Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
женщина-вампир  предстала  перед  их  мысленными  взорами  совершенно в другом
свете.  Женщины  морщили  носы  и  не  здоровались  (раньше они здоровались --
Домингес  имел  недурную  внешность). Жертва их неприятия не воспринимал такие
изменения. Он скользил в мире-внутри по направлению к миру-что-вне...
    На  двадцать  четвертый  день дружбы (это был воскресный день) Сантаромано
опять  пригласил  Домингеса  к  себе -- как сказал Сантаромано, "отметить день
рождения  великого  философа  Д.  Саррио".  Домингес  согласился  -- скорее по
сложившейся  привычке,  чем  из  уважения  к  "великому  философу  Д. Саррио".
Сантаромано  зачитал  восторженному  Домингесу отрывок из очередного сочинения
"великого   философа",  и  открыл  бутылку  шампанского.  Последовал  тост  за
"великого  философа  Д.  Саррио"  (его  произнес,  конечно  же,  Сантаромано),
Домингес и Сантаромано опорожнили бокалы...
    Когда  они  опорожнили  вторую бутылку шампанского, Сантаромано неожиданно
вскочил,  выбежал в соседнюю комнату, и перед захмелевшим Домингесом разделся.
При   виде   худощавого   Сантаромано   в   неглиже,   прижавшегося  к  стеклу
"внутриквартирного" окна разбухшим половым органом, Домингес испытал оргазм, и
в   трусах   его   сделалось   мокро.   Ничего  не  соображающий  (или  что-то
соображающий?) Домингес поцеловал (через стекло) Сантаромано в губы. Тут нервы
у  Пьетро  Сантаромано  не  выдержали,  и он сделал, может быть, самую большую
ошибку в своей жизни. Вместо того чтобы призывно извиваться за стеклом, доводя
тем  до  исступления  Домингеса,  он бросился в комнату, где сидел Домингес. В
этот   момент   божественно-эротический   образ   пропал   из  домингесовского
восприятия,  а  вместо  него возникло нечто буднично-постельное. Заоконный мир
был   поглощен   миром-внутри.   Разъяренный  Домингес  отшвырнул  несчастного
Сантаромано,  и  стал  натягивать  туфли.  Сантаромано  был  скомкан.  Он  был
раздавлен.  Голый он валялся в ногах у Домингеса, хватал его за туфли и умолял
остаться.  Он  признавался  в безнадежной любви и просил пощады. "Накажи меня,
накажи,  --  кричал  голый  Сантаромано  у ног Домингеса, -- избей. Что хочешь
делай -- не уходи только..."
    Домингес   не   внял   мольбам   рыдающего   друга-приятеля  (уже  бывшего
друга-приятеля).  Он  не  стал  избивать Сантаромано. Он ничего не хотел с ним
делать.  Он  ушел.  В ту же ночь ему стало плохо, и он выблевал все выпитое им
шампанское.  С  этого  дня  Домингес  не употреблял шампанского и не переносил
гомосексуалистов  --  даже упоминание о гомосексуалистах и о гомосексуализме в
безобидном  разговоре  вызывало  у  него  приступ  отвращения (раньше Домингес
относился  к  гомосексуалистам  индифферентно, как и к лесбиянкам, фетишистам,
педофилам  и  вуайеристам).  Сослуживцы,  увидев  на следующий день бледного и
робко  улыбающегося  Домингеса,  восприняли  происходящее  по-своему.  Для них
Домингес   перестал   быть   презренным   "гомиком",   и   вернулся   в   лоно
нормально-ориентированного  мужского  мира,  не выдержав пресса чисто мужского
осуждения.  "С  кем  не  бывает, -- дружно подумалось мужчинам-сослуживцам, --
после  такой-то  бабы..."  Сослуживцы похлопали Домингеса по плечу. Только дон
Игнацио  не  похлопал  по плечу Домингеса -- втайне он уже хотел изменить свою
сексуальную  ориентацию, находясь под большим впечатлением от смелого поступка
Домингеса. Дон Игнацио был в нокдауне -- ему было не угнаться за молниеносными
перипетиями домингесовского бытия...
    Женщины не изменили своей оценки -- для них раскаявшийся "гомик" все равно
был  "гомиком",  и  никем  больше.  Домингес  этого  не  заметил  -- последние
"эротические"  приключения  на  долгое  время  лишили  его потенции. Начальник
отдела,  увидев  Домингеса  в  чистой  сорочке,  вычищенном костюме, блестящих
туфлях и с вымытой шевелюрой, почувствовал ментоловый запах из домингесовского
рта  (под  утро  Домингес  со  стонами  и  слезами на глазах чистился, мылся и
тщательно полоскал рот), обрадовался такой чистоплотности и решил, что никакой
гомосексуализм  не  страшен  при  таком  аккуратном  отношении к себе. Поэтому
оргвыводов не последовало...
    Пьетро Сантаромано на протяжении месяца безжизненно сторожил парадный вход
ведомства. Каждый вечер после работы он стоял и наивно надеялся, что выходящий
Домингес  заметит  его,  увидит  его  преданность и раскаяние и забудет обиды.
Пьетро  Сантаромано  по неведенью считал, что чем-то обидел Домингеса. "Может,
--  думал  он,  --  я  поспешил  с  признаниями?  Хотел форсировать события, и
предрассудки не успели выветриться сами собой?.."
    Откуда  было знать Пьетро Сантаромано о домингесовской системе координат и
жестко  детерминированном  домингесовском  мироздании. Сантаромано был храбрым
(или  в  конец  отчаявшимся?) человеком: все выходящие уже прекрасно знали про
его  сексуальную  ориентацию,  таращились, морщились, бросали пошлые шуточки в
его  сторону,  --  но  он  стоически терпел это, он пытался этого не замечать,
однако, не замечать не выходило, и Сантаромано страдал... Домингес выходил, но
не замечал (или делал вид, что не замечал?) робкого и потерянного Сантаромано.
Он  шел  по  своим  делам  и  не  останавливался... Домингес не был жестоким и
мстительным  человеком.  Скорее,  он  действительно  не  замечал  Сантаромано,
маячащего   бледной  тенью  у  стеклянной  "вертушки".  Домингес  не  думал  о
Сантаромано со злобой или ноющей брезгливостью, не испытывал отвращения к себе
и    какого-то    стеснения   среди   окружающих   его   людей   (как   думали
мужчины-сослуживцы).
    Через  месяц  Пьетро  Санторомано перевелся (или его перевели?) из здания,
где  служил  Домингес,  в  соседнее  здание  --  Домингес этого не заметил. Со
временем  Домингес  стал  сомневаться  в  существовании "дня рождения великого
философа  Д.  Саррио".  Еще  со  временем  он стал сомневаться в существовании
Пьетро  Санторомано.  Больше  Домингес  не  любил  неклассическую  философию и
гештальтпсихологию.  Его  нелюбовь  по  инерции  распространилась на философию
классическую  и  столь  же  классическую  психологию, любую другую философию и
психологию,   а   также  социологию,  логику,  этику,  эстетику,  методологию,
культурологию, теософию, астрологию и религию...


    Глава 8: Собаколюб-4

    Трансформации  мировосприятия Домингеса происходили не только по отношению
к  людям,  но  и  по  отношению  к  домашним животным (не-домашних животных он
никогда   не  видел  и  наивно  полагал,  что  все  животные  --  домашние  по
определению). С этим был связан любопытный случай, произошедший с ним в период
между  четвертым и пятым романами (определить точно Домингес не мог). С самого
детства  (по крайней мере, сколько себя помнил Домингес) для него существовало
четкое  разделение  между  домашними  животными.  Одних  домашних  животных он
ненавидел  и  презирал  даже  на  физиологическом  уровне, не в силах сдержать
инстинктивного  отвращения  к  ним.  Других  домашних  животных он боготворил,
уважал  и,  если это удавалось, выказывал время от времени по отношению к этой
категории  животных  знаки  любви,  признания и понимания. Чертой, разделяющей
бедных  животных (иногда они действительно были бедными), являлась способность
и  стремление смотреть в окно. Те животные, что не умели (не хотели? не могли?
не  были  способны?)  смотреть  в  окно и постигать всю красоту сегментарности
бытия,   были   "грубыми  животными",  "бездушными  скотинами",  "примитивными
скотами".  Те  же,  что  умели (хотели? могли? были способны?), воспринимались
Домингесом  как  равные  ему  существа  -- существа наделенные душой, разумом,
"искрой  божьей".  Порой  такие  животные (Домингес если и говорил о них как о
животных,  то  неизменно  добавлял:  "благородные")  ставились  им  на уровень
эволюционного развития гораздо выше, чем подавляющее большинство известных ему
людей.
    К первой категории относились собаки. Они не смотрели в окна, не понимали,
почему их хозяева смотрят в окна (если хозяева смотрели в окна, они им мешали)
и,  что  хуже  всего,  большую часть времени собаки обитали в мире-что-где-то.
Оттуда   доносился  их  пронзительный  и  бессмысленный  лай,  подобно  воплям
греческих душ, доносящихся иногда из трех врат Гадеса. Домингес терпеть не мог
собак. Его недружелюбность выражалась разнообразными способами. При виде собак
он  морщился,  как  от  зубной  боли,  плевался, шипел не хуже кошки (о кошках
пойдет  речь  чуть  позже),  норовил  сказать хозяину какую-нибудь гадость про
собаку.  Так  Домингес  особенно издевался над белым пуделем доны Горации, что
проживала  через  улицу: Домингес каждый раз как видел дону Горацию с пуделем,
ядовито  сообщал  ей  --  громко,  чтобы  окружающие хорошо слышали, -- что ее
пудель  опять  загадил весь подъезд Домингеса. Хозяйка бедного пуделя искренне
ужасалась,  краснела  и сбивчиво обещала прекратить "безобразие". На следующее
утро  сцена  повторялась  с  точностью до одного слова. Если хозяин зазевался,
Домингес   пинал   псину   под   зад   и   норовисто   отпрыгивал,  возмущаясь
"безответственным  людям,  выводящим  собак  без  намордника".  Если намордник
наличествовал,  Домингес  возмущался  "бешенными животными"... Двадцать девять
раз  Домингес  сообщал  в  полицейский  участок  про  особенно ненавистных ему
тварей.  Дежурный  полицейский  исправно  заносил информацию, чтобы выписывать
штрафы  за  выгуливание  собак  в  неположенном  месте,  проезд с собаками без
намордника  в общественном транспорте и отсутствие обязательного ветеринарного
осмотра. Со временем Домингес получил (он, естественно, об этом не подозревал)
внештатную  кличку  --  "Собаколюб-4"  (видимо, существовали и другие активные
нелюбители   собак).   В  тот  период  Домингес  с  радостью  записался  бы  в
добровольное    общество   противников   домашних   собак,   если   бы   такое
существовало...  Самым  коварным  возмездием  Домингес считал отвязать собаку,
терпеливо      ожидающую      своего     хозяина     или     хозяйку     около
подъезда-магазина-парикхмахерской-булочной-общественного-сортира.   Собака,  в
благодарность   за  столь  благородный  поступок  Домингеса  лизала  ему  руки
(Домингес терпел -- геройский поступок требовал жертв) и мчалась во всю прыть,
скрываясь в мире-что-где-то. Часто безвозвратно...
    Со  временем  собаконенавистник  Домингес  прославился  на  весь  квартал.
Любители  собак  обходили его стороной, носили при себе справки о прививках от
бешенства  и  никогда  больше  не  привязывали  бестолковых  псов  к фонарям и
перилам.  Если  бы  собаки  могли размышлять, если бы они обладали религиозным
виденьем   мира,   Домингес  обязательно  стал  бы  одним  из  фундаментальных
краеугольных камней этого виденья, Домингес был бы "врагом собачьего рода". Но
собаки  не  понимали  прелести изобретения "падших ангелов" (то бишь "собачьих
хозяев")  для  религиозного  виденья  мира.  Как и ангелов, оставшихся верными
Самому  Большому  Собачьему Хозяину. Собаки не любили Домингеса и боялись его.
Неосознанный  страх  перед  инфернальным,  видимо,  был  присущ и бессловесным
тварям...
    Домингес  ненавидел  всех  собак -- ему было все равно, что это за собака;
пудель,  сенбернар,  овчарка,  такса  или  терьер. Это была собака, значит, --
"исчадье  Диавола"  (правда,  Домигес  предпочитал говорить несколько грубее и
прямолинейнее  --  "собачье  дерьмо").  Однако все-таки существовала некоторая
особенность  домингесовской  кинофобии: нелюбовь к собакам не распространялась
на  собак  бездомных,  которых Домингес видел только в окно -- с ними он почти
никогда   не   сталкивался.   Он   сделал   вывод:   собаки-имеющие-хозяина  и
собаки-не-имеющие-хозяина -- не одно и то же. Домингес сделал важное открытие:
собаки  не  должны  иметь хозяина -- их портит близость людей. На собак словно
чума распространяется неспособность смотреть в окна. Псы-бродяжки -- животные,
которые не познали горького плода грехопадения...


    Глава 9: Буббо

    Активная кинофобия Домингеса продолжалась до одного памятного случая.
    Его  сосед  по лестничной площадке престарелый дон Карлос имел бульдога по
прозвищу Буббо. Буббо был низеньким, криволапым и с такой мордой, что Домингес
иногда,  лицезрея  Буббо, сомневался: а собака ли он? В пользу такого сомнения
говорило  явное  нежелание  Буббо  гавкать  (в  моменты  наибольшего душевного
подъема  Буббо  хрипел  и облизывал слезящиеся глазки) и отсутствие стремления
убежать  в  мир-что-где-то.  Буббо, когда его выводил дон Карлос (сам Буббо не
выходил  из  квартиры,  что  говорило не в его пользу), одним глазом следил за
хозяином,  другим  --  косил  на  окружающих.  "Что  за безобразная тварь!, --
возмущенно  думал  Домингес,  внутренне  содрогаясь.  --  Настоящий цербер..."
Однако, сделать какую-либо гадость Буббо мешал тот факт, что без хозяина он не
появлялся.  Сказать  дону  Карлосу,  что  Буббо  безобразно загадил лестничную
площадку  Домингес  не мог: как гадил Буббо он никогда не видел (а гадил ли он
вообще?).  К  тому  же,  именно достопочтенный дон Карлос убирал на лестничной
площадке  с  упорством  пенсионера.  Таким  образом,  отомстить  Буббо  за его
собаковидность  Домингес не имел никакой возможности. Единственное, что он мог
сделать,  так  это  думать  при  виде  слезящегося кривоглазого бульдога: "Он,
наверное, выродок..." Выродок безнадежно косил слезящимся глазом.
    Ничто  не  могло  поколебать  негативного отношения Домингеса к соседскому
бульдогу,  кроме  чуда.  И  однажды собачий бог (если он есть) смилостивился к
жалкой  судьбе  кривоглазого  Буббо,  и  чудо совершил. Домингес возвращался с
работы и ненароком заметил в освещенном соседском окне (окно дона Карлоса, как
и  окно  Домингеса,  выходило  во  двор) печальные слезящиеся глазки бульдога.
Домингес  остолбенел. На какое-то мгновение он потерял дар речи -- настолько в
этот  момент  образ  Буббо  не совмещался с клише "собачьего дерьма". Домингес
присмотрелся  повнимательнее  к  соседскому окну, -- а вдруг ему померещилось?
Буббо  заметил  пристальный  взгляд и поднял уши. "Буббо!" -- с каким-то новым
для  себя  чувством подумал ошеломленный Домингес. В тот же вечер Домингес, не
смогший  после  свершившегося  чуда  ничем  заниматься,  кроме  как  думать  о
необыкновенном   кривоглазом  бульдоге,  не  выдержал  нарастающего  душевного
напряжения  и  отправился  в  гости  к дону Карлосу. Дон Карлос удивился столь
странному  посещению  --  Домингес  долгие годы соседства ограничивался только
кивками при виде дона Карлоса, -- но впустил соседа. Домингес, не долго думая,
спросил:  любит  ли  Буббо  смотреть в окно?.. Дон Карлос чуть не спятил -- он
решил,   что   ослышался,   и  переспросил.  Домингес  понял  свою  оплошность
(действительно,   трезво  подумал  он,  на  любого  старика  может  произвести
впечатление  подобный вопрос, заданный в восемь вечера соседом, который прежде
даже  не  здоровался)  и  объяснился. Когда дон Карлос понял смысл вопроса, он
расплылся  беззубым  ртом  и  прошамкал,  что  "Пуппо  люпыт хлятеть в окно" и
показал ему несравненного Буббо. Несравненный Буббо из всех сил тянулся, чтобы
удержаться  короткими  передними  лапами  за подоконник, задними балансируя на
табурете.  Домингес издал возглас неподдельного восхищения -- Буббо от резкого
возгласа  хрюкнул  и  упал  с  подоконника. Однако он не убился -- судьба (или
собачий  бог?)  еще  хранила  несравненного Буббо от жизненных коллизий. Буббо
захрипел,  в этот момент захрипел и дон Карлос, и Домингес тогда понял, у кого
Буббо научился издавать подобные звуки...
    С  того  памятного  дня  Домингес  произвел  Буббо  из  существ  низких  и
примитивных  в  ранг существ совершенных. Даже огромное уродство и кривоглазие
бульдога  теперь  говорили  в его пользу -- они только подчеркивали внутреннюю
красоту необыкновенного животного. Насколько теперь Буббо был красив и приятен
Домингесу! Его хрипота стала лаконичностью собачьего языка. Его кривоглазие --
широтой  взглядов...  Каждый  день  Домингес,  идя  с  работы,  повнимательнее
присматривался  к  соседскому окну -- Буббо стоило больших усилий дотягиваться
(всему  виной  была свойственная бульдогам низкорослость) до подоконника, и, в
лучшем  случае,  в  окне  виднелся  мокрый  нос  и печальные слезящиеся глаза.
Домингес,  разглядевший  соседского бульдога, приветственно махал ему рукой --
Буббо  поднимал  уши.  По  утрам  Домингес  оставлял перед дверью дона Карлоса
открытые  собачьи консервы -- Домингес стал дотошным знатоком собачьего корма,
чем  без  остатка покорил сердце хозяина зоомагазина. В выходные и праздничные
дни  Домингес  приходил в гости к дону Карлосу, чтобы лишний раз посмотреть на
сверхъестественную  собаку.  Дон  Карлос  перестал  удивляться  и подружился с
Домингесом.   Буббо,  виновник  событий,  научился  определять,  что  приходит
Домингес,  а  не  кто-то  другой:  он  поворачивал  морду  (это давалось ему с
заметным  усилием),  и,  смотря  одним  печальным  глазом  в окно, а другим на
Домингеса, хрюкал, но больше не падал...
    Домингес  и  дон  Карлос  стали  закадычными друзьями. Домингес узнал кучу
прелюбопытных  вещей  про  бульдога  --  именно о нем он расспрашивал старика.
Например,   выяснилось,  почему  своего  бульдога  дон  Карлос  назвал  Буббо.
Оказалось,  что  старик  больше всех из исторических личностей ценил испанских
Бурбонов,  а  также  обожал ("со фремен армии, -- гордо сообщал дон Карлос, --
там  я  пыл  унтер-офисером...")  карточные игры -- в особенности, пасьянс под
названием  "Бурбонский  бубон".  Домингес  вовлекся  в карточные игры и вскоре
изучил досконально не только "Бурбонский бубон", но и такие сложные, как "Дева
Мария",   "Три  корабля",  "Лиссабонская  оборона"  и  "Ватерлоо".  Продолжить
карточное  самосовершенстование Домингес не успел -- судьба (или собачий бог?)
отвернулись от Буббо.
    Однажды  (это  был выходной день четвертой недели дружбы с Домингесом) дон
Карлос выгуливал своего несравненного пса во дворе. Буббо ковылял на три метра
впереди  старика  --  поводки  дон  Карлос признавал только длинные. Это пса и
сгубило.  Вынырнувшая  легковушка  в  мгновение ока проехалась по Буббо. Буббо
громко  хрюкнул  и перестал существовать. Эту сцену наблюдал в окно Домингес и
был   сражен  происшедшим.  Бытие  покачнулось  в  глазах  Домингеса,  изрядно
накренилось,  но  не  перевернулось  --  заоконный мир продолжал существовать.
Произошедшее  преступление  в глазах Домингеса было не просто преступлением, а
преступлением  сверхъестественным  и  дьявольским  по  своей  сути (впервые он
вспомнил  нечистого  по  имени).  Омертвевший Домингес (он ощущал себя намного
хуже,  чем  раздавленный  Буббо) позвонил в участок и сообщил о происшедшем, в
точности  назвав  номерной  знак негодяя -- в свое время Домингес натренировал
глаз, следя за собаками, бегающими в неположенных местах. Дежурный полицейский
записал  номерной  знак и зачеркнул кавычки в "Собаколюбе-4" -- полицейские не
умеют удивляться из-за специфики их профессии.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг