труба котельной, из нее в черное небо столбом поднимался белый дым.
* * *
После того, как погас свет во всем доме, и во дворе залаяли, забегали
собаки, спущенные с цепей, Густых выждал еще с час.
Летом в это время уже начинало светать. Зимой - наступил самый глухой
час. Час волка.
Густых бесшумно поднялся, снял пальто и шапку, и двинулся к дому.
Дом окружал довольно высокий забор, кирпичный со стороны улицы и
деревянный с боков. Позади дома были надворные постройки, а за ними огороды,
и вряд ли там мог быть высокий и надежный забор.
Не оглядываясь и не таясь, в полный рост, Густых подошел к углу - там,
где каменная ограда уступала место деревянной. Он взялся рукой за верхний
треугольный край доски и легко выворотил её вместе с гвоздями. Гвозди
заскрипели, но собаки бегали где-то по другую сторону дома.
Густых с той же легкостью оторвал ещё две доски, перешагнул через
перекладину и оказался внутри усадьбы. Проваливаясь в снег, он пошел за дом,
туда, где должен был быть второй выход.
Выход, действительно, был - массивная деревянная дверь, даже не обшитая
железом.
Но кроме двери были и собаки. Четыре здоровенных кудлатых пса, похоже,
алеуты.
Они от неожиданности даже не подняли лай. А просто молча бросились на
чужака, оскалив громадные пасти. Густых остановился, ждал. Собаки подлетели
к нему, - и внезапно затормозили всеми четырьмя лапами. Пригнули морды
книзу, принюхиваясь и ворча. Потом медленно, подняв широченные зады, стали
отступать.
Густых еще подождал, потом повернулся к ним спиной и двинулся к дверям.
Шуметь было нельзя: проснется вся цыганская братия. Густых решил действовать
иначе. Он осторожно оторвал деревянный порожек, высвободив нижний край
двери. Взялся за край обеими руками, и начал понемногу расшатывать задвижку
запора вместе с дверью. Задвижка была сделана на совесть, подавалась плохо,
но Густых и не очень спешил.
Полчаса ему потребовалось, чтобы согнуть задвижку, потом он легонько
рванул дверь на себя. Задвижка скрипнула и зазвенела, упав на пол.
Густых прислушался. Помедлил, потом открыл дверь, приподнял, и снял её
с петель. Поднял, словно огромный осадный щит, и зашвырнул далеко-далеко, к
забору. Дверь мягко и почти бесшумно зарылась в глубокий снег.
Густых вошел в темный коридор, безошибочно, внутренним чутьем,
определяя расположение комнат. Здесь были кладовая и сортир. Коридор
упирался в следующую дверь. Но эта дверь была хлипкой, межкомнатной, и не
запиралась изнутри.
Густых открыл её медленно и осторожно, миллиметр за миллиметром, и тихо
скользнул в темную кухню.
Перешагивая через спавших на полу людей, прошел в следующую комнату.
Остановился, прислушиваясь и принюхиваясь.
И снова пошел вперед, перешагивая через спящих. Так он обошел все
четыре комнаты. Вернулся в кухню, и отправился во второй раз, только теперь
он задерживался над каждым спящим.
И внезапно почувствовал: вот она - дева!
Он закрыл ей рот одной рукой, другой подхватил за талию, поднял, и
пошел вон.
Он вышел во двор, под холодные звезды. Ему не хотелось, чтобы деву
нашли слишком быстро - опять поднимется крик и шум, начнутся поиски и, кто
знает, может быть, цыгане выйдут на него.
Поэтому Густых двинулся тем путем, каким и пришел: пролез в забор,
перешел через улицу, обогнул штабеля бетонных блоков и брёвен. Пересёк поле,
и вошел в лес.
Этот лес был не очень большим. Посередине леса было искусственное
озеро, бывший котлован, который вырыли еще в годы развитого социализма, и
бросили. Котлован постепенно заполнился водой, и получилось озеро. Летом это
озеро становилось одним из главных мест отдыха горожан и жителей
окрестностей.
Но сейчас была зима.
Густых добрел до озера - белого ровного поля, вытянутого неправильным
прямоугольником.
Здесь, на берегу, он присел. Разжал руку, зажимавшую рот девы,
нагнулся, прислушался. Она еще была жива. Он похлопал её по щекам. Она
судорожно вздохнула, захрипела, в ужасе глядя на Густых огромными черными
глазами, в которых отражались звезды.
- Как тебя зовут? - отчетливо спросил он.
Она молчала, только таращила черные глаза. Она даже попыталась
вывернуться, и вскрикнула от боли: Густых крепче вдавил её в снег.
Отпустил.
Она, задыхаясь, прерывисто спросила:
- Кто ты? Зачем? Что я тебе сделала?
- Ничего, - ответил Густых. - Ты - дева?
Не дождался ответа и удовлетворенно сказал:
- Да, дева. Та самая. Поэтому - прощай. Египет сражается в некрополе.
Он взял её руками за горло, придавил коленом забившееся тело, она
захрипела, пытаясь что-то сказать. Он не слушал. Он подождал ровно
двенадцать секунд. Тело девы обмякло. Потом поднял одной рукой и под мышкой
понес ближе ко льду. Он знал, что зимой в котлован сливают теплую
техническую воду, и здесь либо должны быть полыньи, либо места, где лед
совсем тонкий.
Наконец, он увидел у противоположного берега темное пятно полыньи. Он
обошел вокруг озера, вышел на берег, добрался до черной, слегка парившей
воды. Он положил деву, вырвал из мочек ушей золотые серьги, сорвал с груди
какой-то медальон, поискал в волосах заколку, но не нашел. Серьги и медальон
сунул в нагрудный карман.
Потом он опустил в воду труп девы. Подождал, пока она скроется под
водой, схватил её за ноги и сильно толкнул в сторону.
Теперь она окажется подо льдом. Течение из сточной трубы отнесет её еще
дальше от берега. И труп её найдут только весной, когда вскроется лед. Но до
тех пор еще три месяца, и есть надежда, что труп к тому времени уже
невозможно будет опознать.
* * *
Шофер спал в машине, откинув сиденье до упора. Пришлось стучать ногой в
дверцу, чтобы разбудить его.
Когда машина тронулась, Густых неожиданно спросил:
- Загранпаспорт у тебя есть?
- А? - удивился еще не проснувшийся шофер. - Есть.
- А у жены?
- И у жены. Прошлым летом в Турцию ездили...
- Это хорошо, - сказал Густых. - Думаю, ты заслужил дополнительный
отпуск. Завтра в восемь утра зайдешь ко мне. Получишь премию и семейную
оплаченную путевку в Уэст-Палм-Бич, штат Флорида.
Шофер онемел. Потом, опомнившись, пролепетал:
- А премии на это хватит?
Густых ответил все с тем же каменным, непроницаемым лицом:
- Премией ты останешься доволен.
* * *
Кабинет губернатора
Звякнул внутренний телефон и дежурный из приемной доложил, что пришел
некто Сидоренков Петр Николаевич, просится на приём, и уверяет, что ему была
назначена встреча на восемь часов утра.
Густых не сразу сообразил, кто такой Сидоренков. Потом вспомнил: да это
же Петька - шофер.
- Впустить, - сказал Густых.
Сидоренков с мятым, не выспавшимся лицом робко протиснулся в двери. И
замер на пороге.
- Чего стоишь? Заходи, - сказал Густых. Сунул руку в ящик стола, достал
увесистый пакет и большой конверт, из которого торчал яркий буклет.
- В пакете - премия. В конверте - все остальное.
Сидоренков, не веря себе, дрожащей рукой взял пакет, - чуть не выронил,
подхватил на лету. Прижал к груди вместе с конвертом и зачем-то начал
кланяться, ни слова не говоря.
Густых махнул рукой:
- Иди. Потом поделишься впечатлениями.
Сидоренков задом попятился к дверям, Густых внезапно сказал:
- Стой. Про вчерашнюю ночь забудь. Никто никуда не ездил. Ты ничего не
знаешь, не видел и не слышал. Был дома, с женой. А вот теперь иди.
Ровно в девять прибежал Кавычко. Он принес сводку происшествий за ночь.
Затараторил без предисловий:
- На Черемошниках снова собаки! Исчезающие трупы! Шкуры забрали
фээсбэшники!
- Чьи шкуры? - перебил Густых, ничего не понимая и продолжая думать о
своем.
- Шкуры, Владимир Александрович, собачьи, но когда собак застрелили, из
шкур выпали два человеческих трупа!
- Ну да? - удивился Густых.
- Есть показания трех человек! - радостно подтвердил Кавычко. - А через
несколько минут, когда подъехала "труповозка" и бригада из ФСБ, трупов уже
не было! Даже крови на снегу не было!..
Густых молча потёр подбородок.
- Ну, пусть над этим Владимиров голову ломает. Что еще?
- Еще - в Цыганском поселке девушку украли. Из постели вытащили, и
никто не заметил!
- Гм! - сказал Густых; он окаменел, но голос его оставался по-прежнему
холодным и отстраненным. - А может быть, это у цыган обычай такой - невест
воровать?
- Ага, как в "Кавказской пленнице", - усмехнулся Кавычко. - Только там
следы остались, на снегу. В лес её уволокли.
- И что?
- Ничего. Девушка пока не найдена, а следы похитителя затерялись на
берегу озера.
- Как зовут? - внезапно спросил Густых.
- Кого? - опешил Кавычко.
- Деву. Цыганку эту - как зовут?
Было в голосе Густых что-то такое, от чего Кавычко невольно вздрогнул и
опустил глаза.
- Сейчас посмотрю... Да, есть. Рузанна Никифорова. Кстати, это дочь
Никифора Никифорова, убитого два дня назад...
Ка поднял на Кавычко пустые, ужасающе пустые глаза.
Он вспомнил.
Да. Именно Рузанна. Это-то слово дева и пыталась выговорить в последнее
мгновенье перед смертью. И оно не могло означать ничего иного, кроме
женского имени. Почему он не понял этого сразу? Значит, искупление не
состоялось, и, значит, настоящая дева всё ещё жива.
Ка вздрогнул.
- С вами все в порядке, Владимир Александрович? - робко спросил
Кавычко.
- Да, - тяжело выговорил Густых.
- Что-то вид у вас...
- Я не спал всю ночь, - сказал Густых. - Ладно. Оставь сводку, иди.
- Но тут еще одно происшествие - охранники ваши пропали...
- Какие охранники?
- Ну, телохранители. Из фирмы "Щит". Они вас должны были сопровождать,
но почему-то заехали на Черемошники. Машина осталась перед домом
Коростылева, а самих охранников нигде нет.
Густых вздохнул.
- Дом обыскали?
- Да, обыскали. В доме никого не обнаружено. Приложена опись
имущества - да странная какая-то...
- Ладно, почитаю.
Кавычко потер переносицу под очками, решился:
- Наверное, сбежал Коростылев-то. Не тот он, за кого себя выдавал.
- Это давно уже всем ясно, - сказал Густых. - Сбежал... Да нет, не
сбежал. Он, скорее всего, сейчас в камере у Владимирова.
Кавычко поднял брови, но промолчал.
- Еще что-то интересное есть?
- Да нет, разные мелочи... Некто Ежова, семидесяти трех лет,
проживающая в переулке Китайском, принесла рано утром в милицию жалобу на
своего квартиранта.
Густых посмотрел на Кавычко.
- И что?
- Так странный какой-то квартирант. По ночам исчезает, приводит в свою
мансарду - он в мансарде живет, - бродячих собак. А сегодня ночью окна выбил
у себя в мансарде.
- Глупости, - сказал Густых.
- Так Китайский-то переулок как раз в том районе, - робко возразил
Кавычко. - Я потому и включил в сводку, что...
- Хватит! - внезапно рявкнул Густых так, что зазвенели стаканы на
подносе.
Кавычко побелел, бросил сводку на стол и исчез.
* * *
Черемошники
Бракин провел полубессонную ночь в доме Аленки. Бабка сама предложила:
дескать, деда пока нет, - ложись на его место, в большой комнате. А то на
улице нынче опасно: или на бешеных собак нарвешься, или на бешеных
милиционеров с автоматами.
Бракин лег на диван, в окружении кадок и горшков с цветами. Одуряющий
их запах кружил голову, но сон не шел. Бракин прислушивался: в переулке
время от времени фырчали моторы, переговаривались люди. В комнате было три
окна, два из них выходили в переулок, и свет автомобильных фар и дальнего
фонаря наполнял комнату призрачными сумерками. Цветы превращались в странный
полусказочный лес, они вздрагивали, когда по Ижевской проносился одинокий
грузовик.
И вдруг из этого таинственного леса вышла Аленка. Она остановилась над
ним, - в детской застиранной пижамке, из которой уже выросла: руки торчали
из рукавов, штанишки не доходили до щиколоток.
Бракин приподнял голову. Аленка приложила палец к губам и покачала
головой.
Потом наклонилась низко-низко, к самому уху Бракина, и еле слышно,
одними губами, спросила:
- Дядя, это ты?
Бракин подумал. Вопрос был важным, но не очень понятным. Однако
разочаровывать девчушку ему вовсе не хотелось.
- Да, - шепнул он.
Глаза у Аленки засветились, она даже засмеялась - тихо-тихо, как только
могла.
- Я сразу это поняла, - шепнула она. - Я догадалась! Ты - тот самый,
только как человек! Спасибо тебе за Тарзана!
И Бракин почувствовал на щеке короткий сухой поцелуй.
Аленка тут же исчезла.
Бракин смущенно потер рукой небритую щеку. Так вот в чем дело. Она
думает, что именно он, Бракин, принес раненого Тарзана и положил на
крыльце...
Надо будет завтра всё выпытать у Рыжика. Кстати, она вела себя сегодня
как-то странно... Или всё дело в нем самом?
Бракин забылся только перед рассветом, когда часы пробили восемь, а из
детской комнаты донеслось швырканье и сопение Андрея, тоже оставленного на
ночь
Потом проснулась Аленка, и Андрей громко сказал:
- Ну всё. Теперь меня папка убьет. Надо было вчера домой бежать.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг