распутаете загадки, а взамен - чуть не восстание... Возьмите дневник
событий, зарегистрированных на Станции. Точность - до одной минуты.
На обзорном экране было видно, что руководитель Станции Космопомощи
отнюдь не сгущает тревогу: толпа у "Икара" все прибывала, все исступленней
становились прыжки, полеты и беготня.
- Нага, передайте по своим каналам населению, что преступление срочно
расследуется, а когда расследование закончится, преступника, или,
по-местному, опасника, накажут по всей строгости наших межзвездных законов.
К вечеру приговор огласим.
Не знаю, поверили ли Наге, но вскоре возбуждение у звездолета порядком
утихло. Впрочем, толпа не поредела и работы не возобновились. Харены,
осадив "Икар" лагерем, ожидали возвещенного приговора. Не было сомнений,
что буйство вспыхнет вновь, если приговор сочтут слишком мягким.
- Итак, начинаем расследование и выносим приговор, - сказал я. Иван
попытался было снова доказывать, что ничего предосудительного не делал, но
я оборвал его: - Дело не в том, что ты сам считаешь предосудительным, а что
нет. Нас интересует, какое злодеяние обнаружило местное население в твоем
невинном ничегонеделании.
Гюнтер подал на экран запись действий и мыслей Ивана. Утро шло как
утро, Иван ходил по стройплощадке, задавал харенам деловые вопросы, получал
деловые ответы, оплошностей не было, открытий не совершилось, К полудню он
взобрался на вершину холма и предался лицезрению окрестностей. Именно в это
время автомат на Станции зафиксировал первые признаки беспокойства у
харенов. Пейзаж был тускл и безрадостен, Иван стал мысленно его оживлять,
фантазия постепенно разыгрывалась, он глядел на песчаную равнину с ее
серыми холмами, воображение преобразило ее, она стала почти красивой:
желтая звезда превратилась в белую, небо из светло-красноватого - в
голубое, на холмах появилась зелень, яркие цветы, высокие деревья,
аммиачный ручеек обернулся горной речкой, мы увидели блеск стремящейся вниз
воды, шум ее волн... По небу проплывали белые облака - сроду их не бывало
на Харене. И, погруженный в свои видения, Иван забыл и о харенах, и об
"Икаре", лишь мой удар ногой мигом стер в его мозгу фантастические картины.
Следующие записи мыслей - да и действия - полностью отвечали реальности.
- Я замечтался, ребята, - смущенно оправдывался Иван. - Так, знаете,
хотелось отвлечься!
- Надо было отключить предварительно дешифратор, - сказала Анна. - В
этом вся твоя вина. Ты напрасно посвятил туземцев в свои мечтания.
Елена не преминула построить логическую цепочку:
- Возмущение харенов вызвали мысли Ивана, в действиях не было
криминала. Но в мыслях были только мечтательные картинки. Стало быть, они и
есть причина волнений. Иначе говоря, на Харене мечтать опасно. Отныне надо
остерегаться делать туземцев созрителями своих фантазий.
Все это было убедительно уже потому, что других объяснений не
возникало. Я попросил Хаяси высказаться. Если есть возможность найти изъян
в построениях Елены, Мишель такой возможности не пропустит. Но он
согласился с ней. Суть происшествия в том, что мышление харенов совершается
одинаково и одновременно у всех. На Харене нет интеллектуального индивида,
есть один мыслительный процесс в миллионах копий. Это не может не обеднять
постижение мира. У людей общественное сознание существует наряду с
индивидуальным и обслуживает общие потребности, отнюдь не вторгаясь в
частные. На Харене частное и общее - тождество. Но при бездне индивидуумов
мыслить в каждом за каждого возможно, лишь сосредоточиваясь на общем для
всех. Выход за эту межу непосилен. Самосохранение принуждает отвергать
любые интеллектуальные излишества. Мышление харенов предельно утилитарно. У
них и понятия нет об искусстве, например. Поэтические картины Ивана были
для них опаснейшей интеллектуальной роскошью. Мышление человека, наоборот,
непрерывно ищет выхода за межу грубой утилитарности, оно жаждет
интеллектуального богатства, даже неандерталец предавался мечтам,
фантазировал, творил примитивные картины, мастерил безделушки. Фантазия,
поэтичность, преодоление узкоутилитарного - не здесь ли мощь человеческого
мышления? Но для современных харенов такие умственные полеты - гибель.
- Отлично, Мишель! - сказал я. - Подразумеваю твою блестящую речь, а
не интеллект харенов. Мне особо нравится, что ты сказал: современные
харены. Завтра, стало быть, могут измениться. Итак, преступление Ивана
ясно. Наказание, надеюсь, удовлетворит интеллектуальную суровость харенов.
Я пригласил на "Икар" Нагу. Он явился со всей поспешностью:
раздраженных долгим ожиданием жителей Харены снова стало охватывать
возбуждение. Я изложил наши выводы:
- Вероятно, и тех двух бедняг, Баркая и Науманна, погубило
какое-нибудь интеллектуальное излишество. Возможно, они читали стихи, или
рисовали картины, или тоже мечтали. Вот что мы вам посоветуем, друг Нага.
Снабдите каждый дешифратор фильтром, отсекающим все неделовое, всякие там
фантазии, поэзию и прочее. Харены пока эти роскошества не приемлют. Ну а
следующие поколения... Их хорошо бы капля по капле выводить за границы
утилитарности - может, когда-нибудь станет потребностью то, что сегодня
объявляется преступным излишеством.
- А что я скажу о друге Комнине? - с тревогой осведомился Нага. - Они
ведь ждут сурового приговора,
- Приговор наисуровейший! Иван Комнин, астромедик и поэт, навеки
изгоняется с Харены. Мы, остальные члены экипажа "Икара", проконвоируем его
до Латоны, не выпуская наружу из корабля.
Рейс на Харену вышел кратковременным, и для меня это было только
приятно. Харена-2 сохранилась в моей памяти весьма грустным местечком. Не я
один вздохнул с облегчением, когда за кормой "Икара" стерлась желтая
звездочка, именуемая Хареной, и даже в наши сильные телескопы не стала
видна небольшая планетка, населенная народом, мыслящим лишь одной головой.
Зато Марек твердил, что мы совершили космический подвиг. Он причислял
наш рейс к выдающимся успехам космонавигации. И он считал своим долгом
информировать меня при каждом прилете на базу о делах на Харене-2. Так я
узнал, что фильтры, поглощавшие все формы фантазии и поэзии,
сконструированы и снабженные ими земляне чувствуют теперь себя в полной
безопасности - жизнь на Харене-2 уже никому не кажется неприемлемой. И что
Леонтий Нага, когда завершились оставшиеся полгода до конца его
командировки, добровольно продлил пребывание на Харене-2 еще на три года. И
что - очень осторожно и постепенно - стали приучать харенов к некоторым
интеллектуальным "чрезмерностям", хотя фантазия, вроде той, что заполнила
Ивана во время отдыха, и теперь небезопасны.
- Вы произвели подлинный переворот в бытии харенов! - с воодушевлением
доказывал Марек. - Последствия вашего рейса скажутся по-настоящему лишь в
будущем, но и сейчас из лексикона харенов исчез этот странный термин:
"опасник". Не хотели бы в свободное время прогуляться на эту интереснейшую
планетку и воочию убедиться, что вы для нее сделали?
Рассказы Марека нас радовали, но повторять рейс на Харену-2 никому не
улыбалось.
Глава четвертая
СУЩЕСТВОВАНИЕ БЕЗ СУЩНОСТИ
Сверхплановых заданий Кнут Марек на этот раз нам не выдал, а плановое
было одно: вести вольный поиск в галактическом регионе В-24, то есть,
попросту говоря, разрывать аннигиляторами "Икара" пространство в этом
расширяющемся конусе Галактики - в нем в общей сложности до миллиарда
светил, не думайте, что это такое уж звездное захолустье.
И все-таки, положа руку на сердце, - наш регион был своеобразным
захолустьем. Мы проносились сквозь неизведанные районы космоса, снова и
снова вторгались в неведомые звездные системы, наносили светила на
стереокарты Галактики, изучали планеты, если находили их. И хоть планет
встречалось гораздо больше, чем доказывали на лекциях по астронавигации,
только одна из тысячи звезд могла похвалиться планетной свитой, и только на
одной из тысячи планет мы находили какую-либо форму жизни. "Удивительно
безжизненный мир наша Галактика, в ней засилье мертвого вещества!" - уныло
выразился Петр, когда писал с Еленой очередной доклад об очередном осмотре
очередной планетной системы. После редактирования, проделанного опытной в
таких делах Еленой, сентенция эта зазвучала несколько по-иному: "В
обследованном по плану космического поиска звездном районе НК-17
галактического региона В-24 материя обнаружена лишь в грубо физической
организации, нигде не развившейся до биологических или иных жизнеподобных
структур".
За три последующих года мы дважды пополняли на Латоие запасы активного
вещества и пользовались кратковременным отдыхом. Марек опять предлагал нам
отпуск на Землю, мы опять дружно восставали против. Отпуск у поисковика
годовой или двухгодичный, пришлось бы отдать "Икар" в чужие руки - даже
мысль об этом была неприятна. Заправившись на Латоне, мы снова уходили в
поиск.
Не могу сказать, чтобы эти три года были безрезультатны. Нет, кое-что
обнаружили, даже важное: парочку "черных дыр" - почти нацело рухнувших в
бездну мирового вакуума погасших звезд - в опасной близости от
проектируемой новой галактической трассы. Нормальному звездолету пролететь
около такого галактического паука - так мы называли эти сжавшиеся в
крохотное сверхмассивное тельце бывшие светила - не дай и не приведи! Мы
указали точные координаты "черных дыр", а строительные звездолетные
эскадры, базирующиеся на Латоне, немедленно вышли в указанный район -
возводить вокруг грозных местечек предупредительные планеты-маяки.
К важнейшему успеху этого периода я отношу открытие планетной семьи
четверной звездной системы Фантомы.
Вы знаете, что новообследованные звезды снабжаются только индексами и
номерами, ибо придумать названия для двух миллиардов уже изученных звезд
нашей Галактики не хватит слов, а еще ждут сто тридцать Миллиардов
галактических звезд, до каких пока не добрались звездолеты, я уж не говорю
о звездах других галактик. Итак, четырехзвездное семейство получило
исчерпывающее и ясное наименование "В-24, НК-17, ЛАК-38349 - четверная", а
каждой из звездных сестер присвоили еще индивидуальные индексы: а, б, в, г.
Но мы просто не могли ограничиться такими служебно-бесстрастными
наименованиями. Четыре звездных сестры заслуживали предпочтения перед всеми
своими соседками, ближними и дальними сородичами. Мы их семью назвали
Фантомой, и это была точная характеристика, а не случайно приклеенное
словцо. Не знаю, юноша, знакомились ли вы когда с отчетом о пребывании
"Икара" в Фантоме? Если читали, то должны знать, какое этот отчет породил
волнение, я бы даже сказал - возмущение среди астрономов. Доказывали, что
описанная нами комбинация светил невозможна по законам небесной механики,
астрофизики, космологии и даже теории вероятностей. Один из корифеев
космодинамики в Академии бурно негодовал: "Арнольд Гамов со своим экипажем
стал писать ненаучную фантастику взамен астронавигационных обследований!".
И пуще рассвирепел, когда я хладнокровно разъяснил, что ненаучная
фантастика реально встречается в каждом рейсе в далекие районы Галактики, а
что до категории невероятности, то природа так богата возможностями, что
разрешает себе роскошь иметь среди своих физических явлений и невероятные.
"Можете отнести их, дорогой коллега, к логическим излишествам природы или
ее космогоническому безумию, выбор такого вполне научного термина
предоставляю вам", - учтиво разъяснил я корифею в той дискуссии.
Не буду описывать, как мы открыли Фантому, как, выбросившись из
сверхсветового в эйнштейново пространство, осторожно, на двух десятых
скорости света, приближались к ней, как удивлялись и восхищались ее
оптическими эффектами - сопереживать нам можно и сегодня, сидя в
стереокино. Но о каждой из Фантом скажу подробней, это важно для
дальнейшего рассказа. Итак, Фантома Первая - рядовой белый карлик, по
размеру чуть больше нашей Луны, по массе чуть поменьше нашего Солнца, в
общем, белый-белый, пронзительно сияющий шарик, каждый литр вещества
которого весит добрую тысячу тонн. Фантому Вторую, оранжевую, мы назвали
пыхтящей, она на глазах раздувалась, светлела, накалялась, потом испускала
языки сияющей пыли, они облачками уносились, а звезда возвращалась к
исходному состоянию - как бы облегчала себя могучим выдохом пыли. Иван - он
любил рисовать - изобразил Фантому Вторую в виде курносой девчонки с
надутыми щеками - очень верно схвачено, поверьте. А Фантома Третья мигала,
даже не мигала, а подмигивала, светила, светила, вдруг начинала быстро
темнеть, почти пропадала, затягиваемая черной пеленой, а в пелене
вспыхивало озорное пятно и тоже гасло, проходило еще какое-то время, пелена
слабела, звезда становилась обычной и, побыв немного такой, снова ударялась
в подмигивание. Мы так ее и назвали - Фантома Подмигивающая. К сожалению,
это точное название сочли в Академии легкомысленным и переделали в менее
точное и гораздо более скучное - Фантома Мигающая.
Так же поступили в Академии и с Четвертой Фантомой. Из Фантомы Бешеной
ее переименовали в Фантому Взрывающуюся. Она, разумеется, взрывалась, этого
нельзя отрицать: сияние быстро накалялось, она вся белела, потом
разлеталась. Казалось, после такого взрыва ничего от звезды не осталось. Но
когда исторгнутая пыль тускнела, Фантома Четвертая была на месте и снова
накаливалась и белела, подготавливаясь к следующему взрыву. Она не
уничтожала себя, только разбрызгивала вокруг сияние, взрывалась светом, а
не веществом.
По подсчетам Анны за каждый взрыв расходовалась одна триллионная ее
массы, так что устраивать яркие фейерверки Четвертой Фантоме предстоит еще
множество лет. Иван изобразил ее монстроподобной, с налитыми кровью
глазами, дико распахнутым ртом - типичная картина бешенства. Очень жалко,
что земные эксперты не уловили впечатления, создаваемого звездой.
В общем, и сама комбинация из четырех таких звездочек не тривиальна и
еще нетривиальней картина движений, какие они совершали вокруг своего
центра тяжести, - траектории были до того сложны, что ни разу с планет,
вращавшихся вокруг Фантомы, мы не видели одинакового расположения звезд, те
являлись перед нами только в разных сочетаниях, а предсказать, как сложится
их рисунок спустя некоторое время, могла только наша корабельная МУМ: уж
для нее-то не существовало человеческих понятий "удивительно",
"невероятно", тем более "живописно" и "восхитительно".
Вначале мы собирались пролететь мимо Фантомы. По предварительным
данным, ее район не выделялся ничем особенным: там не происходило
грандиозных космических катастроф, оттуда не вырывалось губительных
излучений, а мы шли как раз в точку ЛАК-38374 на стереокарте Галактики, где
все это имело место - и звездные взрывы, и шальные излучения. Но Анну
Мейснер заинтересовало скопление пыли вокруг еще невидимой Фантомы.
- Пыльных облаков в Галактике сколько хочешь, Анна, - сказал я. -
Неужели тебя привлекает звездная пыль?
- Это пыль особенная, Арн, - настаивала она. - В ней не только водород
и гелий, но и масса тяжелых металлов. Согласись, это не совсем обычно.
Тяжелые металлы в космической пыли и вправду вещь редкая, и мы
свернули к Фантоме. Не составило труда установить, что четыре светила
связались в единую звездную систему и что вокруг нее вращаются две планеты
и с добрую сотню астероидов, и каждая планета окружена густой газо-пылевой
атмосферой, а вокруг астероидов атмосферы нет, и они не пылят. Все это были
элементарные астрофизические измерения. Мы не считали открытием находку еще
одной мертвой планетной системы: об отсутствии предпосылок для жизни
свидетельствовали анализы атмосфер двух планеток, вряд ли что живое могло
существовать в такой пыли. Сконфуженная Анна признала, что поразившая ее
концентрация тяжелых элементов в окрестностях Фантомы, несомненно,
результат взрыва массивной планеты, напоминавшей теперь о себе лишь роем
астероидов.
- В общем, можно ложиться на старый курс, - сказала она с сожалением.
Фома поддержал ее, остальным было все равно, углубляться ли в пылевые
облака Фантомы или мчаться к очагу катастроф где-то в дальнем районе на
рейсовой карте. А я не захотел возвращаться, не обследовав хотя бы одну из
планет. И снова мое упрямство привело к успеху - и это свидетельствует,
юноша, что нет таких уголков космоса, где бы астроразведчика не
подстерегало что-то неизвестное.
Мы высадились на дальней планете, сперва раз пять или шесть облетев ее
и прощупав поисковыми полями все ее извилины. Планетка была мертвым шариком
с вполне приличной гравитацией и до того густой атмосферой, что скорей
можно было ее жевать, а не дышать ею. Для жевания атмосфера, впрочем, так
же мало годилась, как и для дыхания. Посылать разведочную группу было
излишне, приборы гарантировали нам спокойные прогулки. Фома посадил "Икар"
на ровной площадке, и мы выбрались наружу. Фома один остался на "Икаре" -
это его обязанность. Он выходит наружу, только когда я заменяю его, а это,
прямо скажу, происходило не часто.
Каждый, чуть ступив ногой на почву, вскрикивал от восторга, я тоже не
был исключением, лишь хладнокровный Хаяси что-то невнятно пробормотал, но,
впрочем, так одобрительно, что вполне сходило за восхищение. Четыре Фантомы
в тот миг составляли комбинацию, которая больше ни разу не повторялась и
была самым живописным их сочетанием. Они катились по тускло-розовому небу
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг