- Брат! Брат! - закричал, запричитал Фрол, когда меня подняли и
поволокли из пыточной. - Брат, спаси меня! Брат, это всё из-за тебя! Из-за
твоего злодейства! Почему я, брат?!!!
- Молчи, Фролка - ты вольный казак! Терпи за то, что гулял на воле, за
то, что был свободным человеком, а не государёвым холуём! За то, что никогда
в пояс не кланялся!
Ко мне протянулся огромный, заросший чёрным волосом кулак палача:
- Вот тебе воля!...
* * *
В темноте со дна мутного омута поднимаются чёрная злоба и ненависть -
две родные сестры ползут по земле и там, где они встречают живую плоть,
слышится чавкающий звук, после которого остаётся красное пятно -
ненависть... Сколько ненастных дней и долгих зимних ночей согревала она
меня, прибавляла сил, чтобы обязательно добраться, вернуться и во что бы то
ни стало отомстить. Не довелось... Не суждено...
Нас было трое - старший Иван, я и младший Фролка. Связанные кровным
родством, каждый шёл своей дорогой, но конец у всех будет один...
Иван, был бы жив, может, сидел бы сейчас со мной в царских хоромах и
праздновали бы мы победу над царём-батюшкой и боярами. По улицам Москвы шли
бы свободные люди... Не сумели мы донести до них казачью волю-свободу... Это
Иван учил меня сабельному бою, с ним ловили чебаков со струга. Всегда
рассудительный, прямой, за ним тянулись люди, и он мог повести их за собой,
умел сказать и донести до них нужное слово...
...Поздняя осень 1665 года. Юрий Алексеевич Долгорукий связал казаков
царским словом и заставил месить осеннюю грязь под Киевом в новой кампании
против польско-литовского государства.
Весной и летом казак силён - он сполна может показать свою силу и
лихость. Зимуем в своих куренях - не любит казак воевать в холодную пору.
Воюет тогда, когда ему сподручно. Да только князю и его людям плевать на
это.
Стрельцы - подневольные люди, на государёвой службе, им не впервой
мёрзнуть на промозглом ветру, тянуть коченеющие руки к мечущему искры
ночному пламени, дремать возле костра и закусывать червивыми сухарями гнилую
московскую солонину. Многие в том затянувшемся походе покрылись струпьями,
гниющими язвами и умирали в лихорадке. Стрелецкие головы и воеводы - они
заботились лишь о себе. Что им стрельцы, государёвы люди - помрут, других
пришлют! Только ведь мы, казаки, не привыкли к такому обращению - мы уважаем
себя, вот и взбунтовались...
Шумной толпой ввалились в избу, где размещалась ставка князя Юрия
Долгорукого. Курная изба была жарко натоплена - даже слюдяные окошки
запотели. В избе витал запах кислых щей. Светлейший князь сидел на широкой
лавке на двух бумажниках. Руки лежали на пустом столе. В углу, под ярким
пятном лампадки висел лик Богородицы, глядевший на нас с укоризной. На князе
был серый кафтан с вышитыми золотом полами, перепоясанный алым кушаком. На
кушаке висел кривой нож в серебряных ножнах. Его рукоятка и сами ножны были
украшены алыми лалами и голубыми сапфирами.
Завидев нас, князь грозно нахмурил брови. Алые сапожки напряжённо
постукивали по выскобленному деревянному полу. Суров и грозен был князь, и
мы нерешительно переминались в дверях. Заговорил Иван:
- Прости воевода, великий князь Юрий Алексеевич, но не годится вольным
донским людям быть в такой великой нужде, терпеть голод и холод. Не привыкли
казаки воевать осенью да зимой - сидим мы это время в тепле по своим куреням
и дворам. Боя нет - отпустил бы ты нас по-доброму на Дон.
Князь молчал, только лицо наливалось красным соком, да глаза метали
молнии, стараясь запомнить казаков. Иван продолжал:
- Как реки вскроются, так мы с радостью великой вернёмся послужить
ратному делу государя нашего.
Сапожки громче застучали по полу, правая рука князя легла на рукоятку
ножа - не привык он слышать такие речи от стрельцов и нас хотел превратить в
бессловесных рабов. В лагере порой всё покрикивал на греющихся у огня
казаков, посмеивался:
- Привыкайте, казаки, к государёвой службе - это вам не мёд в корчмах
попивать, да спать, словно медведи, в зимнюю пору. Так будет и впредь -
служба великому государю не знает погоды.
- Разреши, великий князь Юрий Алексеевич, вернуться казакам на Дон - не
успеет солнышко пригреть, мы снова будем тут?! - закончил Иван.
- Может хан извёл наших жён и детишек, опустошил городки и станицы?! -
выкрикнул кто-то сзади.
- Хватит - послужили великому государю! - выкрикнул я в глаза
воеводе. - Где обещанное государёво жалование?
Иван ткнул меня локтем в бок:
- Не кричи!
- Гладом морят, тухлятину под нос суют - жрите, казаки! - голос сзади
был похож на Федьку Шелудяка.
- Молчать! - вдруг рявкнул Долгорукий и медленно оторвал от лавки
грузное, сильное тело. - Бунтовать вздумали?! Вы не в шинке, а на
государёвой службе!
- Да пёс с ней, с этой службой! - мы встретились с ним глазами.
- Заводчиков остужу батогами и закую в колодки, если не уймётесь!
Я недобро улыбнулся воеводе, и он отвёл глаза.
- Расходитесь! - мрачно приказал князь. - Не хотите добром - силой
заставлю службу государёву нести! - недобро зыркнул он на Ивана. - Ты
ответишь за самовольство! - кивнул он на брата.
Иван открыл рот, но воевода закричал:
- Вон - чтобы духу здесь вашего не было! А повторится ещё раз - в
колодки посажу!
- Мы тебе не холопы! - бросил Иван в лицо князю. - Мы - вольные казаки!
Мы молча развернулись и ушли, оставив в избе разгневанного князя.
- Я уничтожу вашу вольность! - бесновался он в избе.
- Кишка тонка! - пробормотал я.
В лицо ударила ледяная изморозь, ветер проскользнул под распахнутый
зипун и стиснул холодом грудь.
- Пора домой, брат.
- Пора, - согласился Иван. - Пусть в колодки сажает своих стрельцов, а
не вольных казаков!
- Так служить государю мы не договаривались! - встрял в разговор
Шелудяк.
- Тогда поднимайте робят домой! - бросил клич Иван. - Сегодня ночью и
уйдём.
В предрассветной мгле наш полк тихо снялся и двинулся к Дону. Казаки
весело посмеивались, представляя ярость Долгорукого, пели песни и
предвкушали скорую встречу с жёнами, детьми, родственниками и друзьями.
Не знали мы и не гадали, что князь Юрий послал за нами стрельцов с
наказом:
- Как разойдутся казаки по станицам - хватайте говорунов по куреням и
ко мне...
...Наказ князя стрельцы выполнили легко...
Рано утром нас, связанных и обезоруженных, словно воров, вывели из
холодного куреня, в котором продержали целую ночь, на центральную площадку
лагеря. Стрельцов выстроили перед площадью, а нас вывели вперёд. Долгорукий,
в полном боевом вооружении и блестящих доспехах, завидев нас, нетерпеливо
заёрзал в седле. Мы не обращали на него внимания - наши взгляды приковала к
себе чёрная виселица, вытянувшая уродливый клюв на другом конце площади.
- Ужель они посмеют вздёрнуть казака, как какого-то вора?! - сплюнул
под ноги Шелудяк. - Заварили кашу!
- Не робей, робяты - чай всех не вздёрнут! - прошептал Иван,
оглянувшись на меня.
- Да нет, - покачал я головой, - они просто пугают, - мой голос стал
хриплым, словно кто-то стиснул горло стальной рукой, мешал говорить.
- Казака не испугаешь! - Иван вздёрнул голову и стал смотреть на
подъезжающего к нам Долгорукого.
- Становись! - стрельцы, подталкивая бердышами, выстроили нас в одну
шеренгу.
Лицо князя озарилось улыбкой - он остановил коня напротив Ивана.
Повернувшись в седле, воевода обратился к брату:
- Расскажи нам о казацкой воле - видно, она выше государёвой службы?!
Если так, то это разбойницкая воля, а разбойников надо карать.
Иван презрительно сплюнул под копыта чёрного жеребца. Князь изумлённо
выпрямился и некоторое время молча разглядывал брата, словно видел его
впервые. Глаза его постепенно темнели, наливаясь гневом. Он молча поманил к
себе стрелецкого голову.
- Этого - повесить! - кивнул он пальцем на Ивана. - Остальных бить
кнутом нещадно. Каждому по десять ударов! - его слова повисли среди всеобщей
тишины.
Стрельцы и казаки молча осмысливали услышанное. Мы не могли поверить в
такой суд. Два дюжих стрельца заломили Ивану руки и поволокли к виселице.
- Иван! - сорвался мой крик.
Брат обернулся:
- Спокойно, Стёпа - поклонись вольному Войску Донскому от меня, поведай
о службе государю. Скажи - поминал, мол, Иван, перед смертью своих
товарищей...
- Брат!!! - рванулся я вперёд, но товарищи схватили за руки и скрутили.
- Опомнись, дурачина! - горячо зашептал Шелудяк.
- Князь, великий воевода! - кричал я, вырываясь из казачьих рук, но
Долгорукий не слушал меня, поворотив коня в сторону.
- Убью суку!
Меня ударили голоменью по макушке, и я повис на руках.
Когда очнулся, Иван стоял под виселицей.
- Вольность свою казацкую берегите! - прокричал брат. - Не верьте
боярским посулам - нет в них правды!
Слёзы застилали мне глаза - впервые во взрослой жизни я плакал,
вымачивая бороду и усы солью. Внутри что-то перегорело - душа стала похожа
на чёрное, выжженное изнутри дупло. Я скрежетал зубами и обещал себе и брату
за всё поквитаться.
- Жилы вытяну, зубами горло воеводе перекушу за смерть брата своего
единокровного! Изведу всю вашу сучью породу!
Чёрные тучи скрыли солнце. Шёл мокрый ноябрьский снег. Налетевший ветер
заставил танцевать чёрную тень под виселицей.
- А братца его в кандалы, дабы остыл малость! - донёсся до меня голос
Долгорукого.
- Смейся, князь - придёт и мой черёд смеяться!
* * *
Сегодня мне приснился Иван... Осенний ветер раскачивал его мёртвое
тело. Опухший, синий язык вывалился изо рта. Вдруг в его потухших глазах
появился блеск. Он посмотрел на меня страшно, жутко. Я проснулся от
собственного крика - в этот момент лязгнули запоры, и заскрипела дверь -
явились подручные палача.
- Поднимайся! - закричал один из них, дёргая меня за плечи.
- Закрой пасть - мне торопиться некуда! - прохрипел я.
* * *
В пыточной возле одной из стен поставили лавку, обитую шкурой медведя -
там сидели любопытные государёвы бояре, пришедшие подивиться на "вора и
разбойника". Они были в длинных, до пят, собольих шубах и высоких бобровых
шапках. Среди них, усмехаясь в седую бороду, сидел и великий князь и "старый
друг" Юрий Долгорукий. Вот и свиделись.
- Здрав будь, воры государёвы! - подмигнул я князю Юрию.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг