- А чего там делаешь? - удивился бас. - Ты вот что, давай-ка в контору.
В шесть разборки будут в "Белом доме". Сам вызывает. Наделал ты шума...
- Ничего я не наделал, - обиженно выкрикнул Лавров. - Собака на меня
из-за забора кинулась. Кто ж знал, что она цепная и не бешеная?
Директор помолчал.
- Это всё понятно, и не в этом беда. Ты мне скажи, кто тебе, старому
дураку, автомат дал?
Лавров не сразу понял смысл сказанного, а когда понял, - швырнул
микрофон в кабину и, с треском захлопнув дверцу, пошел к сторожке, не
разбирая дороги, - прямо по каше из снега и отходов.
Но, пока он шел, его обогнал служебный "пазик", и рабочие быстро
попрыгали внутрь, словно не желая встречаться с Лавровым.
- У, б...! - выматерился Лавров и остановился.
Темнело быстро и неотвратимо. Издалека, из переполненного питомника,
доносились звуки собачьей грызни. Сторожиха закрывала ворота огороженной
территории.
Слева, прикрытая железобетонной заглушкой, слегка парила труба Беккера,
разнося в сыром воздухе тошнотворный запах недоваренной требухи.
Справа, на кручах, шевелились смутные тени бомжей.
А впереди, у ограды, на снегу чернели силуэты двух собак. Лаврову
показалось, что собаки смотрели на него.
"Да, зря я сюда приехал", - подумал он.
Неудачный день. Всё пошло кувырком с самого начала, когда выяснилось,
что к операции подключились и ОМОН, и воинская часть. "Будто бы мы сами не
справились бы!" - подумал Лавров.
Он повернулся и пошел к машине. Внизу, под ногами, что-то чавкало. Вот
и водителю, Гришке, работы прибавил - коврик в машине мыть придется. Что за
день!..
"Да ничего, - подумал Лавров дальше, - вывернусь как-нибудь. Не
впервой. А, действительно, какая сука мне автомат дала?"
Он начал вспоминать. Вроде, какой-то молоденький милиционер-патрульный.
Или омоновец? Черт, некогда было глядеть, запоминать. Вроде, молодой такой,
пацан совсем. Струхнул, видать, перед генералом. Главное, автомат-то был
полностью готов к стрельбе. С предохранителей снят, патрон в патронник
дослан, и регулятор поставлен на непрерывную стрельбу. Как будто нарочно,
специально, падла... В мозгу затеплилась какая-то отгадка, ключ ко всей
истории. Но, главное, теперь все можно было свалить на молодого омоновца.
"Вот этого сосунка и надо наказывать... А то ишь - сразу "ра-апорт!"
А во-вторых, его, Лаврова, подставили. Вот оно! Именно так -
подставили!..
В темноте фыркнул двигатель, зашуршали колёса. Лавров поднял голову.
Ему показалось, что его "Волга" разворачивается, и плавно, не торопясь,
отъезжает.
Лавров остолбенел. Это ещё что? И свет, гад, не включает!
Да что они все сегодня, - сдурели?? В машине и мобильный остался!
Лавров плюнул. Обернулся: по периметру рабочей зоны загорелись тусклые
лампочки. В сторожке свет не горел.
Лавров постоял в раздумье: шум отъезжавшей машины затих вдали. И сразу
вокруг будто наступила мертвая тишина. Ни ворон, ни бомжей, ни собачьей
грызни в переполненном питомнике.
И тьма.
А потом из-за облака медленно стала выползать луна. Больная, горькая, -
словно открывался огромный бело-голубой глаз.
"Подставили, подставили, - тупо думал Лавров. - Только вот кто? И
зачем?.."
Он топтался на месте, толстый, низенький, и вся фигура его выражала
полное недоумение. Но потом что-то заставило его насторожиться.
Лавров увидел, что две собаки, сидевшие у ограды, поднялись и неспешно
направились к нему. Лавров машинально оглянулся в поисках палки, камня, -
какого-нибудь оружия. Впрочем, он знал, что бродячих собак легко обмануть:
надо только сделать вид, будто нагнулся, чтобы поднять с дороги камень.
Бродячие собаки прекрасно понимали этот жест и, как правило, поджимали
хвосты и убирались восвояси.
Когда собаки приблизились и Лавров уже хотел применить испытанный
обманный прием, он вдруг увидел, что собак стало больше. И оглянулся. Луна
мертвенным светом озарила припорошенный снегом мусор. И с этих белых слегка
дымящихся холмов бесшумно и медленно спускались прямо к нему, Лаврову,
небольшие стаи собак. Облитые лунным светом, собаки казались
серебристо-белыми.
Лавров почувствовал, что взмок. Первые две собаки были уже близко.
Лавров быстро нагнулся, глянул искоса: собаки замерли на месте.
Но те, что спускались с круч, продолжали медленно приближаться, смыкая
вокруг Лаврова круг, отрезая все пути к отступлению.
Несколько мгновений тянулась эта бредовая, нереальная сцена. Лавров не
заметил, как, машинально отступая, оказался рядом с трубой Беккера.
- А ну, пошли вон! - грозно крикнул Лавров. Поискал глазами - и, к
своей радости, увидел отрезок водопроводной трубы, воткнутой в снег: этим
отрезком приоткрывали заглушку.
Схватив трубу, он грозно поднял руку.
И сейчас же увидел, как дверь собачника рухнула в снег, и изнутри
вывалилась огромная стая собак. Собаки молча и сосредоточенно кинулись к
ограде. Ограда была из обычной проволоки, метра два в высоту, но поверху, от
столба к столбу тянулись два ряда колючки.
Не веря глазам, Лавров наблюдал, как необъятная свора собак бесшумно
прыгала - и легко преодолевала ограду.
- Эй! - закричал не своим голосом Лавров. - Эй, кто-нибудь!
Он надеялся, что выйдет сторож, но в кильдыме было по-прежнему темно.
Может быть, услышат бомжи? Уж им-то никак не выгодно, что на полигоне,
считавшемся их законной территорией, произойдет ЧП, найдут мёртвого
генерала.
Но и эта тайная надежда рухнула: никто не показался.
И, внезапно похолодев, Лавров понял: не найдут! Не найдут и клочка
камуфляжной формы, а не то, что тела.
Собачья свора все теснее сжимала кольцо вокруг него. Собак становилось
все больше, их было невообразимо, невероятно много. Казалось, собаки
собрались со всех окрестностей, и теперь, куда ни глянь - все пространство
занимала плотно сбитое собачье воинство.
Серебристо-белое под луной. Молчаливое. Молчаливое - вот что было самым
диким и страшным. Ни озверелого лая, ни яростных оскалов, ни дикого волчьего
воя.
Лавров, уже отказываясь что-либо понимать, машинально пятился,
выставляя перед собой железяку. Пятился, пока не упёрся спиной в
железобетонный край выступавшей из снега гигантской железобетонной трубы -
собачье-кошачьего могильника.
Собаки опускали морды. Они хотели начать с его ног. И Лавров
инстинктивно поджимал их. Он влез на бетонный край трубы. И тут собачье
воинство ринулось в атаку.
Он отбивался первые несколько секунд. Потом ему в голову почему-то
пришла мысль, что внутри трубы можно спрятаться. Что же, что вонь! Вонь
можно потерпеть. Теперь главное - выжить...
Неимоверным усилием, просунув отрезок трубы в щель, Лавров сдвинул
гигантский круг заглушки. Изнутри пахнуло теплой сыростью и смрадом
разлагающихся трупов. Ему даже показалось, что он слышит слабое шипение:
трупы плавились в щелочи, и жижа пузырилась и пенилась, как пенится мясной
бульон.
И, уже ныряя внутрь, Лавров внезапно вспомнил, как в его руках оказался
тогда, в переулке, злополучный автомат. Его подал ему не
патрульный-первогодок. И не солдат-срочник. И не омоновец.
Лавров вспомнил звериные глаза, притягивающие, засасывающие взгляд, на
иссеченном осколками лице. Это он, этот старик, дал Лаврову автомат! Он,
наверное, прятал оружие под свой мохнатой шубой, а потом вытащил и быстро
сунул Лаврову в руки. Или как-то незаметно стащил его с плеча зазевавшегося
молодого милиционера, - кутерьма-то была какая!
Лавров даже застонал от осознания этой чудовищной несправедливости.
Но правды теперь никто, никогда не узнает.
* * *
Рана оказалась пустяковой: Андрею залили борозду на плече едучей
жидкостью, зашили грубыми стежками и крепко перебинтовали. Молодой
круглолицый медбрат, стриженый под ноль, всадил ему в живот укол, и еще
один - в мягкое место. Андрей не только не плакал - даже не показал, что ему
больно.
Взглянув ему в глаза, медбрат хлопнул его по макушке и сказал
равнодушно:
- Ну, молодец. Теперь будешь долго жить.
Ушел за ширму и лёг; было слышно, как заскрипел казенный больничный
лежак.
Отец приехал на грузовике соседа, дяди Юры. Отец был выпивший. Но не
ругался, молчал. Даже сказал "спасибо" молоденькой девушке, писавшей
справку.
Поехали домой. Было уже темно, город сиял огнями всех цветов, напоминая
об уходящем празднике.
Андрей шмыгнул носом и спросил:
- Пап, а где Джулька?
Отец, сидевший с краю, долго не отвечал. Потом сердито сказал:
- Все там будем!
* * *
Окрестности Великого Новгорода. XVI век
- А что, далеко ли сейчас царь? - спросил Генрих Штаден, обернувшись.
- Возле самого Новагорода, - тамошние монастыри зорит, - охотно ответил
дьяк Коромыслов, недавно прискакавший от главного отряда Иоаннова войска.
- И богатые там монастыри? - с интересом спросил Штаден.
- Богатые... Да только наши, подмосковные, пожалуй, побогаче будут.
- И, однако же, Новгород большую торговлю ведет. И на Белом море, и на
Ладоге, и через Плесков.
Дьяк промолчал. Не хотел объяснять немцу, сколько раз с Новагорода
московские князья контрибуции брали, сколько раз самых богатых новгородцев
зорили и в Понизовье переселяли.
- А там что? - Штаден кивнул на густой ельник, бежавший вдоль самой
дороги.
- Да что... Лес да болото.
- А живет там кто? - не унимался немец.
- Почти никто и не живет. Места-то гиблые.
- Не, - вмешался Неклюд, опричный из боярских детей и главный помощник
Штадена; такой же жадный. - Стригольники там живут. Прячутся.
- Это, что ли, язычники?
- Во Христа веруют, да неправильно, - недовольным голосом объяснил
Коромыслов. - Еретики.
Штаден подумал что-то про себя, потом привстал в стременах и сказал:
- А что, ребятушки, не пограбить ли нам жидов-стригольников?
- Да разве с них что возьмешь? - пожал плечами дьяк. - Они нищенствуют:
в том их вера. Дескать, Христос заповедал бедными быть. У них ни крестов
золотых, ни икон в окладах...
- Там, где мужик своим трудом живет, пограбить всегда есть что, -
рассудительно заметил Неклюд.
Генрих Штаден приостановил коня.
- А дорогу знаешь?
Неклюд пожал плечами.
- Изловим кого на дороге, аль на перепутье, - так и узнаем.
* * *
Деревенька широко раскинулась по холмистым берегам озерца, среди
древних елей. Летом темный, почти черный ельник, подбегавший к самой воде,
отражался в ней мрачными вытянутыми фигурами, похожими на древних идолов. А
еще отражались в черной воде косогор и крепкие, по-северному добротные избы,
с крытыми дворами, иные избы в два этажа. И отражались лодки, перевернутые
на берегу.
И облака отражались. И птицы.
Но сейчас стояла студеная пора, озерцо замерзло, в проруби бабы
полоскали белье, из труб вились дымки.
Штаден остановил коня на другом берегу озера; деревенька была видна,
как на ладони.
Штаден поёжился.
- У нас это называется: три волчьих года. Три зимних месяца, значит.
Волчье время.
- У нас в старых летописях тоже зиму зовут волчьим временем: "Бусово
время", - сказал дьяк и гордо задрал голову - чуть шапка не свалилась; знай,
дескать, наших.
Штаден посмотрел на дьяка, улыбнулся в усы.
- Ладно. Идём вокруг озера, с двух сторон. Неклюд - ты давай налево, а
я справа зайду. Да чтоб ни едина ветка не хрустнула, и снег с дерева не
посыпался!
- Знамо, - ответил Неклюд и повернул коня.
* * *
Бабы, полоскавшие белье, не видели, как черные всадники, прячась за
обснеженными елями, крадутся двумя колоннами к деревне.
А когда заметили - поздно было: прямо на них по льду наскакал страшный
бородатый детина, взмахнул саблей:
- Кто пикнет - голову снесу! Айда в деревню.
В деревне уже хозяйничали опричники. Штаден расставил вокруг караулы,
чтоб никто не выскочил из окруженной деревни, добро не унес.
Сам спешился у крепкой двухэтажной избы с большим подворьем. Наметанным
глазом уловил: живет тут либо какой жидовствующий поп, либо местный богатей.
Ворота были не заперты. Во дворе заливались яростным лаем здоровенные
черные, с белыми подпалинами, псы. Штаден в сопровождении Неклюда и двух
опричных вошёл во двор. Во дворе было чисто, опрятно. А на крыльце стояла
женщина, и из-за её подола выглядывали трое детей.
- Неласково встречаешь, - сказал Штаден. - Зови хозяина.
- Встречаем всех по-разному, - ответила женщина мягким певучим
голосом. - Кто с добром приходит - тому почёт. А кто вором - не обессудь.
Потом, помедлив, приказала мальчишке:
- Оська! Убери собак, - говорить мешают.
Мальчишка с готовностью побежал, загнал собак в хлев.
- А хозяина нету сейчас, - продолжала женщина. - Поехал в Торжок, воск
да рогожу повёз.
- А! - сказал Штаден. - Тароват, значит.
Обернулся:
- Неклюд, проверь конюшню. Мало ли что... В дом-то пустишь?
- Пущу.
Женщина посторонилась.
Штаден поднялся на крыльцо, вошел в горницу. Ребятишки, округлив глаза,
разглядывали его оружие, черный панцирь на груди. Верткая девчушка хотела
потрогать шитый золотом кафтан, но Штаден рявкнул:
- Брысь!
Оглядел комнату. Богатством здесь и не пахло. Разве что иконы в
окладах...
Он глянул в красный угол. И не сразу понял, что в иконописных ликах
что-то не так. Шагнул ближе, вглядываясь. Знакомые лики были писаны словно
демонской силой. Издали можно было узнать и Оранту, и Одигитрию, и
Вседержителя, и Распятие, и даже Млекопитательницу. Но вблизи жуткое
глумление, похабщина изображений поразили даже видавшего виды Штадена.
Не оборачиваясь, крикнул:
- Неклюд!
Неклюд вбежал, громыхая саблей.
- Чего тут?
- А вот, погляди.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг