- Разве я когда-нибудь добивалась, чтобы вы на мне женились?
Поль пожал плечами. - Нет, это вы знаете. Я когда-нибудь обижалась на
вас? И не обиделась бы... никогда. Пусть вы не можете на мне жениться. Я не
прошу... Но вы меня можете просто так любить... Разве вам не нужна женщина?
- Я не вправе... - начал было Поль.
Но она его перебила:
- Если у вас завелись деньги, бог с вами, уезжайте в свое будущее, но
ведь это можно сделать и через год. Нам так было бы хорошо в этот год!
- Это невозможно, - сказал Поль, и опять она сразу поверила.
- Невозможно, - повторила она. И вдруг закричала: - Так убирайся
отсюда, трус! Ты хуже убийцы - ты курица! Дохлая курица! Убирайся, не хочу
тебя знать! Курица! Курица! Вот кто ты! Паршивая курица! Трус!
И все время, пока он спускался по лестнице, вслед ему неслось:
- Паршивая курица! Трус! Будь ты проклят! Хуже убийцы! Ненавижу! Трус!
***
На рассвете на большой пустырь, где установлен был аппарат времени,
каким-то образом прорвалась растрепанная Мадлен.
- Постойте! - кричала она, задыхаясь. - Вы не имеете права! Он мой! Он
мой!
Тот же взрыв, что растворил в неведомом Хорди, откинул на землю эту
девушку с перекошенным бледным лицом.
Странное будущее.
Магда Еще в полусознании Поль долгое время видел одно и то же лицо.
Много ли длилось состояние между сном и явью, он не знал, но всегда потом
ему казалось, что юное женское лицо стояло перед ним все то мгновенное и
бесконечно долгое время, в которое минули, не коснувшись его, сто лет. Он
еще не помнил, кто он и что с ним случилось, еще не выделял это лицо из
окружающего, но, необозначенное, неназванное, оно волновало его.
Придя в себя, Хорди долго не мог избавиться от ощущения, что наблюдает
девушку, не воспринимаемый ею, бессильный нротянуть руку, помочь в
неведомом горе. Над Хорди, отделяя его от девушки, простиралось что-то
вроде стеклянного колпака. Стоило ему, однако, заговорить, как девушка не
только услышала его, но и вскочила, побледнев. Поль снова впал в забытье.
Проходили часы, а может быть, дни. Поль чувствовал себя псе лучше. Но
каждый раз, когда он пытался хотя бы улыбнуться своей юной сиделке, на лице
ее появлялась испуганная замкнутость. Это было и больно и досадно: если он
действительно находился в будущем, а это, по-видимому, было так: он ожидал
к себе уж если не радушия, то хотя бы любопытства - только не этой
отчужденности. Он готов был оскорбиться, но стоило девушке уйти, и он
чувствовал себя совсем одиноким - пугался, что она исчезла насовсем.
На экране напротив все время вспыхивали и гасли цифры, по всей
вероятности, показатели состояния Хорди. Однажды, изучив табло, девушка
погасила его. Некоторое время она стояла как бы в нерешительности, тяжело о
чем-то задумавшись, потом тронула на щитке, вделанном в стену, несколько
клавиш. Тотчас Поль почувствовал, как что-то сжимает ему голову и грудь. Он
метнулся в своих проводах, закричал и тут встретил взгляд обернувшейся к
нему девушки. Поль не мог ошибиться - в ее глазах был страх убийцы. Он
видел еще, как, ужаснувшись, зажмурилась девушка, прислонясь обессиленно к
стене.
...Когда Хорди снова очнулся, стеклянного навеса над ним не было.
Мягкий беззаботный голос сказал откуда-то сверху:
- Сегодня двадцатое октября две тысячи семьдесят пятого года...
Голос вздохнул и хотел еще что-то прибавить, но девушка, которую
только сейчас заметил Поль, по-видимому, выключила радио. Теперь заговорила
она сама.
- Меня зовут Магда, - сказала девушка. Голос у нее был низкий, чуть
хриплый, и это было странно, как если бы ребенку была дана душа взрослой
женщины. - В ближайшие несколько дней вы будете общаться только со мной.
Выходить из комнаты нельзя - в палате создан специальный биологический
режим.
Общения, однако, не получалось. Поль поинтересовался, почему он
внушает ей отвращение, и ответа не получил, словно Магда и не слышала его.
Он еще о чем-то спросил, и опять она сделала вид, что не слышит. Тогда,
порядком обиженный, он попросил принести какую-нибудь книгу, изданную в
этом году.
Девушка принесла ему увесистый том. Но с книгой происходили странные
вещи. Поль мог бы поклясться, что в ней есть места, которых он не может
прочесть, хотя видит шрифт и глаза привычно складывают буквы в слова.
Сколько ни перечитывал Хорди эти страницы, он не мог воспроизвести потом ни
одной фразы. Однажды книга просто растаяла в его руках, и уже через минуту
Хордя не был уверен, держал ли он ее в руках. Он стоял посреди комнаты,
боясь сдвинуться с места, словно и пол мог исчезнуть под ним, как исчезла
из рук его эта вещь... эта... эта... как исчезло что-то из самой памяти
его...
Магда, которой по возможности небрежно сказал он о преследующем его
ощущении потери чего-то, что он уже не может и вспомнить, не только не
рассмеялась (он подумывал, не подшучивают ли над ним), но как будто даже
встревожилась. Глядя на нее, Поль уже забыл о разговоре, у него было
чувство, что девушка, стоящая перед ним необычна.
Каждая черта в ней его волновала. Это было так не похоже на все,
испытанное им до этого в жизни, что сама эта девушка казалась ему
нереальной. Он не мог совладеть с собой и коснулся пальцами ее лица. Лицо
было нежно, чуть влажно. Да и сама Магда густо покраснела, как покраснела
бы на ее место любая девушка в любом веке.
- Простите... - пролепетал Поль.
И долго еще после того, как девушка ушла, рассматривал, растерянно
улыбаясь, пальцы своей руки.
Несколько раз приходили трое мужчин и две женщины.
На вопросы и они не отвечали, зато много расспрашивали сами: известен
ли ему принцип действия аппарата времени, кто он такой, Поль Хорди, чем
занимался в прошлой жизни, имел ли не увидевшие свет научные идеи или
изобретения, каковы были его политические убеждения и социальная
активность, были ли у него дети, безразлично - брачные или внебрачные, и
думал ли он их иметь, любил ли какую-нибудь женщину и любила ли
какая-нибудь женщина его. Хорди сердили эти по нескольку раз задаваемые
вопросы. Он никак не ожидал, что его будут так настойчиво расспрашивать о
нем самом. Он многое мог бы порассказать о быте и нравах прошлого века, мог
напомнить забытые песенки и стихи, наведать о том, во что верили и чему
были преданны его современники, но все это, по-видимому, людей двадцать
первого века почти не интересовало. Вместо того они снова допытывались, что
он сделал и что еще думал сделать в той прежней жизни, и любил ли он, и
любили ли его.
Поль вспоминал последнее, что видел в той жизни: девушку с
перекошенным бледным лицом, ее крик: "Он мой! Он мой!", и взрыв,
опрокинувший ее. Он отгонял от себя воспоминания, стряхивал их с себя и,
поднимая голову, видел профиль другой девушки - из этой, новой жизни, -
тонкий профиль почти детского лица.
- Род занятий в прошлом - студент, - он просто не в состоянии был,
пока в комнате находилась Магда, напряженно прислушивающаяся к опросу,
признаться, что несколько лет занимался трудом, не требующим творческих
усилий. - Нет, изобретений не имел. Нереализованные идеи? Ну, у кого их
нет! Какие именно? Разве это существенно? Существенно? Странно, в самом
деле... Да нет, собственно, так, не идеи, а мысли очень общего порядка...
Нет, нет.. Можно даже сказать, не имел. Существенных идей не было... Что?
Нет, принцип действия транссюдативного аппарата хранился изобретателем в
тайне.
Вопросы о любви особенно раздражали своей назойливостью, своей
бестактностью, своей несерьезностью наконец.
Порой Хорди казалось, что его мистифицируют, над ним потешаются. Но
при всей несхожести людей будущего - живых и сдержанных, внимательных и
рассеянных - было в них нечто общее: казалось, их всех снедает глубокая
тревога. И еще он чувствовал к себе с их стороны холодность, насмешливое
удивление, даже брезгливость - все что угодно, только не дружелюбие.
Отправляясь в будущее, Хорди в глубине души надеялся попасть в
Аркадию, страну безмятежных улыбок и вечного блаженства. Встреть его
прекрасные, радостные люди, начни тут же расспрашивать про его время,
интересоваться, не был ли он знаком с их предками, рассказывать о том
новом, что успело сделать человечество за сто лет, - и все было бы так, как
он и представлял. Но эта необъяснимая неприязнь, их тревога и сдержанность,
наконец, эти бесконечные допросы, любил ли он, любили ли его, имел ли он
печатные работы или хотя бы идеи, - от всего этого можно было взбеситься.
Наконец он не выдержал и на все тот же вопрос о любви и детях ответил
язвительно, что, к сожалению (ироническая улыбка), не испытал в былой жизни
чувства, которое так интересует их. В прошлом веке, между прочим, прибавил
он, некоторые женщины из породы любопытствующих проявляли не меньшее
внимание к чужим романам. Так вот он, Поль Хорди, до сих пор не любил. Но
надеется (он зло и твердо посмотрел на Магду), надеется полюбить в этой
жизни. Нельзя, правда, сказать, что женщины двадцать первого века
приветливы и жизнерадостны. А его современницы улыбались, да, да,
улыбались! А ведь улыбка и сейчас украсит любую женщину гораздо вернее, чем
изысканнейший туалет...
Самый старый из опрашивающих сидел, наклонив голову, обхватив лоб
ладонями. Молодой человек смотрел на Хордп с любопытством. Одна из женщин,
казалось, едва сдерживала гнев, другая казалась удивленной. Когда Поль
кончил свою саркастическую речь, гневная женщина процедила сквозь зубы:
- Надеюсь, мой прадед был умней.
Молодой человек сказал задумчиво:
- В сущности, они не притворяются.
А женщина, которая казалась удивленной, вдруг рассмеялась. Она
смеялась, а остальные смотрели на нее кто сердито, кто рассеянно.
В конце концов мне тоже около ста тридцати...
Однажды Магда объяснила, что, акклиматизация закончена и вскоре вместе
с другими эмигрантами из прошлого, или, как их здесь называли,
переселенцами, он должен будет явиться в большой зал биолечебницы, где с
ними будут говорить.
- Как, все еще существуют собрания? - шутливо вскричал Хорди, но
девушка не поддержала шутки. Она собиралась уйти, и Поль испугался, что
теперь, когда акклиматизация закончена, она может больше не появиться.
- Постойте! - окликнул он. - Я... я должен поблагодарить вас за
внимание...
Магда, хотя и остановилась, никак не ответила ему, и, чтобы продлить
разговор, он брякнул первое, что пришло ему в голову:
- Правда, мне показалось как-то, что вы хотите меня убить...
Он собирался весело рассмеяться, но девушка вдруг вскинула на него
мгновенно наполнившиеся слезами глаза, и он уже не мог рассмеяться, не мог
не думать, что она действительно хотела его убить.
- Но за что?! За что?! - прошептал он, потрясенный. - Почему вы так
ненавидите меня? Неужели между мною и вами такая разница, что вы никогда не
могли бы полюбить человека, подобного мне?
- А вы, - тоже шепотом спросила она, - вы могли бы полюбить убийцу?
Все смешалось у него в голове. Ему подумалось вдруг, что, может быть,
он не первый, кого хотелось ей убить, может, она уже убивала, возможно, она
на исправлении в лечебнице, может быть, именно так, на работе сиделки
исправляют в этом безумном веке преступниц.
- Убийцу? - пролепетал он, смятенный.
- Человека, убившего своих детей, и внуков, и правнуков?
- Неужели у вас уже были правнуки? - только и мог проговорить Поль.
Некоторое время Магда смотрела на Хорди в немом удивлении, потом
что-то дрогнуло в ее лице, и она рассмеялась, впервые за все это время,
рассмеялась безудержно, звонко, став совсем уж неправдоподобно юной. Поль
смотрел на нее недоверчиво, потому что подозревал после всего сказанного,
что она вовсе не так уж молода, как кажется, - это ведь было все-таки
будущее, и неизвестно, как выглядели в нем столетние женщины. Ее
неунимающийся смех слегка обижал Хорди.
Он чувствовал себя, как человек с завязанными глазами, которого
дергают то с одной, то с другой стороны, в то время как он беспомощно
топчется на месте.
- Вы же сами сказали, - пожал он плечами, и снова Магда смеялась до
слез, до детского восторга, пока ему и самому не стало весело и немного
грустно, и было уже все равно, сколько ей лет.
- В конце концов мне тоже около ста тридцати, - сказал он покладисто,
но странная девушка вдруг перестала смеяться, вся как-то сжалась, словно он
опять ненароком коснулся больного места.
Ушла она, не простившись, оставив Хорди в полной растерянности.
Переселенцы из прошлого
Когда Поль вошел в зал, его поразило количество собравшихся людей. Все
это были "переселенцы во времени", до этого рассеянные в многочисленных
палатах огромного здания биолечебницы.
Форма зала была необычна, и, может быть, потому современники Хорди
казались здесь мельче, суетливее, карикатурнее как-то, чем выглядели среди
привычных вещей прошлого столетия.
Последнее время Поль общался только с людьми двадцать первого века, и
представлялись они ему совершенно такими же, как он сам, как те, среди
которых жил он раньше. Но вот сейчас Поль смотрел на современников и
удивлялся, как не замечал раньше топорности их лиц, плохой дикции, нелепой
походки.
Всего здесь было человек триста-четыреста. Некоторые сидели молча,
другие собирались в группы или, как Хорди, бродили по залу, прислушиваясь к
разговорам.
В одной из групп толстяк с бабьим голосом, редактор прогоревшего в
прошлом веке журнальчика, ратовал за создание собственной газеты
переселенцев.
- Друзья! - восклицал он, закатывая, как поющая птица, глаза. -
Друзья! После русской революции эмигранты в Харбине создали восемь газет,
хотя, казалось бы, о чем им говорить?!
- А нам, по-вашему, есть о чем разговаривать?
- Нам - есть! - перечеркнул сомнения повелительным жестом руки
оратор. - Нам, друзья, есть о чем поговорить! Нам нужно осознать
происшедшее! Нас триста семьдесят шесть человек, и нам есть о чем поведать
миру!
Протиснувшись в другой кружок, Поль увидел профессора Дойса.
- Собственно, мне ничего не надо, - говорил профессор сухо, не глядя
на собеседницу, которая, очевидно, раздражала его, но которой нельзя било
не ответить. - У меня нет никаких желаний, кроме одного: я хочу работать.
- Вы думаете, ваши знания еще кому-нибудь нужны? - злорадно крикнул
кто-то сзади.
Все головы повернулись в ту сторону, один только Дойс не взглянул на
крикнувшего.
- Пойду в студенты, - сказал он и сделал движение, как бы
приготовившись расчистить проход среди обступивших его людей.
- Во всяком случае, профессор, разгадку эффекта Зюммера вы, наверное,
здесь узнаете! - заметил кто-то благожелательно, но лицо Дойса и тут не
смягчилось.
- Я хочу работать, - повторил он, как человек, одержимый одной
мыслью. - Почему мне не дают изучать научную литературу?
Немного поодаль беседовали двое. Первый говорил, что все, вероятно,
хуже, чем можно было ожидать. Второй отчаянно возражал.
- Неужели вы не видите, - почти кричал он, то и дело оборачиваясь к
слушателям в поисках сочувствия, - неужели вы не видите, что теперь мы
можем жить спокойно, что мы, наконец, живем в цивилизованном мире?!
- Вы приглядывались к лицам этих потомков? - спрашивал, посмеиваясь,
его собеседник. - Они что-то не очень веселы, не правда ли?
Ужасная речь
Это было последнее, что слышал Поль до того, как в зале появился
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг