сами собою; Никита чуть успевал бежать, чтоб они ему в сугорбок пинков не
надавали. Прикатились к дверям, а двери-то узеньки да низеньки; только ведь
у нас не по-вашему, хоть тресни, а полезай: двери расступились, дровни
вкатились и свалили пирог на дубовый стол, а сами тем же следом назад, на
попятный двор, под навес, - и опять все стало по-старому, по-бывалому. И
возговорил Никита Вдовинич своей матушке, Улите Минеевне: "Вот тебе,
государыня матушка, гостинец от гостей торговых; кушай себе на здоровье".
Улита Минеевна, увидя пирог, от радости руками всплеснула и голосом взвыла,
словно покойницу свекровь хоронила. "Ах они мои батюшки, купчики-голубчики!
потешили меня, вдову горемычную! Пошли им, господи, втрое того за их
добродетель". Тотчас взяли топор, разрубили пирог на куски и принялись
вдвоем уписывать; куда! и сотой доли съесть не могли. Никита наелся так, что
инда пить ему захотелось. Вот он выбежал в присенок, ударил бабкой о земь и
сказал: "Бабка, бабка, черная лодыжка! служила ты басурманскому колдуну
Челубею Змеулановичу ровно тридцать три года, теперь послужи мне, доброму
молодцу: дай мне браги ушат, чтобы стало со днем на неделю, пусти в него
красный ковш и поставь здесь в уголку". Махом проявился в углу ушат браги,
полнехонек и с краями ровнехонек, а посередине плавал гоголем красный
ковшик. Опять Никита сказал своей матушке, что это купцы дали ему за добрую
сторожу, и Улита Минеевна так обрадовалась, что всех купцов чухломских чуть
заживо в угодники не причла. "А куда же ты, мое дитятко, девал свои новые
рукавицы да гривну денег? - спросила она у Никиты.- Аль потерял да
потратил?" - "Нет, государыня матушка, не потерял, не потратил, а в теплое
местечко попрятал". Тут он опять выскочил в присенок и хватил бабкой о земь:
"Чтобы, дескать, уродились мне рукавицы новые строченые да денег семь алтын
с деньгой". Все это поспело как за ухом почесать. Рукавицы новые строченые,
на них коймы золотые тисненые, сами наделись на руки, а семь алтын с
деньгой, в цветной калите шелку шемаханского, висели у Вдовинича за поясом.
Опять матушка его, вдова горемычная Улита Минеевна, диву дивовалась и дарами
любовалась, да молила бога за своего сынка ненаглядного, который сам теперь
стал ей кормильцем.
На другой день Улита Минеевна пошла звать старушонок-соседок да
кумушек-голубушек попировать даровыми пирогом да брагой; а они, дело
домышленное, лакомы на то, что не на свои грош куплено: пили, ели, чуть не
лопнули, а все еще пирога да браги осталось на добрую неделю.
Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наш Никита Вдовинич,
черной бабкой о земь постукивая да того-другого, прочего попрашивая, как сыр
в масле катался и рос не по дням, по часам. Прошло семь лет с походом, и он
стал таким молодцом взрачным да ражим, что все на него заглядывались: лицо
кругло и полно, что светел месяц, бело и румяно, что твое наливное яблочко;
а сила у него проявилась такая, что с одного щелчка между рог быка убивал.
Двор у него был как город, изба как терем, и в ней всякой рухляди да
богачества, что и в три года не счесть. Матушка его Улита Минеевна в одну
ночь охнула, воздохнула, да и ножки протянула, обкушавшись на имянинах
своего детища возлюбленного яств сахарных да опившись меду сладкого. И стал
наш Никита Вдовинич сам себе старшим, сам себе хозяином, и вошел он в честь
и славу великую, в те поры как Пошехонье поднялось войною на Чухлому. А той
войне была такова вина: чухломский богатырь Куроцап Калинин напоил на
молодецком разгулье пошехонского богатыря Анику Ши-байловича сонным зельем
да обрил ему половину головы, половину бороды и вытравил его заповедные луга
своими конями богатырскими; вот и взорвало это пошехонцев, и вздумали они
отсмеять насмешку чухломцам. Зашумела рать-сила несметная, началась битва
кочережная, поднялась стрельба веретенная, наступили на твердыни крепкие, на
жернова мукомольные. И взмолились чухломцы всею громадой Никите Вдовиничу,
чтобы вступился за своих земляков-однокашников. Никита Вдовинич все дело
разом порешил: как выехал он на борзом коне в полстяном колпаке да
крикнул-гаркнул молодецким голосом, богатырским покриком на сильных могучих
пошехонских витязей, Анику Шибай-ловича да Шелапая Селифонтьевича: "Что вы,
мелкие сошки, сюда носы показали? много ли вас и на одну руку мне? Куда вы
годитесь? вас бы только спаровать да черту подаровать!" Аника Шибайлович да
Шелапай Селифонтьевич прогневались на такие речи обидные и бросились с двух
сторон на Никиту Вдовинича; только он был не промах: одного взял за ус,
другого за бороду и подбросил их выше лесу стоячего, ниже облака ходячего.
Тут пошехонцы оробели, дрогнули, побежали и давай прятаться: кто в гору, кто
в нору, а иные, поджав хвосты, в часты кусты.
В те поры жила-была в Чухломе дочь купецкая Макрида Макарьевна, красота
ненаглядная; жила она в неге и в холе, в девичьем раздолье, пока батюшка ее
не проторговался дочиста. Добрые молодцы по дням не едали и по ночам не
сыпали, заглядевшись на ее очи соколиныя, на ее уста кар-мазинныя; красные
девицы завидовали ее русой косе, девичьей красе да ее парчевым шубейкам и
золотым повязкам; а старые старухи поговаривали, что она спесива, причудлива
и своеобычлива, - в пологу спать не ляжет, в терему шить не сядет: в
пологу-де спать душно, в терему шить скучно. Полюбилась нашему Никите
Вдовиничу дочь купецкая Макрида Макарьевна, красота ненаглядная, заслал он
свах к ее батюшке, и те свахи наговаривали столько добра о Никите Вдовиниче,
а пуще о его житье-бытье и богачестве, что отец и мать Макриды Макарьевны,
да и сама невеста, рады-радешеньки были такому жениху. Никите Вдовиничу не
пиво варить, не меды сластить: все мигом уродилось; так веселым пирком да и
за свадебку. Вдовинич задал пир на весь мир; а после стал жить да поживать
со своею молодой женой Макридою Макарьевной, красотой ненаглядною.
Скорая женитьба - видимый рок: наш Никита Вдовинич женился как на льду
обломился. Солона пришлась ему жена, красавица ненаглядная; ни днем, ни
ночью покоя не знай, все ей угождай. Уж ей ли не было неги и во всем потехи!
да правда, что прихотливой и сварливой бабе сам черт не брат. Никита
Вдовинич, сказать не солгать, из рук не выпускал черной бабки; извелся
совсем, швыряя ее о земь на женины прихоти. Все было не по Макриде
Макарьевне: то дом тесен - ставь хоромы; то углы не красны - завесь их
коврами узорчатыми; то посуда не люба - подавай золотую да серебряную; то
наряды не к лицу - подавай парчи золотые да камки дорогие. А даровал им бог
детище желанное, сынка Иванушку, - так чтобы колыбель была диковинная,
столбы точеные, на них маковки позолоченые. Ну не то, так другое; а бедному
Вдовиничу не было ни льготы, ни покоя.
Так бился он с годом трижды три года; не раз заносил он черную бабку,
чтобы стукнуть о земь да и сказать: "Бабка, бабка, черная лодыжка! унеси ты
мою женушку в тартарары, во тму кромешную, чертям на беду, сатане на
мученье", да всякий раз у него руки опускались и язык прилипал: жаль ему
было жены, красавицы ненаглядной, хотя она и мучила его с утра до вечера; а
пуще жаль ему было детище желанного, сынка Иванушки, чтоб он в сиротстве не
натерпелся горя. Правду молвить, и сынок Иванушка пошел по батюшке да по
дедушке: на дело не горазд, а все бы ему гули да гули, все бы ему рыскать по
улице да играть в бабки с соседними ребятишками.
Вот под конец Никита Вдовинич совсем из сил выбился от причуд и свар
жениных. Вышел он на широкий двор, ударил бабкой о сыру землю и
приговаривал: "Бабка, бабка, черная лодыжка! служила ты басурманскому
колдуну Челубею Змеулановичу ровно тридцать три года; теперь послужи мне,
доброму молодцу: чтоб у жены моей были полны ларцы золота и полны лари
серебра; пусть ее тратит на что пожелает, только моего века не заедает. А
мне чтоб было ровно на семь лет зелена вина да меду пьяного, запивать мое
горе тяжкое!" - Сказано и сделано. Макрида Макарьевна почала без счету
сыпать серебро и золото на свои затеи женские; а Никита Вдовинич с утра до
вечера у себя в светлице посиживал, да хмельное потягивал, и втянулся так,
что у него лицо раздулось как волынка, глаза стали красны, как у вора, и от
него несло сивухой, как из винной бочки. Ведомо и знаемо, что русский
человек напивается от двух причин: на радости да с горя; а есть у нас добрые
люди, у которых что день - то радость, что день - то горе, либо день при дне
радость и горе с перемежкою. У Никиты же Вдовинича было все горе, да горе,
да при горе горе. Ни о чем он не хлопотал, не заботился, на все смотрел,
спустя рукава. И то сказать, у горького пьяницы одна заботушка: напиться да
выспаться, а после опохмелиться, чтобы снова напиться.
Женушка его ненаглядная, Макрида Макарьевна, тою порою творила свою
волю и не думала о своем сожителе, а так про себя смекала: "Пусть его с
пьянства околеет; мне же руки развяжет". - Детищу его желанному, сынку
Иванушке, исполнилось двенадцать годков и пошел тринадцатый; он по-прежнему
не знал себе иного дела, кроме того чтоб воробьев поддирать да в бабки
играть. И нашел он однажды в батюшкиной светлице под лавкой черную бабку,
которую Никита Вдовинич спьяна обронил, да и не спохватился: ведь пьяный
свечи не поставит, а разве дюжину повалит. Иванушка рад был своей находке,
побежал играть с соседними ребятишками и все, что на кону ни стояло, как
рукой подгребал.
Спустя малое время проявился в Чухломе черненький мальчик. Он был черен
как жук, лукав как паук, а сказывался Четом-Нечетом, бобылем безродным.
Такого доки в бабки играть еще и не видывали: всех ребят дочиста обобрал.
Вот и взяла Иванушку зависть: "Что-де за выскочка, что всех обыгрывает?
Посмотрю, как-то он потянется против моей черной бабки!" И схватились они
играть вдвоем, рука на руку. Черненький мальчик, Чет-Нечет, бобыль
безродный, сперва проиграл Иванушке кона два-три; а после вынул красную
бабку с золотой насечкой, так хорошо изукрашену, что, как свет стоит, такой
бабки еще и во сне не видывали и слыхом о ней не слыхивали. Красная бабка
как стекло лоснится, ярким цветом в глаза мечется, золотою насечкой как жар
горит и всякого на себя поглядеть манит; а черненький мальчик, Чет-Нечет,
бобыль безродный, Иванушку ею приза-ривает и такие речи заговаривает: "Ну-ка
ты, Иванушка, буйная головушка, синяя шапка! посмотри, какова моя красная
бабка? уж не твоей черной чета! Выиграй-ка ее у меня, так будешь молодец и
на все удалец; а не выиграешь - будешь мерзлый баран, обгорелый чурбан. Лих
тебе не видать ее, как ушей своих!" Иванушка озлился, чуть бобылю в черные
кудри не вцепился и так на него забранился: "Ах ты, смоляная рожа, цыганское
отродье, материн сын, отцов пасынок! Тебе ль со мной тягаться? я так тебя
облуплю, что станут и куры смеяться". - "Ну, что будет, то будет, - молвил
вполсмеха черненький мальчик, - ставь черную бабку, а я поставлю свою
красную, да и померяемся, кому первому бить". - "Изволь, коли тебе не жаль
своей красной бабки!" - отвечал Иванушка. Только он не в пору расхвастался.
Поставили бабки, черную да красную, стали меряться на палочке - верх остался
за черненьким мальчиком. Чет-Нечет, бобыль безродный, приладился, хвать - и
снес обе бабки. "Моя!" - крикнул он таким голосом, что в ушах задребезжало,
кинулся вперед, схватил черную - и мигом не стало ни его, ни черной, ни
красной бабки. Иванушка с горя побрел домой; смотрит: отцовских хором как не
бывало, а наместо их стоит лачужка, чуть углы держатся, и от ветра
пошатывается. Матушка его Макрида Макарьевна сидит да плачет, голосом воет,
жалобно причитает, уж не в золотой парче, не в дорогой камке, а
просто-запросто в крестьянском сарафане; батюшка лежит пьяный под лавкою в
смуром кафтане. Оглянулся Иванушка на себя - и на нем лохмотье да лапти! Не
знал он, не ведал, отчего такая злая доля приключилась? а вся беда неминучая
приключилась оттого, что он проиграл заветную черную бабку, а выиграл ее
чертенок, который подослан был старшими чертями да проклятыми колдунами и
сказывался Четом-Нечетом, бобылем безродным. Так-то от лукавого сатаны, да
от сумбурщицы жены, да от сынка дурака, да от своего хмеля беспутного,
беспросыпного Никита Вдовинич потерял все: и счастье, и богатство, и людской
почет, да и сам кончил свои живот, ни дать ни взять, как его батюшка, в
кабаке под лавкой. Макрида Макарьевна чуть сама на себя руки не наложила и с
горя да с бедности исчахла да изныла; а сынок их Иванушка пошел по миру с
котомкой за то, что в пору да вовремя не набрался ума-разума.
Вот вам сказка долгенька, а к ней присловье коротенько: избави боже от
злой жены, нерассудливой и причудливой, от пьянства и буянства, от глупых
детей и от демонских сетей. Всяк эту сказку читай, смекай да себе на ус
мотай.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.06.2004 19:53
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг