прозвучал раньше. Старый еврей улыбнулся победно и, выронив
выхваченное, рухнул на дно лодки. К застарелой рыбной вони примешался
свежий запах дерьма и мочи. Уже не раз сталкиваясь с тем, что сфинктер
и мочевой пузырь при смерти опорожняются, попаданец поначалу подумал на
покойника, как виновника, однако тут же заметил мокрые в
соответственных местах штаны пацана-грека.
"Блин... а ведь и этих всех мочить придётся, и зассанца в том
числе. В лодке или на берегу могут быть закладки для пересылки. Да и
помощь рабу в побеге по здешним понятиям имеет только один вид
наказания - утопление. Благо искать водоём не придётся, прямо со своей
посудины в воду и пойдут".
Спрыгнувший в лодку Вертлявый поднял со дна уроненное евреем.
- От клятый жид! - в голосе начальника охраны прозвучало
нескрываемые удивление и восхищение. - Так це зажигалка под пистоль
роблена! Перехитрил, старый чёрт!
Зажигалки, сделанные в виде пистоля, здесь, на Дону не
продавались. Во избежание несчастных случаев и неправильного понимания.
Резких людей - сначала стреляющих, потом думающих - среди казаков
хватало, поэтому такие изделия шли только как подарки за границу.
Нетрудно догадаться, что, желая избежать пыток, которым его наверняка
подвергли бы, Давид и пошёл на такой шаг, спровоцировал своё убийство.
Краткий допрос греков выявил, что побег задуман было давно,
Циммерману заранее сшили рыбацкую одежду - не оказалось в Азове грека
такой комплекции - подготовили коней невдалеке от Перекопского
перешейка, договорились с другой греческой семьёй о лодке для бегства
дальше. Куда - греки не знали. Плата за участие в помощи беглецу
обещана была огромная, что и подвигло старого контрабандиста на риск.
Старик пытался вымолить жизнь хоть для молодых, но на слёзные просьбы
никто не отреагировал. Раньше надо было думать.
Поразмыслив немного, Аркадий приказал Василю выбрать нескольких
самых хватких хлопцев и, подплыв к ожидающим алхимика татарам на
рыбацкой лодке в темноте, перебить их, поехать на захваченных при этом
конях к месту расположения другой лодки и наказать и тех. О судьбе
пойманных уже рыбаков не упоминал, да Вертлявый и не спрашивал. Зачем?
Осмотрев обнаруженное в лодке и не найдя там ничего
предосудительного, предложил разделить всё между участниками
карательного рейда, казак, убивший аптекаря, в число его участников
попал. Возражений не последовало, после чего лодка и струг разошлись.
Назад попаданец не оглядывался и, теоретически, остался в неведении о
судьбе греков.
А по прибытии в Азов его ждала новая напасть. Приплывший с
верховьев Дона гонец привёз известие, что затея с мартеном закончилась
крахом. О том, что в лодке таки была закладка, казаками не найденная,
никто не узнал, в связи с утоплением лодки по возвращению из успешной
карательной экспедиции.
После битвы.
Восток Польши, июль 1639 года от Р. Х.
Несколько дней после битвы стали для Богдана самыми хлопотными и
выматывающими за всю жизнь. С учётом тягостей предыдущего периода, он
заметно похудел и обзавёлся новыми морщинами, заметней стала в волосах
седина. Ближайшим соратникам приходилось не легче - Свитка совсем на
деда стал походить, а на Кривоноса, потерявшего в весе ещё больше, с
покрасневшими от постоянного недосыпа глазами, так смотреть страшно
порой было. Вылитый упырь, ночью в тёмном переулке встретишь - от
страха помереть можно.
Многие десятки тысяч убитых, причём не только своих, но и чужих,
необходимо было срочно захоронить. Над полем битвы повисла удушающая
вонь разлагающихся трупов. Попировать на них явились тысячи
падальщиков, крылатых - от их карканья и клекота днём приходилось
говорить погромче, прогнать воронов, грачей, коршунов и прочих
любителей тухлятины оказалось невозможно. Ночью их сменяли псы, волки и
лисы, обнаглевшие до того, что пытались разрыть уже захороненных
покойников. Первые две ночи в бывшем польском лагере, где осталась
часть победителей, спать пришлось под тявканье, вой и грызню трупоедов.
Для погребения пришлось несколько раз увеличивать число
привлечённых к землеройным работам новых рабов - поляков. На это ушло
более полутора суток. Хоронили погибших в братских могилах, вперемешку,
поляков, казаков, немцев, калмыков и татар. Терявших сознание от
тяжёлой и страшной работы поляков немедленно меняли на отдохнувших.
Священнослужители вынуждены были смириться с необходимостью проводить
обряды над одной могилой одновременно. Гетман очень хорошо помнил
рассказ Аркадия о судьбе собственного тела там, откуда тот прибыл.
Исходя из этого, понимая, что здесь казакам не удержаться, во избежание
осквернения могил Хмельницкий запретил проводить захоронение по
конфессиям.
Такое решение не понравилось многим, но всё сильнее давивший на
обоняние запах разложения помог гетману протолкнуть именно этот способ
упокоения мёртвых. Своим он объяснил, что при отходе войск из этой
местности "цивилизованные поляки" немедленно кинутся гадить на останки
погибших врагов, а пленникков никто и не спрашивал. Кинувшиеся было
спорить, атаманы почесали затылки и согласились с его решением. Богдан
даже заработал ещё толику уважения за такую предусмотрительность.
- Глянь, а я и не подумал об этом... - развёл руками Татаринов.
- От вумна голова! - привычно восхитился гетманом его подчинённый
и друг Золотаренко.
Не обошлось без инцидента. На следующий после битвы день к Хмелю
подскочил - бросив деревянную лопату, которой перед этим копал одну из
могил - польский священник. Высокий, худощавый человек с всколоченными
волосами, горящими глазами, в замаранной донельзя рясе.
- Неможна так! Бог усе видит! Не маешь права ги... ховать
католиков с поганцами и схизматиками!
Продолжать нападки на гетмана потерявшему страх из-за возмущения
поляку не дали. Мигом выскочившие из-за спины командира джуры, ксёндза
сбили на землю, вразумили кулаками и каблуками сапог, выбив зубы,
сломав челюсть и несколько ребёр. Хотевшего его зарубить Золотаренко
Богдан остановил, избиение прекратил. Появление лишнего католического
святого, погибшего от руки схизматика, ему совсем не улыбалось.
Особенно перед грядущими переговорами с королём.
На почти начисто вытоптанном лугу, послужившем местом битвы,
выросло несколько высоких курганов. Глубокие могилы невдалеке от Вислы
не выроешь, пришлось озаботиться - в связи с активностью падальщиков и
выражая уважение к павшим - насыпкой больших курганов. И число их всю
неделю стояния на этом месте победителей постоянно росло. Очень многие
раненые не выжили. За пленными, за исключением самых тяжёлых - тех
"милосердно" добили сразу - ухаживали почти так же хорошо (или плохо,
как посмотреть, уровень медицины тогда если и поражал, то невежеством),
как за своими, но выживаемость у них была существенно ниже. Раны
победителей действительно заживают лучше, чем побежденных.
Большое количество новичков расшатало дисциплину в войске. Сразу
нескольких молодыков поймали на попытке утаить добычу. Уличённые, они
жалко пытались оправдываться:
- Бис попутав.
- Сам не розумию (понимаю), як цей гаманець (кошелёк) у мене
опынывся.
И морды у идиотов, не понимающих, что уже фактически мертвы,
светились уверенностью в собственной невиновности. Это же попутавший
бес виноват!
Их утопили, но тут же поймали на горячем ещё нескольких жлобов,
потерявших от жадности осторожность. Пришлось в воспитательных целях на
радость воронья срочно строить виселицы и развешивать воров. К которым
скоро присоединились и убийцы - в войске произошло несколько выяснений
отношений между своими. Хоронить их под гробом убитого в связи с общими
трудностями захоронения не было возможности.
Серьёзной проблемой стала свара среди союзников. Точнее, несколько
разновеликих конфликтов. Возглавлявшие калмыцкое войско сыновья
Хо-Урлюка, испугавшись огромности собственных потерь и, соответственно,
наказания от отца, устроили безобразный скандал гетману. Сюнке-батур,
Лоузан и Санжин, хоть и не входили в число старших сыновей повелителя
чуть ли не половины степей Евразии, все успели достигнуть возраста
зрелости. И распоряжаться чужими жизнями, посылать подчинённых на
смерть им тоже не впервой было. Но они прекрасно понимали, что
дальнейшее их судьба полностью зависит от удачи этого похода, а большие
потери в доверенных им войсках отцу не понравятся. Нервное напряжение и
страх перед отцом и спровоцировали у обычно невозмутимых ойротских
аристократов нервный срыв.
Подскочив на конях к гетману, проводившему осмотр работ по
захоронению павших, братья наперебой приняли громко, порой срываясь в
крик обвинять гетмана в коварстве, нарушении обязательств и даже в
предательстве. В связи с плохим знанием языка союзника, разговор - если
это можно так назвать - шёл на ногайском, прекрасно известном обоим
сторонам возникшего конфликта. Свита калмыцких лидеров поддерживала их
возмущёнными возгласами.
Бог знает, до чего дошло бы дело, но казаков на поле было намного
больше и поорав, братья начали успокаиваться. Отсутствие возможности
угрожать силой скоро вынудило их пойти на компромисс. Получив для
разграбления самый большой кусок вражеской территории, они отправили
часть кочевников с полоном из польского лагеря и начали переправу через
Вислу. Сандомирскому воеводству предстояло ещё раз пережить монгольское
нашествие. Хмель обещал привлечь калмыков и к разграблению городов, а
не только сельской местности, как в прошлый раз.
Кавказских союзников во избежание усобицы расселили в два лагеря,
казацкий отдалённый и захваченный польский. Прежних обитателей
польского укрепления под надёжным конвоем погнали на восток, уже не как
вольных людей, которыми, собственно, хлопы никогда и не были -
следовательно в их судьбе изменилось только место проживания - а
остальным предстояло хлебнуть неволи впервые. Как раз богатая добыча и
примирила верхушку победителей. Добычи взяли невероятно много, а
неразграбленные города и замки обещали ещё больше.
Расселение не помогло. Именно в отдалённом казацком таборе, где на
тот момент распоряжался Кривонос, возник конфликт - произошло
вооружённое выяснение отношений между двумя родами натухаевцев,
вылившееся в мини-сражение, привёдшее к гибели нескольких десятков
человек. Услышав стрельбу (за два года многие уорки успели обзавестись
огнестрельным оружием, ранее бывшим в Черкессии большой редкостью) и
шум сражения, Кривонос приказал пушкарям развернуть на побоище
перевезённые туда две трофейные пушки и зарядить их картечью.
Даже в момент увлеченного занятия любимым делом - резнёй с
соседями, черкесские уорки остались воинами. Опасность заметили и
правильно оценили. Ожесточённая резня быстро сошла на нет, бойцы сами
прекратили схватку. В способности Максима расстрелять ослушников никто
не усомнился, а воздействие картечи на толпу они все наблюдали совсем
недавно. Сабли были вложены в ножны, прихватив раненых и убитых, враги
разошлись. На грани подобного были и два балкарских рода, их удалось
развести в последний момент.
С предъявой к своему кошевому атаману явилось несколько
влиятельных сечевиков, запорожцы требовали большей доли в добыче. Эти
за оружие не хватались, но орать во всю глотку не стеснялись. Их
успокоила перспектива разграбления Люблина и Сандомира, других городков
и замков этих воеводств.
К названным городам, Холму, ещё к нескольким поселениям
отправились сначала конники, для полной блокады и пресечения возможного
бегства добычи, потом отряды пехоты и артиллеристы с обозами. Богдан
знал, что на востоке и юге Польши после прошлогоднего разорения запасы
продовольствия в городах истощились до предела, а урожай этого года ещё
не собран. Осада - без малейшего шанса на скорый приход помощи -
обрекала их на быструю сдачу. Ранее планировался ещё и поход к Кракову,
находившемуся в подобном положении, но подсчёт собственных потерь
поставил на этих планах крест. По крайней мере, в этом году.
Страшная весть о полном уничтожении королевского войска надломила
дух засевших за вроде бы ещё вчера такими надёжными стенами людей.
Уныние, понимание бессмысленности сопротивления, упадок сил и воли
охватило подавляющее большинство жителей востока Польши. Нигде
победителям не пришлось вести по настоящему серьёзных осадных работ.
Некоторые сдавались сразу по появлению врагов у ворот, другие - через
несколько дней после полного окружения местечка или замка. По югу
Польши прокатилась волна самоубийств, для истово католической страны
совершенно не характерная.
Священники, не покинувшие паству, а не все пастыри нашли в себе
силу для этого, принялись энергично бороться с распространением такого
страшного греха и достаточно быстро сбили суицидную волну.
Нашлось, конечно, и какое-то количество гордецов, ставивших честь
выше жизни, и жлобов, не пожелавших расставаться с добром. Вне
зависимости от причины сопротивления, подавлялось оно без сантиментов и
попыток уговоров. Такие укрепления легко брались штурмом, с предельной
жестокостью, чтобы другие узнали и не пытались последовать дурному
примеру.
Уже на следующий день после победы, пришлось выслать большие
отряды конницы для предотвращения бегства потенциальных пленников.
Отлавливались, конечно, не все. Самым везучим или предусмотрительным из
не слишком частого бредня удалось выскочить. Однако и без них добычей
этих загрядотрядов стали тысячи поляков, пытавшихся избежать рабства.
Их обыскивали, отнимали всё ценное, а потом делили. Молодых или, по
крайней мере, не старых, гнали под конвоем обратно, на восток. Пожилых
же или явно больных, оставив им даже немного продовольствия,
пропускали. С напутствием, что идите, мол, милостью гетмана
Хмельницкого.
Свитке за зиму удалось подготовить несколько сот агентов для
засылки в тыл к полякам. Теперь, пользуясь тем, что на запад и север
бежали сотни тысяч, казацкие подсылы легко растворились среди беженцев.
Их снабдили большим количеством фальшивых монет и объяснили, какие
слухи надо распространять. Какая-то часть засланных предпочла
воспользоваться попавшим в руки "богатством" и раствориться на
просторах взбаламученной страны. Другие, очень немного, попались на
распространении фальшивок - они были очень качественными, да и
распространение "самодельных" монет приобрело к тому времени в Речи
Посполитой катастрофические масштабы. Часто можно было отвертеться от
наказания, утверждая, что сам стал жертвой. Но большинство честно
выполняло поручения, внося дополнительный раздрай в и без того
взбаламученное общество.
И, вместе с беженцами, а потом и опережая их, по Польше покатился
слух, что доблестные польские воины почти совсем было разбили врага, да
ударили им в спину проклятые предатели-протестанты, жаждущие
переметнутся под крыло своих единоверцев из Швеции. Значит, если эту
вредоносную заразу - протестантизм - ликвидировать, то станет Речь
Посполита опять непобедимой, легко разнесёт в пух и прах любых врагов.
Подобная молва играла сразу на нескольких струнках польской души, была
ей полностью созвучна и, можно сказать, попала в яблочко. Быстро
обрастая подробностями и именами, в разных воеводствах и городах
разными, она вскоре выплеснулась даже за пределы Польши, доставив
немало трудностей Радзивиллам в Литве. Там немалая часть магнатов
оставалась кальвинистами, им пришлось серьёзно потрудиться, чтоб сбить
вспыхивавшие в Великом княжестве погромы. Сотрудничество руководителей
разных конфессий и отсутствие у католиков большинства позволило это
сделать без больших потрясений.
В польском государстве существовала структура, способная
достаточно эффективно бороться с подобными вражескими, распущенными
казацкими агентами слухами. Иезуиты. Однако как раз они наоборот
способствовали распространению выдумки о предательстве протестантов. В
то время орден Иисуса Сладчайшего был заточен именно на борьбу с
ертиками и их влиянием в Европе, на полную ликвидацию протестантизма.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг