- Отчего же не помогу? Помогу. Твоего пса надо в город вернуть. Туда,
откуда он пришел. Его, видно, плохие люди вывезли, чтоб он им не помешал.
Значит, если пес твой в город не вернется, хорошему человеку худо будет.
Понял?
Степка мало что понял, но все-таки решил уточнить:
- А как его в город вернуть? Далеко, однако.
- Ты вот что. Ты беги к вертолетчикам. Как раз сегодня рейс будет в
город. Прямо к летчику подходи, не бойся. Он мой знакомый, его Константином
зовут. Костькой. Он почту возит, больных, если надо. Так что собаку им
прихватить не сложно. Попроси, скажи, что собаку там встретят.
- А кто встретит? - удивился Степка.
- Никто не встретит. Пес сам дорогу домой найдет. Ты скажи, главное, -
встретят, мол, не беспокойтесь. Пес смирный, мешать не будет.
- Как такое скажу? Врать надо! А не умею, однако.
- Тьфу ты! - сказал Тимофей. - Вот лесной человек! А еще меня зверем
обозвал. Ты соври для пользы дела! Чтобы они собаку прихватили. И всё.
Понял?
- Понял, - сказал Степка и крепко сжал зубы, сморщил лоб. - Когда
вертолет полетит, однако?..
* * *
Спустя два часа на вертолетной площадке поселка появился странный
человек: на подбитых мехом лыжах, в унтах, с рюкзаком за плечами и с
большущей собакой, хромавшей на две лапы.
Вертолетчик сидел в кабине, когда снизу послышался голос:
- Коська!
Вертолетчик удивленно глянул вниз, приоткрыл окно.
- Коська! - повторил черный, словно от копоти, старый остяк.
- Чего-о? - с ноткой презрения спросил летчик.
- Свези собаку в Томск!
Летчик поглядел на старика, на собаку. Покрутил пальцем у виска.
- Ты чего, дед, спирта нанюхался?
Старик не слышал - внутри страшной железной машины уже что-то шумело,
гудело, вибрировало. Видно, томилась душа вертолета в железном зеленом
корпусе.
- Собаку в Томск надо! Свези! Её там в ерапорту встретят!
- Чего-о??
- Собаку, говорю...
- Какую собаку? Сдурел?
- Вот эту! Хорошая собака! Она городская. Ей, слышь, в город надо, а то
хорошему человеку худо будет!
Летчик понял, что дед так просто не отстанет. Слегка высунулся наружу:
- Ты что! Я собак не вожу! Да и лечу я не в Томск, а в Колпашево!
- Дак и ладно! - обрадовался старик. - Ты его в Колпашеве на другой
винтолет посади!
- Ну, дед, ты даешь... Мы тебе чего, собачья соцзащита?
Степка, однако, еще не понимал, что попытка его потерпела полный крах.
Он сделал хитрые глаза. Оглянулся по сторонам, понизил голос:
- Нельму дам! Муксуна! Осетра!
Летчик покачал головой.
- Соболя дам! - выкрикнул Степка. - Продашь на базаре - богатым
станешь! Два соболя дам! Нарочно взял с собой из дому, - а не хотел. Потом
подумал: вдруг, мол, Коську встречу. Надо взять!
От такой наглости летчик слегка опешил. Потом засмеялся.
- Двери видишь? Там, где лесенка? Иди туда. И собаку свою тащи... Она
не бешеная случайно? А то сейчас в городе, говорят, какие-то бешеные
появились... Да ты, лесной человек, в городе давно был? Ну, понятно...
В дверях грузового отсека стоял хмурый летун. Он сказал:
- Давай её сюда. Сам-то летишь, нет?
- Я? - испугался Степка. - Что ты, что ты! Собака одна дорогу найдёт.
У-умная!
- Ну, как скажешь...
Тарзан не сразу пошел в вертолет, - поупирался. Степка толкал его
сзади, летун тащил за ошейник.
- Привяжу его здесь, к поручню. Кормить не буду, учти!
- А и не надо кормить! Так долетит! Он выносливый!
Летун кивнул и стал закрывать дверь.
Степка спохватился:
- А соболей? Соболей-то?
Дверь захлопнулась.
* * *
Опричное сельцо в Низовских землях. 7079 год
Генрих Штаден хотел переименовать сельцо, данное ему царем за службу.
Но никак не мог придумать название. Больше всего ему нравился "Штаденштадт".
Или, в крайнем случае, "Штадендорф". Но глянь в слюдяное окно - какой там
"штадт"! На "дорф" - и то не тянет.
Штаден видел слишком много в этой варварской стране. Так много, что
глаза его устали. И устала душа.
Он видел убитых монахов - черное от ряс и клобуков поле перед
разграбленным монастырем. "Озорство", - думал тогда Штаден.
Он видел убитых, разбросанных вдоль дорог мертвых. Вокруг них бродило
воронье, обожравшееся человечины. Вороны так раздулись, что даже не могли
улететь - хоть топчи их копытами.
Он видел, как вешали пленных поляков с семьями. Не жалели веревок даже
на малолетних детей. Дети устали плакать, и не плакали, - плакали матери,
истерзанные, с разбитыми лицами.
Он видел, как опричники, проезжая по улицам, где уже некого было
грабить, и нечего взять из домов, секли саблями ворота - за то, что изрезаны
красиво; ставни - за расписных петухов. Заборы - за резные сердечки поверху.
А великий князь в Новагороде заставил посадских девок раздеться донага
и велел погнать их пиками в Волхов. Пущай, мол, купаются. Но люди с баграми,
на мосту и на лодках, хватали крючьями девичьи косы, наматывали на багры, и
опускали под воду.
Сын великого князя хохотал.
Но самое страшное, что видел Штаден - когда у матерей отнимали грудных
младенцев и разбивали им головы, а матерей заставляли кормить щенков царской
псарни.
Когда-то, еще на родине, Штаден слышал, что в древности у склавен был
такой обычай. Но после принятия ортодоксальной веры, попы запретили это
варварство. И вот оказалось, что обычай остался. И сам богомольный царь
поощряет его.
Штаден больше не мог, не хотел этого видеть.
И вот теперь Генрих Штаден, получивший награду, сидел за столом в своей
резиденции - самой большой избе села. Перед ним стояла чарка и ополовиненная
бутылка зеленого стекла. На тарелках - соленые огурцы, блины, соленая рыба.
Глаза Штадена стекленели.
- Палашка! - крикнул он.
Никто не отозвался.
Штаден пробормотал что-то, поднялся из-за стола. На нетвердых ногах
вышел в сени, распахнул пинком входную дверь. Неподалеку, за кривым тыном,
на белом пригорке сидела огромная белая собака.
- Dreckhund! - выругался Штаден. - Опять ты здесь?
Он поискал глазами кого-нибудь из дворовых, но все то ли попрятались,
то ли были заняты делами - двор был пуст. А за кривым тыном, на котором
чернела, нахохлившись, старая ворона, по-прежнему сидел собачий белый
призрак. Жмурил янтарные глаза. Улыбался.
Этот призрак преследовал Штадена, начиная с Новагорода, с того дня, как
он спалил село идолопоклонников. Призрак появился неслышно, как и положено
бесплотному существу. Бежал краем леса вдоль дороги, наравне с конем
Штадена, не отставая, не обгоняя.
Первым заметил его Неклюд.
- Глянь-ка! - гаркнул он и указал плетью в лес.
Штаден глянул.
Бело-серебристая тень бесшумно неслась между черно-золотыми стволами
сосен.
Коромыслов тоже глянул, и невольно перекрестился.
Штаден приостановил коня. Призрак замер, - и вдруг исчез. Растворился в
сугробах.
- Чего крестишься? - недовольно спросил у Коромыслова Неклюд. - Собаку
приблудную не видал?
Коромыслов серьезно ответил:
- То не собака.
- Ну, пёс!
- То не пёс.
- Да кто ж тогда? Оборотень, что ли?
Коромыслов снова перекрестился и сумрачно сказал:
- Что волк - вижу. А что оборотень - пока нет. С нами крестная сила!
* * *
Оборотень не отстал и вечером, когда расположились на ночлег прямо в
лесу, на поляне. Разожгли костры, привязали коней, сняли потники, попоны,
сёдла.
Штадену постелили одеяло, сшитое из беличьих лапок, - такое большое,
что на нем можно было спать, да им же и укрываться. Одеяло это было взято в
одной из новгородских деревень и, говорили, сшили его какие-то дикие угры,
жившие далеко на северо-востоке, - новгородцы вели с ними торговлю. Одеяло
было большим, но удивительно легким, и места, когда его складывали, занимало
совсем немного.
Штаден лег меж двух костров, задремал было, и вдруг услышал:
- Вон она! Вон! Стреляй!..
Грохнул выстрел. Штаден подскочил, ошалело оглядываясь. В круге света
метались караульщики, и больше ничего не было видно: за кругом царила
полная, черная тьма.
Повскакали и другие опричные, хватаясь за оружие.
- Что? Кого? Где?..
- Да собака померещилась, - оправдывался один из караульщиков. - Прямо
к костру сунулась, - я так и обмер!
- Никто не сунулся, - возражал второй. - А просто приблазнилось тебе.
Браги лишнего хватил.
- Да вот тебе крест! Морда огромная, что у медведя. Только белая, будто
седая. И глазищи горят!
- Идите посмотрите, - распорядился Штаден. Его уже и самого беспокоила
эта серебристая неотвязчивая тень.
Из костра достали огня, двинулись с факелами в лес.
- По следам смотрите!
Но следов не было. Пристыженных караульщиков Штаден пообещал наказать,
но к ним в помощь приставил еще двоих, наказав обходить поляну кругом с
огнями. Неклюд ворчал, что если так палить сдуру - пороха не напасешься.
Задремалось, однако, лишь под утро, когда свет костров померк, и в небе
проступили ясные холодные звезды. Штаден озяб, завернулся в беличье одеяло,
закрыл глаза. И внезапно увидел ясно и отчетливо: мчится среди звезд черная
свора собак, а впереди - большая белая волчица с огненными глазами. Несутся
они и за ними гаснут звезды, остается только пустое небо. И злобный хриплый
лай медленно замирает вдали, гаснет, как звезды...
Штаден, наконец, уснул.
* * *
И оказалось, что это он летит по звездному небу, трубя в изогнутый
охотничий рог. Черный ветер бьет ему в лицо, черный плащ хлопает позади, и
сбоку и чуть приотстав бесшумно мчится свора охотничьих псов, а над ними -
черная воронья стая.
Утро закраснелось между деревьями, залило розовым светом снега.
Призрака не было.
* * *
Он появился опять следующей ночью. Штаден не спал - караулил. И
дождался-таки. Только вывернула из лохматых облаков луна, под ближайшими
соснами появилась тень гигантской волчицы. Силуэт был черным, и только глаза
светились, по временам пригасая, - жмурился призрак на огонь.
Штаден никому об этом не сказал. Но днем, когда кто-то снова заметил
бегущую краем леса собаку, прикрикнул:
- Молчать! Я не желаю больше ничего слышать о ваших проклятых собаках!
Неклюд его поддержал:
- Что вы, собак не видали? После мора, помните, сколько их развелось по
лесам? Вот и одичали, живут теперь по-волчьи. А человека, поди, вспоминают.
* * *
И вот теперь, в собственном своем уделе, Штаден снова видел белого
призрака.
Набычившись, Штаден глядел за тын. Призрак улыбнулся ему, повернулся,
метнув хвостом, и неторопливо побежал за овины.
- Палашка!! - не своим голосом рявкнул Штаден.
Девка тут же появилась, бежала от ворот.
- Где была?
- К попу бегала! - торопливо зачастила девка. - Пост кончается,
спрашивала, когда рыбное есть можно. Да яиц ему снесла.
- Дура, - сказал Штаден, давно уже привыкнув к тому, что этим русским
словом выражается скорее не состояние ума, а состояние души. - И попы ваши
пьяницы, бездельники и сластолюбцы... Позови Неклюда.
Вскоре они с Неклюдом сидели за одним столом, доканчивая бутыль.
Палашка сбегала в погреб, принесла браги - вино, дескать, кончилось.
Штаден выговорил по буквам:
- Бра-га... Это есть крепкий квас? Хорошо. Будем пить квас.
Пьянея, Штаден начинал говорить с сильным акцентом, путал слова,
забывал.
Неклюд пил, не пьянел, только становился задумчивым.
- Ты собаку видел? - спросил Штаден, прямо взглянув ему в глаза.
- Собака у нас одна, и не всегда углядишь за ней, - сказал Неклюд. -
Дьяк Коромыслов зовут.
- Дьяк - тоже собака? - не понял Штаден, вообразив, что Коромыслов
превратился в оборотня.
- Собака, да еще какая. Всё вынюхивает, высматривает, да в Москву
цыдульки строчит. Сам видел, как он своего человека отправлял.
Штаден махнул рукой.
- Про это мне известно. Мне тоже цыдульки везут, знаю я, о чем
Коромыслов пишет. Это мне всё равно. Служба моя скоро кончится. Я вернусь в
фатерлянд. И позабуду про ваших собак.
Он потерял на мгновение нить разговора, вспомнив о фатерлянде, таком
далеком отсюда, от этих страшных снежных полей и перелесков.
Стукнул кулаком по столешнице.
- Я спрашивал тебя не про дьяка. Про эту белую нечисть, что увязалась
за нами в походе.
- И эту видел, - спокойно сказал Неклюд. - Как не видеть? Она сегодня
за овином яму в снегу рыла.
- Яму? - удивился Штаден.
- Ну. Всеми четырьмя лапами, - только снег летел.
- Зачем?
- Да кто его знает... А только в народе говорят - это к покойнику в
доме.
Штаден вздрогнул, опрокинул чарку по-русски.
- У вас не только попы глупые, но и народ совсем глупый, - сказал он.
Вытер усы рукавом.
- Много Богу молитесь, а в Бога не верите. Собакам верите, да всему,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг