алексея даже не мелькнуло мысли о его преследовании, он забыл
о нем, бросился к своей несчастной рыдающей подруге и, прижав ее голову к
своей груди, стал покрывать ее плачущие глаза поцелуями и гладить ее волосы.
А когда она успокоилась немного и судорожные рыдания перестали
содрогать ее тело, он бережно поднял ее на руки и понес в спальню. Проходя
мимо овального трюмо, нечаянно взглянул в него и в ужасе чуть не выронил
своей драгоценной ноши.
В зеркальных пространствах в воздухе плыло безжизненное тело Кет, ничем
не поддерживаемое. В стеклянном эфире ничто не отражало Алексея, и он
почувствовал, что его отражение в трепетном страхе бегает где-то по
московским улицам.
Глава третья,
сравнительно спокойная, дающая передышку автору, героям его повести, а
также читателям
Прошла неделя с того дня, когда Алексей вновь приобрел свое земное
бытие. Кет спала. Пряди ее волос разметались по батисту подушки, и брови
вздрагивали, подчиняясь видениям сна.
Алексей, отложив в сторону французскую, в желтой обложке, книжку
романа, уже более часа смотрел, как дышит ее грудь, и думал.
Он пытался подвести итоги тем разрушениям, которые произвел в его жизни
налетевший зеркальный ураган, и решить основной вопрос о возможности
восстановления. Черепахи, кактусы и немецкие эротические эстампы, которыми
двойник засыпал его комнаты, были убраны в первые же дни. Постепенно
возобновлен внешний облик старого бытия, но все же Алексею чудился какой-то
запах тления, и гадливое ощущение оскверненности наполняло его душу, когда
он входил в комнаты, столь любимые раньше. Потеря своего зеркального
отражения и нежелание ежеминутно напоминать Кет о происшедшем заставили его
убрать из дома все зеркала, и композиция убранства, основанная на бездонных
провалах противопоставленных зеркал, беспомощно обнажилась и умерла.
Однако, как полагал Алексей, в мире вещей все могло быть исправимым. Он
полагал также исправимым и то стеклянное оцепенение мозга, которое временами
возвращалось к нему, превращая его в манекена. Горячие ванны и ленивый покой
его жизни уже начали смывать эту отраву зеркальных пространств.
Его гораздо более волновала Кет. Она была искренне рада его
возвращению, глубоко изумилась рассказу о стеклянном бытии, в ужасе
содрогалась при воспоминании о пережитом и мечтала об отдыхе долгом и
уединенном.
Однако спокойные ласки Алексея, нежные, кроткие прикосновения его
поцелуев как-то не насыщали ее; Алексею чудилось, что разбуженная
вулканическая страсть не может удовлетвориться человеческой любовью и
человеческой лаской, и это тревожило его безмерно.
Его беспокойство возрастало до пределов чрезвычайных, когда до сознания
доходило смутное опасение, что стеклянный двойник не рассеялся, как дым, как
наваждение детской сказки, но продолжает жить где-то рядом, караулит свою
добычу, и борьба между ними далеко еще не кончена.
Вчера, в вечерней сутолоке Кузнецкого моста, среди цилиндров и
колеблющихся эгретов дамских шляп, ему показались на мгновение знакомые
черты, а в контурах прохожего, поспешно убегавшего по Петровке, он как будто
бы узнал костлявые члены зеркального человека. Этот полунамек на встречу
находил себе подкрепление в многочисленных московских сплетнях о
несуществовавших Алексеевых похождениях по игорным домам и другим московским
вертепам.
Поэтому в ночной темноте, под мерные удары маятника часов, перед лицом
спящей Кет он почти чувственно ощущал, как его противник бродит по
московским улицам и взбирается по длинным лестницам с одного этажа на
другой.
Кет зашевелилась, нахмурила брови, проснулась и села на диване. Его
улыбка застыла на устах, когда он увидел, что спокойные полузакрытые глаза
ее вдруг с диким ужасом раскрылись и, выбросив вперед руки, она с
нечеловеческим криком упала. Алексей обернулся в направлении ее рук и за
отпотевшими стеклянными дверями балкона на фоне изогнутых черных деревьев
сада увидел устремленный на него взор глаз, потрясший его впервые в подвалах
канала Gracio.
Глава четвертая,
наполненная борьбою Алексея с его зеркальным
двойником и заставляющая читателя из одного
места города Москвы переноситься в другое
и обратно
Алексей выстрелил в последний раз наугад в камыши около Горбатой Ветлы,
куда, как ему показалось, метнулась преследуемая тень, и остановился в
изнеможении, нервно сжимая рукоятку кольта.
Налетевшие волны ветра трепали осенние листья на изгибающихся ветвях
прибрежных ив, по небу судорожно летели обрывки облаков, шаря лунными тенями
по зарослям сада.
Алексей казался потрясенным и, мысленно измеряя по каплям свои
ничтожные моральные силы, чувствовал, как потерянность овладевала им все
более и более.
Поздним вечером, когда бледная, анемичная Кет, ушедшая глубоко в себя,
разливала в круглой столовой чай, он вяло обсуждал с ней план обороны и
борьбы с неуловимым противником и более пытался поймать взгляд своей
подруги, тревожно следя за движениями ее души, чем слушал ее вялые реплики.
Окна были плотно занавешены; камин, полузакрытый экраном, наполнял
теплотой и спокойным уютом. Однако тревожная значительность оплотняла собою
все: и мигающее пламя догорающих дров, и шорохи ветра в саду,
просачивающиеся сквозь занавески окна, и случайный звон чашки, и тихие
голоса собеседников, и беспричинный лай цепных собак, пущенных в сад.
Кет вяло отвергала все остроумные Алексеевы проекты заманить
стеклянного человека в западню и иные способы организации обороны и
утомленным голосом просила на всю зиму уехать в подмосковную, где он
несомненно оправится от потрясений и сможет считать себя в безопасности от
страшного преследователя.
Вглядываясь в черты ее лица, Алексей замечал в нем что-то терпкое,
темное, брошенное в ее душу взором того, другого, с чем он был бессилен
бороться и что приводило его к последней грани отчаяния.
Постепенно его сознание как-то физически сузилось.
Комната, догоравший камин и ампирные контуры мебелей потонули в
туманном сумраке; его мозг охватил припадок зеркального оцепенения, и вскоре
все поплыло в неподвижном движении.
Он видел в полузабытии, как встала и ушла Кет, но был бессилен
подняться за нею.
Ему казалось, что весь его дом глубоко погружен на дно зеркальных
пространств, и там за стенами, где бушевала стеклянная буря, десятки его
двойников, совершенно одинаковых, как стая рыб в сонном пруду, кружатся в
ожидании добычи.
Он ощущал, что только тонкая перепонка стен и занавесей отделяет его от
всепоглощающего стеклянного ужаса, а сами стены дома постепенно растворяются
в зеркальном эфире, как растворяется сахар в стакане горячего чая.
Он смотрел на огонь догорающих углей, и синие, уносящиеся ввысь языки
пламени вырастали и заполняли все пространство, застилая собою всю комнату,
куда бы ни направлял он свой взор...
Среди их волшебного полета он увидел растворившуюся дверь, и перед ним
не то наяву, не то во сне показалась почтительно склоненная фигура
камердинера Григория.
С трудом Алексей убедил себя в том, что эти мелькающие очертания,
колеблющаяся в сумраке фигура была реальностью. Но она тотчас же
растворилась в пространстве, когда Алексей заметил в ее руках серебряный
поднос, а на нем среди всего колеблющегося мира твердый, не меняющийся
квадрат голубого конверта. Он взял своими бесконечно удлинившимися пальцами
твердый конверт, показавшийся ему стеклянным, и внезапно сквозь его
пергамент вспыхнули и загорелись обратным зеркальным письмом написанные
слова, начали расти, и, казалось, океан стеклянного эфира хлынул в комнату
сквозь распавшиеся стены дома.
Алексей, терявший последнюю жизненную опору, вскрикнул, и кошмар,
клубясь, рассеялся.
Перед ним стоял перепуганный Григорий и действительно держал на подносе
большой голубой конверт.
Отослав Григория и вскрыв пакет, Алексей увидел лист своей собственной
бумаги, исписанный его почерком, но только обратным, зеркальным письмом, в
котором дьявольское стеклянное существо глумилось над всем для него святым,
называло его убийцей и предлагало в разрешении спора встретиться завтра в 6
часов утра у Симонова монастыря и в честном поединке решить, кому из них
надлежало жить под солнцем.
Алексей не пытался заснуть всю эту ночь.
Григорий подходил к дверям его кабинета и в 2 и в 4 часа утра и видел
его склоненным перед столом, в свете мерцающих канделябр разбирающим свои
бумаги.
Вся острая ясность сознания вернулась к нему. Отчетливо понимая
решительный характер минуты, Алексей приводил в порядок свои дела, написал
три завещательных письма и; как только начало светать, накинул синее пальто,
вставил новую обойму в свой кольт, потушил свечи, дым от которых кругами
стал опускаться книзу, и, окинув взором место, где было так много продумано
и так много задумано, нажал едва заметный выступ у одного из книжных шкафов.
Шкаф бесшумно отодвинулся и обнаружил потайной ход под садом, ведущий к
Яузе.
Через полчаса Алексей стоял у подножия ив Лизина пруда. Полоса тумана
застилала собою водную поверхность и поворот шоссе, и обнаженные уже осенью
деревья чернели изгибами своих ветвей сквозь сизую утреннюю дымку.
Восходящее солнце сверкало на каплях росы. Занимался день роскошного
московского бабьего лета.
Целых двадцать минут Алексей нервно ходил взад и вперед по вязкому
берегу. Стали показываться люди. Какой-то тряпичник порылся своим крюком в
куче мусора и пытливо посмотрел на Алексея. Проехали, громыхая, возы с
капустой, и, громко разговаривая, прошли две бабы в пестрых платках и кофтах
горошком, кутаясь от утренней свежести в шали и боязливо поглядывая на
Алексея.
Время, очевидно, было упущено.
Алексей оглянулся кругом, и вдруг ужасное подозрение наполнило его
душу. Ясно понял, что непростительно глупо попал в элементарную ловушку.
Бегом бросился к заставе.
А когда взмыленный лихач подвез его к яузскому особняку, он увидел его
окруженным взволнованной толпой, И через мгновение грубые руки полицейских
втолкнули его в кабинет, покинутый им два часа назад, где за своим столом он
увидел когда-то встречавшегося ему ранее судебного следователя Иванцова.
Глава пятая,
и последняя, содержащая конец нашей истории и немало доказательств
тому, что за Москвой-рекою существует нечто выходящее за пределы
допускаемого благонравными педантами
Алексей сразу понял все, когда его обвинили в насильственном увозе его
жены Кет и убийстве старика Григория, оказавшего этому увозу сопротивление.
Три дня пришлось Алексею доказывать недоказуемое. Три дня он, запертый
в своем кабинете, подвергался унизительным врачебным экспертизам, нелестным
перекрестным допросам, и только показания лихача Хорхордина и найденного
через газетные объявления тряпичника установили его алиби, подтвержденное
несомненными различиями в костюме и единогласными утверждениями всех
свидетелей, что убийца был левшой, что согласовалось с характером
нанесенного смертельного удара.
Потом его оставили в покое в опустевшем яузском доме.
Алексей проплакал целые сутки в осиротевшей комнате Кет, лишенный сил
даже обдумать происшедшее. Его смятенную душу потрясало все близкое Кет.
Он расплакался, найдя красный карандаш, касавшийся ее губ. Непонимающим
тупым взором смотрел на ее серые туфли, брошенные посредине комнаты, с
ужасом угадывал последние строчки, на которых остановился ее взор в роковую
ночь в оставшейся недочитанной книге.
Только два дня спустя у него появилось некоторое сомнение в
неизбежности ее гибели, столь очевидной в первые дни.
Алексей постепенно собрал свои мысли и память и начал более спокойно
восстанавливать картину ее похищения.
Как это часто бывает, новое потрясение смыло собою старое, и он
избавился совершенно от припадков стеклянного оцепенения, постепенно вернув
себе былую бодрость.
Осматривая в сотый раз комнату Кет, так и оставшуюся неубранной с
рокового утра, он заметил однажды между краем тюфяка и доскою кровати
несколько медных монет, зубочистку и сложенную вдвое картонную карточку,
очевидно оброненные во время борьбы и просмотренные судебными властями.
Карточка представляла собою рекламный плакат хиромантки и гадалки на бобах и
кофейной гуще Элеоноры де Раманьеско, проживающей где-то на Канаве в
переулках Пятницкой улицы...
Это было очень немного, но все-таки это был след. Прилив какой-то
неожиданной бодрости потряс все Алексеево существо, казалось, сами витиевато
напечатанные черные буквы рекламной карточки излучали из себя флюиды
энергии.
Ему пришлось немало покружить по набережной Канавы, между Пятницкой и
Кадашевскими переулками, пока нашел он то, что требовалось, по сложному и
по-московски запутанному адресу.
Был разгар московского бабьего лета. Водовоз заехал на средину
обмелевшей Канавы и наливал черпаком воду в свою зеленую бочку.
Двое мальчишек плескались в мутной воде, а куча ребят толпилась около
мороженщика.
Реяли паутины, и купы белых облаков стояли неподвижно в призрачном
осеннем небе.
Во владении мещанина Перхушкина за деревянным, крашенным вохрой
двухэтажным строением оказался чахлый сад запыленной акации и сирени, а за
ними мрачный монументальный корпус, каменный, с маленькими окнами,
возведенный задолго до Севастопольской кампании.
Алексей долго дергал за ручку дверного звонка и стучал, не решаясь
войти в полуотворенную дверь, но, наконец, набрался смелости и перешагнул за
деревянный, обитый когда-то войлоком, порог и поднялся по осевшей,
покосившейся вправо лестнице во внутренние покои.
Какой-то страйный запах лампадного масла, ладана и старых книг, который
иногда бывает в архиерейских домах и епархиальных музеях, затуманил его
сознание.
Он вошел в первую комнату, очевидно, приемную гадалки, и невольно
ироническая улыбка мелькнула на его устах при виде наивной декорации,
долженствующей, очевидно, по представлению хозяйки, поразить сознание ее
клиентов.
Дико размалеванные по стенам пентакли и астральные треугольники, знаки
зодиака и странная мебель в виде треножников, египтообразных курильниц и
ампирных соф, в
роде той, на которой возлежит госпожа де Рекамье на картине Давида,- в
свете осеннего яркого дня казались театральным бутафорским хламом, купленным
по случаю на Смоленском рынке.
Алексей кашлянул и прислушался. В подавляющей тишине он мог различить
только, как в отдаленной комнате капля за каплей капала какая-то жидкость.
Очевидно, хозяйка, не ожидая посетителей, ушла по соседству и должна
была с минуты на минуту вернуться в оставленный дом. Алексей хотел было в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг