И неожиданно даже для себя самого сказал:
- Тяф!
Рыжая приподнялась, глядя угрожающе, исподлобья. Заворчала.
"Да-а... - подумал Бракин. - А лексикон-то у них бедноват".
* * *
Аленка словно предчувствовала, что Он придет. Долго не спала, то
куталась в одеяло, то совсем сбрасывала его с себя. Ворочалась. Вздыхала, не
открывая глаз.
Баба выводила носом заунывную свистящую песню, по временам всхрапывая
лошадкой. Это были единственные звуки: в доме и за окном царила полная
тишина.
Окно заросло льдом и инеем, и ярко серебрилось, отражая свет невидимой
луны.
Потом Аленка задремала. Ей почему-то приснился цирк, а в цирке - она,
на большом одноколесном велосипеде. Какой-то клоун помогал ей сесть в
высокое седло и говорил: "Крути быстрей педали! Крути, и не бойся! Самое
главное - не бойся!"
Аленка действительно стала крутить, изо всех сил вцепившись в изогнутый
руль, но это не помогло: колесо свернулось набок, больно вывернув ногу, и
Аленка полетела вниз...
Она вскрикнула, просыпаясь. И тут же почувствовала, что чьи-то мягкие,
пушистые, необыкновенно ласковые руки держат её, не давая упасть.
Она не открыла глаз, только сжалась, пряча голову в руках.
А потом почувствовала, что её плавно приподняли и уложили в постель.
Простынь была прохладной, очень приятной. И подушка оказалась взбитой - как
раз так, как нравилось Алёнке.
Она спокойно легла, вытянулась. Всё тот же невидимый, мохнатый, бережно
укрыл её одеялом. "Странно, - подумала Алёнка, - одеяло ведь было горячим, а
сейчас - холодное, приятное".
Она хотела сказать об этом, но пушистая рука коснулась её губ, и тихий
шелестящий голос произнес над самым ухом:
- Спи, моя хорошая. Спи. Завтра ты увидишь много плохого, но не бойся.
Они никого не убьют, и тебя не тронут. Только не выходи на улицу. Читай,
рисуй, смотри телевизор.
- А кто это - "они"? - спросила Алёнка.
- Солдаты.
- С автоматами? - встрепенулась Алёнка и приоткрыла один глаз. Тёмная,
высокая - под потолок - тень плавала над ней, заслоняя серебристое окно.
- Да. С оружием. Разным. И еще - сети. И много машин. Но ты не бойся. Я
не дам им тронуть тебя. Я тебя уберегу.
- Но ведь они могут убить?
- Могут. Но ты не бойся.
- А если они убьют Джульку?
- Нет. Не убьют. Они будут искать бродячих собак. А Джулька живет дома.
Завтра утром хозяин, отец Андрея, посадит Джульку на цепь, - и тогда его
никто не тронет.
Темная фигура отплыла от постели, на мгновение в комнате потемнело.
- Спи, - шепнул ласковый голос. - Спи, смотри только добрые сны, и ни о
чём не беспокойся. Только постарайся утром не выходить на улицу.
Тень коснулась Алёнкиного лба, и тихо отступила, будто начала таять.
- Что бы ты ни увидела, и что бы ни услышала завтра, - не выходи из
дома. Постарайся. Не выходи. Услышишь предсмертные крики. Услышишь выстрелы.
Услышишь шум моторов, - отойди от окна. Не слушай. Не смотри. Помни: ТЕБЕ
НЕЛЬЗЯ ЗАВТРА ВЫХОДИТЬ ИЗ ДОМА!
Алёнка уже крепко спала, поджав ноги, натянув одеяло до самых глаз. Она
твердо знала, что теперь ей ничто не угрожает, что это темное ласковое
существо сумеет её защитить. Её, - и её дом.
* * *
Бракину стало холодно. Он лег прямо в снег, дрожа всем телом. И тут же
порывисто вскочил. Рыжая собачонка, было уснувшая, снова приподняла голову.
"Опасно! - сказал ей Бракин. - Всем вам надо уходить!"
Рыжая заворчала, потом зевнула, и снова сунула морду в лапы.
Бракин тоже лег, - поближе к плотно сбитой собачьей стае. По примеру
Рыжей положил лапы на морду, - мороз кусал его за нос.
Из-под собачьих тел из колодца теплотрассы поднимались клубы белого
теплого пара. Пар не мог подняться высоко, - и опадал вниз холодными белыми
иглами.
От собак пахло теплом, немытой, свалявшейся шерстью, мочой, отбросами.
Но Бракин вскоре притерпелся к запахам и задремал. Он дремал вполглаза,
следил за Рыжей, ворчал, думал, как прогнать собак, как увести их подальше
отсюда.
В окнах пятиэтажки начал загораться свет. Значит, уже шесть утра.
ЭТО скоро начнется.
Бракин вскочил, словно ужаленный, сон мгновенно слетел с него. Пора!
Пора уходить!
Он с трудом оторвал лапы и живот от снега, - шерсть прикипела
морозом, - поднялся и кратко, но настойчиво тявкнул.
Рыжая даже не пошевелилась.
Бракин сделал новую попытку: тявкнул трижды, а потом осторожно ткнул
носом Рыжую в бок. Рыжая не глядя, спросонья, тяпнула его за нос. Бракин
взвизгнул от боли.
"Дура! - рявкнул он, дрожа от холода и ярости. - Убьют - так тебе и
надо!"
Он напоследок куснул Рыжую в бок, быстренько отскочил и потрусил за
пятиэтажку. Там был двор, отделенный забором от чьих-то огородов. А в
огороде должен же найтись какой-нибудь приют...
* * *
С утра над переулком разорались вороны. Да так, что перебудили жителей.
Вороны перелетали с дерева на дерево, кружили над дворами, и, сгрудившись
где-нибудь на крыше сарая, начинали дикий ор.
Светало медленно, неохотно. Утро словно боялось войти в переулок.
Побоище началось ровно в девять утра.
Баба Надя вышла с ведром за ворота, - до колонки, воды принести, - и с
испугу села в снег: прямо за углом ее огорода стоял крытый грузовик,
напомнивший ей почему-то "полуторку" военной поры и еще что-то, что она с
испугу и по слабому знанию техники отнесла к танкам.
- Ой, - прошептала она, и кинулась назад в дом.
Было еще темно, но по черному небу стремительно неслись невообразимые
пернатые облака - и не багровые, и не темно-красные, а какие-то
сиренево-фиолетовые, даже чуть ли не розовые.
Баба Надя, спрятавшись за калиткой, оставила амбразуру и выглядывала
хитрым глазом. Из кабины танка вышел здоровенный детина в зимнем камуфляже,
потянулся и спросил вдруг:
- Ну? Чего смотришь?
Но не на ту бабу Надю он нарвался. Совсем не на ту. Баба Надя
распахнула калитку, отставила ведро назад, упёрла руки в крутые бока, и
визгливым голосом завопила:
- А вы кто? А вам чего надоть? Ишь, въехали на танках, куда их не
звали, да еще и смотреть запрещают!
Военный не сразу оправился от такой скороговорки, произнесенной к тому
же с невыразимым пылом.
Он подошел поближе.
- И не подходи! - взвизгнула баба Надя, немедля прячась за калитку. -
Щас вот кобеля спущу, - он те штаны-то поправит!
Военный отступил на шаг, откашлялся и сказал мирным голосом:
- Мы тут, бабуля, не по доброй воле. У нас приказ. Служба у нас такая,
понимаешь? Так вот, по этому приказу велено сопроводить сводную бригаду
"Спецавтохозяйства" по отлову бродячих животных.
Баба Надя долго переваривала этот монолог. Потом - военный аж
подпрыгнул от неожиданности, - взвизгнула:
- Так вы чо - живодеры?
- Да не-ет. Я же вам объясняю, мы сопровождаем...
- Живодеры, значит, - утвердилась в своем мнении баба Надя. И внезапно,
набрав в грудь воздуха, завизжала на всю улицу:
- Слышь, Клава! Живодеры приехали! В нашем ауле собак будут душить!
Из-за противоположного забора, к удивлению военного, сразу же
высунулось востроносое, в полушалочке, личико.
- Ты спрячь свою Динку, или как ее! - продолжила баба Надя.
- Дык спрятала уже! - пронзительным фальцетом завизжала в ответ баба
Клава.
Та-ак, - подумал военный. Фактор внезапности сам собой отпадает.
Каждый переулок был заперт с обеих сторон самой разнообразной техникой:
от мусоровозов и бульдозеров "Спецавтохозяйства" до грузовиков вызванной на
подмогу воинской части и, конечно, милицейских машин. Милиция и военные,
правда, в дело не вмешивались, они вообще тут были как бы в стороне. Они
стояли кучками, курили, балакая между собой, а само дело их словно не
касалось. Но когда с подвыванием на них наскочил пес, изгнанный из какого-то
ночлега "живодерами", милиционеры отреагировали мгновенно: несколько ударов
дубинками, - и пес отлетел в сугроб и затих.
Собаколовы прочесывали местность методично, со своими громадными
сачками и сетками. Они шли по четверо, а позади шагал милиционер с автоматом
и опасливо косился по сторонам.
Между тем уже рассвело. Фиолетовые упругие тучи превратились в сырые
тяжкие облака. И внезапно стоявший много дней мороз спал. Казалось, это
произошло чуть ли не мгновенно. Только что звенели провода и потрескивали
деревья, - и вот уже изморось пала на них. Белыми стали и автомобили, и
бульдозеры, и заборы, и даже кацавейка бабы Нади, которая, заняв пост на
крыше своего низенького - под мотоцикл - гаража неотступно следила за
военными действиями, при этом громко делясь с соседями своими соображениями.
Но эти соображения заглушал истошный собачий вой и визг. Вой поднимался
все выше над поселком, достиг уже товарной станции и дальних многоэтажек,
так что люди стали выглядывать из окон.
Собаколовы, вбрасывая в "воронок" еще советских времен очередную
жертву, выглядели слегка виноватыми, и по сторонам не глядели.
- Душегубы-то, слышь, - кричала баба Надя бабе Клаве, - уже на
Стрелочный зашли. Возле дома бабы Маруси кого-то изловили!
Баба Клава, по причине малорослости, ничего не видела, и поэтому с
напряжением внимала визгу соседки.
Машин-собаковозов было две. И они беспрерывно курсировали между
поселком и недалеким отсюда мусороотвалом. Внутрь фургонов были введены
выхлопные трубы, и на мусороотвале мертвых собак крючьями вытаскивали
рабочие и нанятые бомжи и сбрасывали в глубокую шахту - знаменитую "трубу
Беккера". В этой самой трубе трупы бродили, как старый виноград, и как бы
самопереваривались.
Труба стояла неподалеку от собачника - хлипкого сооружения из досок.
Там обычно держали отловленных собак, когда не было прямого приказа
"душить". Или когда некоторым, после душегубки, удавалось выжить.
* * *
- Вы хоть душегубку-то свою не включайте! - чуть не плача, кричала
смотрительница питомника тетя Галя, женщина с обветренным, распухшим лицом.
Она вытирала нос громадной рукавицей, и начинала причитать:
- Ить некуда уже толкать. Все клетки полные. Я счас вольер открою, -
пускайте их туда!
Собаколовы, и без того пускавшие газ через раз, стали молча выпускать
живых в вольер - небольшое загаженное помещение без крыши, предназначенное,
по идее, для выгула бездомных собак.
В самом питомнике, - или, точнее, отстойнике, - собаки были набиты в
клетки до отказа. Большая часть из них, от усталости и голода, лежали друг
на друге вповалку, лишь иногда слабо огрызаясь на соседей.
Тетя Галя ругала собак матом, сморкалась, и выходила на подъездную
дорогу - встречать очередную машину.
Вокруг, насколько хватало глаз, высились припорошенные снегом мусорные
холмы. По ним, привлеченные шумом, медленно спускались местные обитатели -
бомжи.
- Что за шум, хозяйка? - спросил толстый краснорожий бородач в каком-то
нелепом, обрубленном снизу тулупе.
Из сторожки вышли дежурный и начальник смены, которого специально
вызвали сегодня на работу и велели "одеться соответственно".
Начальник смены, молодой парень, оделся соответственно: в черное
долгополое пальто с белым кашне, из-под кашне виднелась белая рубашка с
галстуком, на голове - теплая кепка с "ушами".
Появление бомжей в планы начальства, видимо, не входило.
- Зачем тут это чмо? - сердито спросил он у дежурного.
- Так местный, - вполголоса пояснил тот. - Предводитель ихний. Давно
тут живет. Помогает, когда надо.
Начальник покачался с пяток на носки тупоносых черных туфель.
- Знаю я, как он вам помогает, - сказал он. - Убери его. Не дай Бог,
вся кодла из конторы приедет проверять. Да еще, я слыхал, мэр может
пожаловать. Собы-ытие! - саркастически протянул он. - Десять лет собак
разводили, а теперь решили сразу всех передушить.
- Трубы не хватит, - задумчиво сказал дежурный.
- А они трамбовать будут! - хохотнул начальник.
Повернулся к бомжу.
- Эй, как тебя, Борода! Сегодня неприёмный день. Сам уходи, и своих
предупреди, чтоб не высовывались.
Борода миролюбиво сказал: "Понял, начальник!" - и полез вверх по
мусорному монблану, пока не исчез в морозном тумане, который окутывал
вершины рукотворных гор.
Начальник поглядел на нескольких рабочих в ватниках и телогрейках,
которые с ломами и лопатами ковырялись у подножия свежей мусорной кучи:
делали вид, что работают.
- Холодно, - сказал начальник. - Пойдем, что ли, ещё по маленькой.
А тетя Галя сидела на крылечке питомника, подперев голову рукой в
огромной рукавице, и потихоньку плакала.
* * *
Вой над поселком постепенно начинал стихать. Уже одна из собаковозок
стояла без дела, водители военной техники бродили вокруг машин, а начальство
стояло отдельной кучкой на "главной площади" поселка - на конечной остановке
автобуса, где были несколько магазинов и почта. Эта могучая генеральская
кучка уже изрядно замерзла. И позволила себе распить бутылочку коньяка:
генеральские лица стали морковного цвета.
Внезапно послышался звон и грохот. В доме, стоявшем довольно далеко от
генералов, там, где обернутые фольгой трубы теплотрассы образовывали арку,
внезапно вылетело окно, брызнуло стекло. Из окна во двор метнулся темный
собачий силуэт.
- Что это там? - строго спросил один из генералов, повернув голову.
Не дождавшись ответа, поманил пальцем старшего офицера, который стоял
неподалеку, тоже в кучке офицеров. Офицер торопливо сунул пластиковый
стаканчик товарищу, вытер губы и подбежал.
- Что там? Слышал звон?
- Так точно, товарищ генерал-майор!
- Выясни!
Офицер трусцой ринулся в переулок, за ним поспешали двое омоновцев.
Они добежали до дома, где послышался звон, заглянули через забор. В
доме выхлестало окно, занавеска вывалилась наружу. Во дворе никого не было.
Офицер замешкался, не зная, что предпринять. И, пока он так думал,
опершись рукой о покосившийся забор, внезапно перед самым его лицом
появилась страшная морда. В первую секунду офицер подумал: "черт!", - потом,
уже выхватывая из кобуры ТТ, разглядел - это был человек. Странный, прямо
скажем, но все-таки человек.
Он был небрит, и не просто небрит: казалось, лицо было покрыто мохнатой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг