Аленка перетерпела слезы.
Мамы не было давным-давно, и Алёнка её почти не помнила. Она бы и не
помнила, если бы баба время от времени не напоминала.
Придёт соседка, сядут они с бабой, начнут говорить о родне, о знакомых,
о соседях, и в конце обязательно заговорят о маме.
Алёнка не любила эти разговоры. Уходила на улицу. В дождь - сидела,
нахохлившись, на крыльце под навесом.
Она-то знала, что мама не умерла. Она где-то далеко, но живая. Алёнка
это чувствовала. Баба просто не знает, ошибается. И однажды мама вернется,
баба вскрикнет, - и тогда уж и Аленка сразу её вспомнит. И, может быть,
кинется ей на шею.
А может быть, и нет.
- Алё-он! - послышалось глухое с темной улицы. - Алё-он!
Аленка потихоньку оделась, постояла, прислушиваясь, как баба шепчет
странные и страшноватые слова, - и быстро выбежала на улицу.
Андрей, нахохлившись, сидел на крылечке у ворот.
Алёнка села рядом. Посмотрела на его плечо - толстое от намотанных под
курткой бинтов, - спросила уважительно:
- Больно?
- А? - очнулся Андрей, махнул здоровой рукой. - Да не-е...
Вздохнул.
- Джульку убили.
- Я знаю, - сказала Алёнка.
Андрей покосился на неё. Подождал, не решаясь задать вопрос, потом
тихо-тихо спросил:
- Алён... А ты не можешь его оживить?
Алёнка помолчала.
- Наверное, нет.
Андрей тяжело, по-мужски, вздохнул.
- Я так и думал. Если б его ранили, - ты бы смогла, да? А мёртвого -
нет.
Аленка сняла рукавичку, сосредоточенно погрызла грязный ноготь. Потом
спросила:
- А где он?
- Джулька?
- Ну да.
- Не знаю... Весь двор обыскал, все сараи, - нету. А папка не говорит.
Даже погрозился: мол, ещё раз спросишь, - убью. А драться он мастер. Однажды
мамке так врезал...
Алёнка отмахнулась:
- Да знаю я! Ты рассказывал.
Еще подумала. Наконец сказала:
- Наверное, он его за линию отвез. Ну, туда, где мертвого человека
нашли.
- Наверное, - согласился Андрей.
- А может быть, туда, куда вчера собак увозили, - на свалку.
Андрей пожал плечами:
- Да какая теперь разница...
- Есть разница, - сказала Алёнка. - Если за линию - мы его похоронить
бы смогли.
Андрей открыл от удивления рот.
- Зачем?
- Ну... Так полагается.
Андрей задумался. Потом вдруг вскочил:
- Посиди тут! Я счас!
Он побежал к дому, а через минуту выволок из ворот старые санки с
корытом - для мусора.
Подождал Алёнку. Аленка продолжала сидеть, грызя ноготь.
- Айда? - неуверенно спросил Андрей.
- Темно там, - сказала Аленка. - Надо днем искать.
- Днем увидит кто - прогонит.
- Это точно, - согласилась Алёнка.
Андрей поглядел вдоль переулка, освещенного редкими фонарями.
- Не так уж там и темно. Это здесь, на переулке, фонари поломаны. А там
же железная дорога, поезда ходят. И переезд. На переезде всегда светло.
Аленка подумала.
- Баба хватится... Искать начнет.
- Да мы ж быстро!
Аленка поднялась, сунула руки в карманы, подумала ещё.
- Ну, ладно. Пойдем. А увидит кто, - мы мусор вывозили, правда? А потом
покататься решили.
- Где покататься? - удивился Андрей. - На переезде? Там же машины!
- Ну. Машины. Взрослые же всегда думают, будто дети нарочно там, где
машины, играют. Отругают нас, - и всё. А зачем мы туда на самом деле
приходили, никто и не подумает.
Андрей в восхищении посмотрел на Алёнку. И, волоча рядом с ней санки,
искоса всё поглядывал на неё.
* * *
Нар-Юган
Тарзана совсем замело снегом. Он спал последним собачьим сном, когда
Белая подошла к нему, внимательно обнюхала, обойдя со всех сторон, и
присела.
Волки, как по команде, тоже сели.
Волчица подняла морду к темному небу, на котором из-за метели не было
видно ни звезд, ни луны, и протяжно завыла.
Это был не обычный тоскливый вой голодных волков. Это была песня. И
волки, окружавшие Белую, прекрасно понимали её.
Она пела о том, что дело сделано; пёс, который должен был исчезнуть, -
исчез. Его пришлось лишь догнать, и окружить. Его не пришлось рвать на
части; всё, что нужно, сделало время, Волчье время. Пёс не дошел до своей
неведомой цели. Он никому не смог причинить беспокойства.
Она, Большая Белая, Мать всех волков, вскормившая Ромула и Рема и
присутствовавшая при начале мира, теперь станет свидетельницей его конца.
Конец близок, и он стал ещё ближе с исчезновением этого жалкого,
смертельно уставшего пса.
Волчица допела свою песню. Волки, снова улегшиеся было в снег,
вскочили.
Пора идти. Пора покинуть эти гиблые, промерзающие до самого нутра земли
болота. Пора бежать на север, за водораздел. Там - дичь, там - лес, там
стада оленей.
Белая повернулась к занесенному снегом холмику боком, подняла заднюю
ногу и помочилась, окропив ледяную могилу неизвестного глупого пса, который
надеялся спасти свой глупый собачий мир.
Белая отошла, и следом за ней то же самое сделали остальные восемь
волков.
Потом они повернули к северу и затрусили цепочкой по необъятному миру,
в узкой щели между двумя безднами, - щели, в которой только и возможна
жизнь. Очень краткая жизнь, так похожая на сон.
* * *
Полигон бытовых отходов
Переполох начался внезапно. На полигоне появилось множество людей.
Первыми от машин, оставленных на дороге, гуськом шли женщины из клуба
"Верный друг". Женщины тащили набитые собачьей едой клеёнчатые сумки и
рюкзаки.
Следом за ними бежала толпа операторов с камерами и журналистов с
микрофонами. А еще следом неторопливо шагали важные компетентные лица в
одинаковых пыжиковых шапках, черных долгополых пальто, кашне и с белыми
треугольничками рубашек.
Собаки разом проснулись, поднялся шум и гам. Рыжая вскочила и тоже
хотела кинуться куда-то сломя голову, но Бракин осторожно куснул её за
загривок. Рыжая огрызнулась, но притихла, и снова легка под бочок Бракина.
Только поднимала уши и вертела головой, да ещё перебирала лапами от жгучего
собачьего любопытства и нетерпения.
Все последующее казалось Бракину таким бестолковым, неумным, глупым,
что он просто закрыл глаза, и лежал, уткнув нос в лапы. Рыжая, хоть и
повизгивала вопрошающе, тоже смирно лежала рядом.
Собак выводили, сортировали, гладили их и щупали, один нахальный
мужчина лез к ним со шприцом.
Собаки несмело брехали и жались друг к другу.
Были здесь и дурно пахнувшие старухи, и экзальтированные дамы,
порывавшиеся целовать собак в носы, и солидные малоразговорчивые
дяди-бизнесмены, и капризные дамы, одетые не по сезону. И, конечно же, дети.
Разные. Но в чем-то главном всё равно одинаковые.
А между ними сновали озабоченные юноши и девушки, совали микрофоны и
спрашивали какую-то дичь. Самым осмысленным вопросом, на вкус Бракина, был
такой:
- А вы пробовали кормить собаку корейской кухней?
Бракин даже приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на остроумца,
задавшего кому-то этот по меньшей мере оригинальный вопрос.
Потом он задремал. Ему приснилась Верка, староста группы. Она влезла на
парту в своей набедренной повязке, которую называла юбкой, и, дрыгая
толстыми бёдрами, вопила: "Кто от клещей не застраховался, на стипендию
может не рассчитывать!!"
Хоть это был и сон, но всё же очень похожий на правду.
Бракин совсем было уснул, когда знакомый голос раздался у входа в
собачник.
- Эй, циркач! Ты здесь, что ли?
Бракин поднял морду. В проеме маячила незнакомая фигура, но по запаху
Бракин сразу узнал собачника Колю.
Бракин подумал, открыл оба глаза, зевнул и кратко тявкнул.
Рыжая встрепенулась, во все глаза глядя на Колю.
- А я уж думал, тебя "верные друзья" увели! - радостно сказал Коля.
"Нет, - ответил Бракин. - Меня решили в полуклинику сдать. Для опытов".
- А ко мне жить пойдешь? - спросил Коля, присаживаясь на корточки.
Бракин поморщился: вокруг было разлито столько собачьих нечистот, что
ему стало неудобно за своих сородичей.
Бракин поглядел на перемазанные Колины брючины и тявкнул. Он хотел
сказать: "Пойду, - но только вместе вот с этой, рыженькой".
Коля подумал.
- Ай, ладно, - сказал он, поднимаясь. - Айдате оба. Как-нибудь
отругаюсь. В гараже будете жить, что ли. По очереди.
Бракин покосился на Рыжую. Та уже сидела, перебирая от нетерпения
лапками, преданно глядела на Колю.
"Сучка, блин. Одно слово", - подумал Бракин. И нехотя поднялся с
нагретого места.
За воротами уже было потише: корреспонденты разъехались готовить
"специальные" эксклюзивы, любители животных тоже постепенно рассосались.
На полигон медленно надвигались ранние зимние сумерки.
- За мной! - скомандовал Коля и двинулся к дороге.
Бракин плёлся за ним и думал: "У него, поди, "Запорожец". Или, в лучшем
случае, "Ока". Хорошо, если не "инвалидка"...
Но он ошибся - и ошибся крупно: на дороге, явно поджидая Колю,
красовалась "японка" кремового цвета.
Бракин чуть не сел от удивления. Поглядел на Колю с уважением. "Видно,
на бродячих собаках тоже можно деньги делать", - кратко резюмировал он для
себя.
Коля открыл заднюю дверь.
- Давайте, лезьте.
Но тут Бракин решил проявить твёрдость. Чтобы он - всё пузо в дерьме! -
полез в этот храм из кремовой кожи? Не-ет, хоть он уже и не совсем человек,
но человеческое достоинство пока ещё при нём.
Рыжая непонимающе вертелась возле него, не решаясь прыгнуть первой в
распахнутую дверцу.
Коля потоптался. Потом сообразил:
- А! Ты ведь интеллигент! Ну, извини, - не учёл.
Он достал из багажника старый коврик, развернул и постелил в салоне.
- Устроит? - спросил лаконично.
Бракин деликатно тявкнул, толкнул сначала Рыжую, потом влез внутрь сам.
Коля оглядел их, присвистнул.
- Не, ты всё же циркач, как я погляжу! Только из какого цирка - не
ясно. К нам цирк в последний раз осенью приезжал.
Бракин сдержанно тявкнул. Цирка он не любил. Тем более собачьего.
После шикарной машины он был готов ко всему: к двухэтажному
краснокирпичному особняку, чугунной ажурной ограде, охраннику у входа... Но
Коля, покуролесив по горбатым улочкам неподалеку от грязной речушки Ушайки,
остановился перед обычной "деревяшкой" с металлическим сараем-гаражом и
черемухой под окном.
Бракин в недоумении огляделся. Ему еще не приходилось бывать в этом
районе. Типично деревенская улица, хотя и асфальтированная, штабеля горбылей
у ворот, деревянные заборы, вороньи гнезда в кронах старых тополей.
Коля открыл дверцу, выпуская собак. Двинулся к гаражу, но был
остановлен воплем:
- Ты опять??
В калитке стояла осанистая женщина с газетой в руке. Из-за её спины, со
двора, донёсся радостный разноголосый лай.
Коля промолчал, боком подошел к гаражу, стал открывать висячий замок.
- Чем ты их кормить будешь, ирод? - повысила голос женщина.
- Да ничего... - промямлил Коля. - Прокормимся как-нибудь.
Он показал на Бракина и сказал льстивым голосом:
- Ты только посмотри, какой кобель. Экстерьер-то, а? Да за него можно
кучу денег огрести!
Женщина мрачно посмотрела на Бракина. Бракин ей, видно, глянулся. Но
потом она заметила Рыжую, которая пряталась за Бракиным и завопила уже в
полный голос:
- А эту на что?!
- Ну... - смутился Коля. - Это вроде подруга его. Шерсть хорошая. Пояс
лечебный на поясницу свя...
Он не договорил, женщина бросилась к нему, сжимая в руке свернутую
газету, как дубинку:
- Пояс? Пояс? Да сколько их вязать-то можно? А шапку, ирод, не хочешь,
а? Рыжую!!
Она успела огреть Колю газетой по шее, пока тот нырял в гараж.
В гараж она не пошла. Остановилась, сделавшись задумчивой, и сказала:
- И где ж они жить будут?
- Да здесь и будут, - отозвался Коля из темноты.
- Здесь? - обреченным голосом сказала женщина.
- Ну, а где ж им ещё... Больше негде.
- Ирод, - подытожила женщина, пошла во двор и с треском захлопнула
калитку.
Коля выглянул. Посмотрел на Бракина.
- Ты её не бойся. Бывает. Вы ж у меня не первые. А Людка добрая.
Вообще-то.
И задумчиво почесал шею.
* * *
Остаток дня Бракин и Рыжая провели в гараже, все на том же драном
коврике. Издалека доносилась ругань: видимо, Коле пришлось совсем худо.
Было холодно, голодно, нещадно кусали блохи, и Бракин неумело, но
ожесточенно чесался и покусывал бока и хвост. Рыжей блохи были привычны. Она
дремала и изредка потявкивала во сне.
От инструментов и запчастей на полках, от канистр и бочек воняло
невыносимо. От этих запахов тоже хотелось чесаться, и Бракин с тоской
вспомнил свою уютную теплую мансарду в Китайском переулке.
Спустилась ночь.
Внезапно за дверью послышались шаги, скрежет замка. В гараже вспыхнула
тусклая грязная лампочка. Коля подошел к собакам, поставил две алюминиевые
чашки с чем-то съедобным. Рыжая мгновенно ожила, рванулась к еде, с
жадностью в минуту выхлебала всё. Посмотрела на Бракина, который лежал,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг