вполне вписывались в такое определение. На разборе первого морского
похода, в котором он участвовал, Аркадий растёкся мыслью по древу о
важности своевременного применения оружия, поставив примером слишком
ранний запуск ракет против последней каторги и утопление из-за этого
одного из стругов с большими потерями для казаков в людях.
Атаманы выслушали его внимательно, согласились с ним, но выводы
сделали неожиданные. Ему и Васюринскому запретили участвовать в боях,
кроме защиты собственной жизни. Как на море, так и на суше. Никаких
морских походов, штурмов вражеских городов и рейдов по тылам
противника.
Аркадий так и не понял, чья это была инициатива, но точно не
Васюринского. Бедолага выслушал этот запрет, как смертный приговор.
Нет, куда менее спокойно, чем приговор к любому виду казни, Аркадий в
этом не сомневался. Знаменитый куренной кричал, можно сказать, орал,
возмущался, требовал немедленной отмены, грозился наплевать (и не
только) на все приказы ему, казаку, сидеть в тылу. А какие он при этом
взгляды на попаданца бросал... вспомнить страшно. Потом начал
жаловаться на судьбинушку и, как наверняка будет со стыдом вспоминать
потом, умолял атаманов отменить это постановление. Но атаманы были
непреклонны.
- Ваши жизни слишком важна, чтобы ею рисковать! - сказал, как
приговорил, Татаринов.
- Ну ладно, попаданец хренов, а я-то причём?! - продолжал
кипятиться Иван.
- Притом, что ты уже наловчился помогать ему вспоминать важные для
нас вещи. Получится ли это у кого другого, Бог весть. Посему
постановление для тебя обязательно. И, чтоб ты не вздумал баловаться,
приняли мы это постановление по просьбе большинства характерников. Это
именно они так решили, ну, а мы, поддержали. Храбрецов у нас и без вас
хватает, а других таких людей нет и не предвидится. Понял?
Совсем расстроившийся Иван, как показалось Аркадию, ничего не
понял, переживая утрату возможности участвовать в боях. По наблюдениям
попаданца Васюринский был адреналиновым наркоманом и, в придачу,
действительно считал своими правом и обязанностью вести казаков своего
куреня в бой. Сам Аркадий своей несостоявшейся славы героя не жалел.
Наоборот, обрадовался пониманию атаманами важности содержащихся в его
собственной голове знаний.
Благо и финансовой необходимости ходить в набеги у него уже не
было. Срачкороб наладил выпуск своих изделий, честно выплачивая
попаданцу его долю за каждую проданную единицу. Учитывая огромную их
популярность и высокую стоимость, только на доход от них Аркадий мог бы
жить вполне безбедно. А ведь ему ещё перепадало кое-что и от
производителей деревянных полукирас. Впереди маячили куда более
солидные прибыли от рудников, копей и других изобретений, которые он
намеревался вводить в жизнь. Тяги к личному участию в убийствах и
грабежах у него не было.
Города крепки не стенами.
Азак, 3 Зуль-Хиджжа 1046 года хиджры.
(28 апреля 1637 года)
Тревожно было в Азаке. Не только в халупках городской бедноты,
традиционно склонной к панике, но и в домах почтенных торговцев живым
товаром, привычным к разнообразным напастям. Это-то было естественно,
да и страх был там умеренный. Люди верили в несокрушимую мощь армии
повелителя правоверных, знали, что гарнизон недавно увеличен в два
раза, стены укреплены, запасы пополнены. Делегация самых уважаемых
горожан и купцов из Стамбула, все сплошь - работорговцы, даже набралась
наглости требовать от городских паши и сердара немедленных действий по
разгону казаков. У них, видите ли, вся торговля стала, нет возможности
выполнить заказы, в том числе из дворца султана.
С каким бы удовольствием сердар Ибрагим-бек отдал их дома и дворы
на разграбление своим воинам! Но многие из пришедших действительно
поставляли товар Великому визирю или даже во дворец повелителя.
Приходилось извиняться, убеждать в опасности выхода войск в поле,
заверять, что как только татары в большом числе явятся на помощь,
казаков разгромят и отдадут всех уцелевших высокоуважаемым торговцам
(чтоб вам лопнуть от жадности!).
Достопочтенные торговцы могли себе позволить забыть об итогах
первой вылазки, а сердар не имел права это делать. Уж очень печально
всё тогда обернулось для воинов османской империи. Вспоминать то ночное
сражение сердар не любил, но оно само вспоминалось.
Глубокой ночью в бесшумно отворившиеся ворота плотной колонной
выбежали восемьсот воинов, секбанов* и азапов, и, разделившись надвое,
отправились к ближайшим местам землекопных работ. Организуя эту
вылазку, сердар рассчитывал, что роющие свои окопы казаки будут
вооружены только лопатами, в худшем случае, саблями. Но воины пророка
практически одновременно наткнулись на засады. Их в упор, чему и ночная
темень не мешала, стали расстреливать картечью. Начавших отступление
правоверных у места выхода из города ожидала ещё одна засада,
стрелявшая не менее убойно. Отступление превратилось в паническое
бегство, большинство сражённых и раненых имело раны в спину.
Расстреливаемые османы, давя друг друга, пытались протиснуться
через предвратный мост к безопасности, когда казаки врубились в толпу
сзади. Сердар, организовывавший вылазку и оставшийся ждать её
результатов, скомандовал закрыть ворота, обрекая всех не успевших
вернуться на смерть. Нескольких, впрочем, подняли на верёвках на стену
их товарищи вдалеке от схватки. Но, не отдай Ибрагим-бек тогда такого
приказа, казаки ворвались бы в город на плечах отступавших. На всё воля
Аллаха, только он отмеривает длину жизни для всех людей.
Вылазку, естественно, объявили великой победой. Потери врага
исчислили в тысячи. Проведённая с вернувшимися воинами воспитательная
работа дала результаты. Они сами предпочли числиться победителями,
сразившими каждый не менее десятка врагов. Панических слухов тогда
избежать удалось, но воины в крепости всё отчётливее стали понимать
сложность положения осаждённого города.
Не добавляла оптимизма морская блокада, в которую, вероятно, попал
Азак. Ни одного прибывшего из метрополии судна за две недели. Других
причин, как перехват их казаками в море, сердар не видел. Если
вспомнить, что крымский хан Инайет-Гирей в последнее время игнорирует
приказы из Стамбула, и приход его войск на помощь весьма сомнителен, то
складывалась совсем печальная картина. Оставалось полагаться на милость
Аллаха, потому как никто другой помогать осаждённому городу не спешил.
Поэтому тревога прочно поселилась в сердцах главных защитников
Азака и его руководителях. Невиданные, да и неслыханные никем змеистые
окопы с трёх сторон подобрались к городским укреплениям. То есть в
любой момент казаки, как шайтаны из коробки, могли выскочить из земли
прямо возле рва. Которые в местах подхода этих иблисовых измышлений уже
не были серьёзным препятствием. В последние две ночи пленные османы,
умолявшие не стрелять в них, завалили их вязанками мокрого, обмазанного
глиной хвороста. Защитники города, естественно, стреляли, бросали
горшки с порохом, сами то и дело поражаемые выстрелами казаков. Рвы же
забрасывались частично из подземных подкопов, потому под выстрелы
попадали только мусульмане. Многих из них удалось убить, но казакам от
этого было не холодно и не жарко. Последним препятствием для них
оставались стены и храбрость их защитников, готовых отдать жизнь в
борьбе с неверными.
* - Секбаны - наёмники, конные пехотинцы с огнестрелом. Янычар
было слишком мало, чтобы заткнуть ими все дыры на границах огромной
империи.
Христиан в городе хотели видеть? Извините, что без цепей.
20 цветеня 7146 года от с.м.
(30 апреля 1637 года от Р. Х.)
Предупреждённые о неэффективности штурма на хапок казаки и не
пытались его делать. Атаманом в походе на Азов, как и в реале, был
Михаил Татаринов, умный и опытный военачальник, умевший слушать и
делать выводы из услышанного. Вместо этого взялись всерьёз за осадные
работы. Сэкономили время на работах по возведению оборонительных
сооружений от внешней угрозы. Благодаря Аркадию точно знали, что во
время осады никакой серьёзной помощи Азову никто оказать не может.
Особые усилия потратили на "змееобразные", точнее, "ломаной
линии", окопы, вплотную подходящие к оборонительным рвам. По ним можно
было подобраться, не подставляясь под выстрелы, прямо к крепости. В
предполагаемых местах штурма удалось, к сожалению, не полностью,
засыпать рвы. Стоило это жизни нескольким десяткам пленников,
расстрелянных со стен. Нетрудно было догадаться, что турки сосредоточат
там большую часть защитников. Но им приготовили сюрприз. Да и начать
штурм, по предложению того же Аркадия, собирались совсем в другом
месте. По поводу чего у него опять возник серьёзный спор с Васюринским
и поддержавшими его несколькими донскими атаманами. Воинская честь
тогда была куда более распространённым и обширным понятием, чем сейчас.
Но победила, как всегда, целесообразность.
Сказать, что Иван пребывал в плохом настроении, это сильно
смягчить реальную ситуацию. Скорее, он пребывал в состоянии бессильного
бешенства. Бешенства потому, что ему, старому казаку, уважаемому
кошевому, знаменитому и среди сплошь не трусливых казаков воину,
запретили участвовать в бою. Совсем. То есть разрешили (вы можете
представить, ему, так уж и быть, разрешили, если что, защищать этого
чёртова вылупка Аркадия), но в исключительных и строго оговорённых
случаях. Защищать же попаданца, пока, по крайней мере, было не от кого.
Он как раз, устроивший эту пакость, в бой не рвался. Собственно, именно
его и поначалу подозревал Иван в организации этого непотребства.
Правда, на совете характерников, в который его по непонятным причинам
взяли (какой он к бесу характерник?), и совете атаманов, где были
приняты решения о запрете Ивану Васюринскому рисковать своей жизнью,
Аркадий не выступал. Обоснование: "В связи с особенно большой ценностью
для всего русского народа". Звучало, конечно, приятно, чего уж там. Но
стоит вдуматься в смысл... на клочки кого-то хочется порвать. Сильно
хитромудрого. Позже Иван поверил Аркадию, что он не при чём, но
истинного виновника ему обнаружить так и не удалось.
Бессильной же его злость была потому, что он и сам понимал
невероятную, уже начавшую проявляться ценность попаданца. Что начисто
исключало месть. Пожалуй, его действительно надо было беречь как зеницу
ока. Никто ведь не знает и тысячной доли того, что хранится в его
голове.
"Но я то, Господи Боже, причём?!"
Ещё в его настроении, порой беря верх над всем остальным,
присутствовала обида. Обида не столько на подлого попаданца - что с
него возьмёшь - сколько на весь белый свет. Правда, в отличие от
некоторых, у него при таких приступах возникало желание не вешаться, а
кого-нибудь удавить. Медленно-медленно, высказывая ему всё, что о нём
думает.
С постановлениями советов, что характерников, что атаманов, шутить
не приходилось. Сказали "не смей рисковать" - приходилось выполнять.
Хотя все последние десятилетия провёл на грани жизни и смерти,
перестраиваться под старость было очень тяжело.
"И в монастырь ведь не уйдёшь теперь. Не до молитв, если делом
можно родину от страшных бед спасти. Так что о надежде отмолить
собственные грехи в монастырской келье придётся забыть. Помолиться же
за грешные души других найдётся кому".
Будучи не в силах заняться привычным и любимым делом, Иван
проявлял воистину бешеную активность по организации осады Азова. В
немалой степени его стараниями, змеевидные окопы из безопасного далёка
быстро протянулись под самые стены крепости. Между понуканием
землекопов он же обучал штурмовиков, как, ухмыляясь, назвал их
попаданец, бросать гранаты. Необычной формы горшки с порохом, плотно
оплетённые лозой, действительно оказалось метать куда удобнее, чем
обычные, кухонные. Да и осколков они давали много больше. Иван убедился
в этом на демонстрации нового оружия атаманам и старшине.
Иван, для успокоения, потискал ручку дробовика, торчавшую из его
правой шароварной* кобуры. Тактреба смог вместо приклада приделать к
дробовику удобную ручку по рисунку Аркадия. Получилось подобие пистоля,
только более ухватистое. Прикосновение к этой игрушке его успокаивало,
хотя иначе, чем для стрельбы по воробьям или чучелам, использовать её
он не мог.
"Ничего, доброе оружие под рукой всегда может пригодиться. Авось
отменят советы запрет мне на участие в боях. А то, словно жид пархатый,
должен ломать голову, где бы денег достать, кого б ограбить. А ведь
прав тот французишка, о котором Аркадий рассказывал, что для войны
нужны три вещи: деньги, деньги и ещё деньги. На одной храбрости далеко
не уедешь".
Раз уж ему нельзя было воевать, то на Васюринского свалили ещё и
присмотр за финансированием оружейных проектов Аркадия. Оплата той же
работы горшечников обошлась в немалую копеечку. Деньги, полученные от
ограбления турецкого посольства, уже заканчивались, расходы же росли и
росли. Совсем не копейки стоило производство медных трубок для ракет.
Васюринский невольно передёрнул плечами, вспомнив это дьявольское
изобретение.
"Благодарю тебя, Господи, что дал силы удержаться, сохранить
шаровары сухими! Жуть запредельная эти свистелки, ничем, кроме звуков,
не опасные. А попаданец хренов грозится сделать ракеты, поджигающие
негасимые пожары, за земляным маслом к гребенцам уже послали. В будущем
ещё и разрушающие любые стены с одного раза обещает. И ведь не врёт,
поганец. К чему же мы придём? И сохранится ли честь и доблесть казачья,
если врага только издали, не рискуя сами, поражать будем?"
Вопреки самым энергичным протестам Ивана, штурм начался со
спектакля. Не сумев ему помешать, он принципиально устроился в это утро
на осадных позициях севернее Азова, чтоб глаза этого стыдного (с его
точки зрения) действа не видели. Но не слышать пушечной и ружейной
пальбы, поднятой сначала в море, потом на реке, не мог. Морщась,
вздыхая, бормоча себе под нос что-то явно осудительное, он командовал
последними приготовлениями к штурму с северной стороны.
* * *
Когда Аркадий начал агитировать штурмовать Азов с речной стороны,
на него посмотрели, как на несмышлёныша. Стены были здесь самые
высокие, что-то около двадцати метров, пушек на них стояло больше
всего. Учитывая, что подкоп там был невозможен, и турки, и казаки
считали штурм там невозможным. Аркадий предложил перехитрить врага.
Разыграть перед его глазами спектакль, вынудив самим открыть речные
ворота. После долгих, местами скандальных споров его предложение было
принято.
* * *
Рано утром со стороны моря до крепости дошла и была услышана
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг