Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
молчал  еще,  но  внимание  всех  было приготовлено; жадный слух ловил уже в
знакомых звуках близкие сердцу напевы и предугадывал смысл самой песни.
     Несколько минут он  молча  прелюдировал;  наконец  запел,  или   лучше,
заговорил по музыке следующие слова:
         3 низу Днiпра тихий вiтер вiе, повiвае;
         Вiйсько козацьке в похiд виступае;
         Тiльки бог святий знае,
         Що Хмельницький думае, гадае.
         О тiм не знали нi сотники,
         Нi атамани курiннii, нi поковники,
         Тiльки бог святий знае,
         Що Хмельницький думае, гадаe!
     Певец  повествовал  о  быстром  набеге  гетмана Хмельницкого на союзную
Польше Молдавию, о страхе и жалобах ее господаря Василия  Липулы,  о  робком
бегстве   ляхов  из  Сочавы   и  заключил  песнь  свою  обращением  к  славе
Гетманщины:
         В той час була честь, слава,
         Вiйськовая справа!
         Сама себе на смiх не давала,
         Неприятеля пiд ноги топтала
     Громкие знаки одобрения и восторга раздались по  светлице.  Между  ними
прорывались  и  вздохи  на  память старой Гетманщине, временам Хмельницкого,
временам истинно героическим, когда развившаяся жизнь народа была  в  полном
соку своем, когда закаленные в боях и взросшие на ратном поле казаки бодро и
весело бились  с  многочисленными  и  разноплеменными  врагами,  и  всех  их
победили;  когда  Малороссия  почувствовала  сладость свободы и самобытности
народной и  сбросила  с  себя  иго  вероломного  утеснителя,  обещавшего  ей
равенство прав, но тяжким опытом доказавшего, что горе покоренным!

       Глава III
                                                      Усi звiздi потьмарило,
                                          Половину ясностi мiсяця заступило;
                                                              3 чорноi хмари
                                                       Буинii вiтри вставали
                                              Старинная малороссийская песня

     Дул сильный холодный ветер; дождливые облака разносились по небосклону;
луна то выплывала из-за туч, то пряталась за  мрачными  их  грядами.  В  это
время  жид Гершко шел одинок по дороге; он часто останавливался, вслушивался
в вой ветра и шелест желтых осенних листьев, падавших на землю и крутившихся
вихрем по дороге; робея при малейшем шорохе, он готов был затаиться в глуши.
Но так сильна в  еврее  страсть  к  прибытку,  что  он  пошел  бы  на  явную
опасность,  если  бы  знал, что, избегнув ее, получит барыш. Из бережливости
или  по  благоразумию  Гершко  надел  самое  ветхое  платье  и  по  тому  же
благоразумию взял с собою денег очень немного, в надежде, что, сторговавшись
с купцами за товар и дав им задаток, уговорит их принять остальную  плату  в
условленном месте.
     В  таборе его ждали. Шайка кочевала при дуброве, в месте пустынном, над
глубоким, крутым оврагом, примыкавшим к  самому  берегу  Эсмани.  Гайдамаки,
отогнав  волов  на  пастбище,  сделали  из  возов своих род стана или каре и
обвешали их непроницаемыми для взора полстями, чтобы  любопытному  прохожему
не  видно  было,  что  делается  внутри  табора.  Чтоб  еще  более отклонить
подозрения, часть гайдамаков была одета чумаками, другая русскими купцами, у
которых  будто бы первые нанялись везти товары на ярманку. Сторожевые стояли
повсюду: по дороге, над оврагом, по берегу Эсмани и по опушке  леса.  Внутри
табора  гайдамаки  поделились  на  кружки:  одни  старались  в вине затопить
воспоминание грозившей им и атаману их опасности, другие, самые беззаботные,
курили  табак  и играли в кости и карты; но самые заботливые рассуждали, как
избыть беды и спасти атамана. Кони  их  были  уже  готовы  в  ближнем  лесу;
табором  они  не  дорожили:  тем,  что  было навьючено на конях, могли б они
скупить все чумацкие обозы в Малороссии.
     - Вот вам честный еврей, который спрашивал у меня  русских  купцов  над
Эсманью,-  сказал  гайдамак,  стороживший  на  большой дороге, ведя за собою
Гершка, который кланялся, сложа руки на грудь и бросая недоверчивые взгляды.
Как рой шмелей, гайдамаки сыпнули к нему со всех сторон.
     - Узнаешь ли меня, земляк? - сказал ему выкрест Лемет,- я хочу на  тебе
доказать  благодарность свою тебе и всему бердичевскому еврейскому обществу.
По милости вашей - я крестился, и по вашей же милости, бедный Лейба теперь в
честной компании.
     -  Святые  праотцы!-вскричал  несчастный  Гершко,  предвидя участь, его
ожидавшую, и разгадав, в какие сети завлек его коварный цыганенок.
     - Не до праотцев, а до нашего отца  атамана!  -  закричали  ему  многие
голоса.- Сказывай, злодей, что с ним сделалось?
     - Что хотите, честные господа! хоть замучьте меня - не знаю.
     -  Запираться  не  время:  мы  сами не меньше тебя знаем, что ты продал
Гаркушу поветовому начальству, что за  ним  разосланы  поиски.  Если  ты  не
знаешь, где он теперь, - то для тебя ж хуже.
     - Как бог свят, не знаю.
     -  Ну,  делать  нечего, товарищи, - сказал гайдамак Несувид, занимавший
должность атамана в его отсутствие, - прировариваите, какую  казнь  положить
ему за измену.
     -  Прежде всего,- подхватил Лемет,- поджарить его, как тарань, на тихом
огне и допросить, где он  упрятал  дорогие  вещи,  данные  ему  атаманом  на
продажу.
     -  Досуг  толковать о такой безделице, когда дело идет о жизни Гаркуши!
видно, ты и теперь еще такой же жид: у тебя всг для  золота...  Товарищи!  к
голосам.
     - Повесить его на осине: на ней и брат его Иуда повесился,- сказал один
гайдамак.
     - Отдайте его мне,- перебил цыган Паливода,- я расплющу его молотом  на
наковальне глаже, чем он расплющивал медные кружки для фальшивых червонцев.
     Злобный  смех  раздался  во  всей  шайке;  бедный Гершко был ни жив, ни
мертв: холодный пот проступал по всему его телу; все члены были в судорожной
лихорадке.
     -  Не  лучше ли,- подал свой голос гайдамак Товпега,- кончить с ним без
затей: Эсмань близко, жернов у нас есть... Пустим его греться по месяцу.
     Предложение принято, жернов прикачен и крепкою веревкою привязан к  шее
несчастного  жида;  его  потащили  к берегу и покатили за ним жернов. Тогда,
вдруг вышед из бесчувствия и видя, что ни просьбы, ни слезы не помогут и  не
смягчат злодеев, закричал он жалким, пронзительным голосом, раздиравшим душу
и возвещавшим последнее, отчаянное усилие существа, расстающегося с жизнию.
     Ветер разносил вопли еврея. Луна вышла из-за облак и  в  полном  сиянии
катилась  по темно-синей тверди. В, это время старец Питирим, инок П***ского
монастыря, ходивший навещать больного в одном отдаленном хуторе, возвращался
береговою  тропинкою  в  смиренную  свою обитель. Голос погибающего человека
проник ему в сердце,  и  он  поспешил  на  помощь,  забыв  свою  старость  и
слабосилие,   забыв,   что   сам   может   сделаться  жертвою  христианского
сострадания. Он увидел свирепые лица и зверскую радость  гайдамаков,  увидел
жалкого иноверца - и ревность к добру придала ему крылья.
     - Стой! - закричали разбойники, - руку на нож!
     Но  старец  Питирим  не робко подошел к ним, и гайдамаки, из невольного
уважения к его сану и летам, остановились. Тогда инок начал  свое  увещание,
представил им всю важность преступления и гнев небесный, постигающий убийц.
     -  Безумцы!  -  заключил  он  речь  свою.-  Кто дал вам право разрушать
превосходнейший дар божества - жизнь человеческую? Кто дал  вам  право  быть
судиями  чужих  поступков,  когда  карающий  меч  правосудия  висит  уже иад
преступными вашими головами, и муки  ада,  стократ  лютейшие  всех  терзаний
телесных, ждут вас после бесчестной смерти от руки палача?..
     Гайдамаки,  в которых вдохновенное красноречие старца минутно пробудило
совесть, поникли головами, не смели поднять на него  глаз  и,  спустя  руки,
стояли  в  нерешимости.  Бедный  Гершко, чувствуя, что его не держат, упал к
ногам монаха, обнимал его колена, стирал лицом пыль с  его  ног  и  заклинал
спасти ему жизнь.
     -  Я  сделаюсь  христианином,-  говорил  он  с  плачем,-  отдам  на ваш
монастырь всг... всг, что имею, очень немного; несколько серебряных монет...
     Инок, не могши победить внутреннего презрения  к  человеку,  в  котором
корыстные  склонности  пересиливали  даже  мысль  о  самохранении,  невольно
отвратил от него лицо свое.
     - Честный отец! иди своею дорогой,- сказал тогда суровый Несувид. -  Мы
знаем, на что решились - знаем, к чему осуждаемся на том и на этом свете. Но
если б одним волосом сего негодяя могли искупить свою жизнь или души,  то  и
тогда  б  не  миновать  ему  петли  и песчаного дна эсманского...  Товарищи!
дружней за работу.
     Монах  вздрогнул  от  слов  закоснелого  злодея.  Между  тем  одни   из
гайдамаков  принялись  раскачивать  жида,  другие  жернов, чтоб лучше и дале
бросить их от берега. Отчаянный вой  несчастливца  перерывался  быстротою  и
силою  качки.  Монах  стоял,  как  в онемении, возведя глаза и воздев руки к
небу. Крик бедной жертвы мщения терзал его душу; и вдруг крик умолк  -  вода
расплеснулась и скрыла свою добычу.

       Глава IV
                                                   На конях iхали чинненько,
                                            3 люльок тютюн тягли смачненько.
                                                      А хто на конику куняв
                                                                Котляревский

     Утро было ясно и свежо. Рассыльные казаки и понятые ехали по Глуховской
дороге от Путивля и везли в середине человека, у которого руки и  ноги  были
связаны.  Казалось, однако ж, что бодрость и надежда не совсем его покинули;
он весело разговаривал с окружавшими,  шутил  с  ними,  рассказывал  были  и
небылицы и приковывал жадное их внимание умным и живым своим разговором.
     "Молодец!  весельчак!  нечего  сказать:  скручен, как теленок, которого
везут на убой, - а всг не унывает!" - "Мне все  не  верится,  чтоб  это  был
Гаркуша;  посмотри:  человек  как  человек,  нет  семи  пядей во лбу!" - Так
разговаривали двое из  понятых,  ехавшие  позади.  "Да  как  его  поймали?"-
продолжал последний.
     -   На  всякого  мудреца  много  простоты.  Вот  видишь,  у  него  было
похоронище, в  глухом  месте,  над  Сеймом,  близ  Клепала;  там  он  прятал
награбленные  им  богатства.  Вчерась,  когда удалый королевецкий рассыльный
казак Моторный следил за ним с четырьмя своими товарищами, заметили они, что
гайдамак  пробирается к тому месту. Они видели, как он сошел с коня, и сами,
оставя лошадей за ивняком, почти ползком прокрались к кустарнику, за которым
Гаркуша,  отыскав заступ, начал разрывать землю. Вдруг они на него бросились
и, не дав опомниться, свалили с ног, связали ему руки и ноги, завязали  рот,
прикрутили молодца к седлу его же коня и вскачь пустились с ним к селению за
понятыми. Остальное ты знаешь.
     Конвой между тем приближался к  Клевенскому  перевозу.  Сквозь  просеки
приятной  рощицы  видны  были  вдали,  на  высоком прелестном месте, большой
помещичий дом и купол церкви села В***на;  внизу  текла  излучинами  быстрая
Клевень,  сливающая  воды свои с Эсманью;  по долине,  за тундрами и сагами,
мелькали купы дерев, хутора и мельницы. Узник, казалось, любовался видами  и
любопытно   расспрашивал  о  всем  своих  проводников;  в  таких  разговорах
подъехали они к перевозу.
     Паром был уже  готов.  Казаки  и  понятые  взвели  на  него  гайдамака,
поставили  усталых коней своих к одной стороне и столпились вокруг пленника.
Только ретивый конь Гаркуши, не зная  устали,  бил  от  нетерпения  в  доски
копытами  и,  казалось,  хотел  пуститься  вплавь  к  другому берегу. К нему
приставили одного из понятых и велели крепко держать за повода.
     Гайдамак окинул беглым взором своих спутников; потом, устремя глаза  на
крутые горы противуположного берега Клевени, сказал:
     -  Кажется,  там, за этими горами, влево есть селение над Эсманью... Не
могу вспомнить его имени. Покойный дед мой был родом из  здешней  стороны  и
часто рассказывал нам, ребятам, страшную быль об этом селении.
     - Какую? - спросили в один голос вожатые, увлеченные любопытством и уже
прежде заохоченные искусными его рассказами.
     - Хорошо вам, друзья, слушать на свободе! у меня гортань  пересохла  от
жажды, а руки и ноги затекли кровью от ваших веревок.
     -  В  самом  деле,  братцы,  к  чему его мучить без нужды? Паром теперь
отчалил, нас здесь человек сорок, уйти ему нельзя. Развяжем ему руки и ноги,
пока  на  середине  реки;  а  начнем  приставать  к  берегу,  тогда пусть не
погневается, опять опутаем молодца по-прежнему.
     Так говорил один казак, и товарищи охотно его послушались. В наружности
и  речах  Гаркуши  было  нечто  такое, что вожатые, при всем убеждении в его
преступлениях, почувствовали к нему невольное доброхотство.  Они  совершенно
потеряли суеверный страх, который на малороссиян наводило одно его имя.
     Руки  и  ноги  гайдамака уже свободны; ему поднесли полную кружку вина,
которую он выпил "за здоровье братьев  земляков".  Тогда  все  приступили  к
нему, прося рассказать страшную быль, и он начал:
     -  Давно,  не  за  нашею памятью, селение, о котором я говорил, было за
другими панами. Один из них был человек чудной: не ходил  в  церковь  божию,
чуждался  людей,  считал звезды ночью, собирал росу на заре и папоротниковый
цвет под Иванов день. -Никто не знал, какою смертью он умер и где  погребен;
только видели, что в ту ночь, как его не стало, огненный клуб прокатился над
селением и рассыпался искрами над самым домом панским. Дом сгорел дотла, а с
ним  и  всг,  что  в нем было. Вот, спустя малое время, начали делаться дела
небывалые и неслыханные. Каждый день, и в самую полуденную пору,  при  ясной
погоде,  вдруг  набегут  облака и застелют солнце, подымется пыль столбом по
дороге, и сквозь пыль видали те, кого бог не миловал от такого виденья,  что
старый  пан  (как  его  называли)  вихрем  пронесется  по  селу  в старинном
рыдване,   шестеркою черных как смоль коней,  которые,  пенясь  и  сарпая  и
бросая  искры из глаз, на четверть не дотрогивались до земли. Кучера и лакеи
сидели на своих местах, как окаменелые, в белых саванах, с бледными  лицами,
со впалыми глазами, - словно теперь только вырыты из могил. В один день...
     В  эту  минуту паром приставал к берегу; некоторые из провожатых сидели
на помосте с полурастворенными ртами и жадно ловили каждое  слово;  у  одних
волос  становился дыбом, у других лица вытягивались от ужаса; державший коня
гайдамакова опустил руку с поводом и  стоял  как  вкопанный.  Вдруг  Гаркуша
одним  прыжком  через  сидевших выскочил из круга, столкнул в воду оплошного
надзирателя за конем, впрыгнул в стремена, перескочил расстояние, отделившее
паром  от пристани, и стрелою полетел на крутизну. На самом гребне придержал
он коня, махнул шапкою своим сторожам и, вскликнув:  "Спасибо,  земляки,  за
ласку!" - исчез за склоном горы.
     -  Человек это - или бес? - рассуждали' провожатые, опустя головы и еще
не опомнившись от столь внезапного побега. -  Разве  мы  не  знали,  что  он
водится с нечистою силою! как он нас обморочил...
     Долго  стояли  они  на пароме, не зная, что начать, и не смея взглянуть
друг на друга.


       Главы из малороссийской повести

       Глава I
                                                  Скачи, враже, як пан каже.
                                                    Малороссийская пословица

     Лет за пятьдесят Малороссия была  страною  поэтическою.  Хотя  жизнь  и
занятия   мирных  ее  жителей  были  самые  прозаические,  как  вы  узнаете,
милостивые государи, из моих рассказов, если станет  у  вас  терпения;  зато
вековые,  непроходимые  леса, пространные степи и худо возделанные поля, а в
селах полуразвалившиеся хижины и заглохшие сором и крапивою улицы переносили
воображение  в  веки  первобытные,  которые, как известно, составляют удел и
собственность поэтов. Удел, мимоходом сказать,  небогатый;  и  оттого-то  мы
встречаем  питомцев Фебовых в изношенных и забрызганных чернилами платьях, а
ищем - на чердаках.  Но  теперь  речь  не  о  них,  а  о  жизни  и  занятиях
малороссиян.
     Простой  народ  пил,  ел  и дремал в роскошной лени зимою, зарывшись на
печи в просо или овес,  сушимые  для  домашнего  обихода.  Хотя  он  не  мог
похвалиться перед итальянцами климатом и красотами природы; но не уступал им
ни  в  лени,  ни  в  сладкоголосных  своих  песнях.  Летом  мужчины  кое-как
обрабатывали  свои  поля  и убирали жатву, охотно ходили чумаковать, т. е. с
обозами за рыбой и солью; зимою ж,  если  холод  не  выгонял  их  в  лес  за
дровами,  которых  они никогда не заготовляли на целую зиму, если недостаток
других жизненных потребностей не заставлял их отвозить  на  базар  небольшой
свой  запас  хлеба  или  крайняя  бедность  не  запирала  в дымной винокурне
зажиточного заводчика; то они как будто держали заклад с медведями, кто кого
переспит.  Промежутки  между  сном  проводили они в шинках, где, потчуя друг

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг