балкон на башенке дворца наместников; его не было видно снизу, зато сам
Уггам мог спокойно наблюдать за жизнью всего города, ярусами
располагавшегося внизу. Полукружья улиц террасами спускались к Алаамбе,
закованной в каменные набережные. Уггам мог заглядывать во дворы частных
домов и общественных зданий; лишь многочисленные монастыри, построенные как
крепости, были недоступны его взору. Бывало, на этом балконе Уггам
просиживал часами, следя за тем, что происходит на улицах и во дворах.
Первоначально его осведомленности пугались; потом привыкли. Уггам
подозревал, что кто-то из челяди или даже стражей выболтал секрет балкона;
пусть. Все равно он знает больше, чем они думают.
Он просидел на балконе, поедая сладкие вяленые финики и запивая кислым
вином из своих виноградников. Наконец увидел въехавшую во двор запыленную
повозку жреца Маттуахага и четверых конных воинов-монахов.
Уггам поднялся с подушки и вошел в кабинет. Сел за низкий стол, ожидая
доклада.
Слуга доложил; Маттуахаг вошел, поздоровался; ему принесли воду, он
вымыл руки и вытер краем серебристой мантии с кантом из голубой парчи.
Затем, усевшись, жрец пристально посмотрел на Уггама.
- Попробую догадаться, о чем ты хочешь сказать. Об этом пленном
безногом после.
Уггам промолчал, и жрец спросил:
- Ты допросил его?
- Да.
- Его, конечно же, пытали...
Уггам как-то странно взглянул на Маттуахага.
- Нет. Он... перегрыз себе вены. Зубами, на обеих руках. Сейчас он
умирает.
- Я хотел бы взглянуть на него, - жрец порывисто поднялся.
Уггам пожал плечами, как бы говоря: "Ты мне не веришь?", - и тоже
поднялся.
В темнице было светло: Уггам приказал открыть ставни, окошко. Хуссараб
лежал на подстилке, руки его были перевязаны и прикованы к стене. Бледное,
почти белое, несмотря на загар, лицо оставалось бесстрастным.
Маттуахаг быстро спросил что-то - на наречии, которое Уггам не знал.
Пленник не отозвался. Жрец сказал еще несколько слов и тронул хуссараба за
плечо.
Пленник открыл глаза, взглянул на жреца, потом медленно облизал
пересохшие губы и вытолкнул изо рта несколько слов.
- Ему нужно дать воды. Много воды. Иначе он умрет, - сказал Маттуахаг.
Уггам снова пожал плечами.
- Ему лили воду в рот. Он выплевывал.
Они вышли из темницы.
- Так о чем же сообщил тебе... посол?
Уггам жестом предложил жрецу сесть, прошелся мимо него.
- Не так важно, что сказал посол. Важно, что мы должны готовиться к
худшему.
- Что ты имеешь в виду? - насупился жрец. - Ортаиб запирает вход в
Долину. Здесь у тебя достаточно войска...
- У меня совсем мало войска. И лучшая тысяча уже пала под Сабаррой.
Уггам помолчал и тоже сел.
- Святилища аххумов в опасности, - продолжал он. - Я приказал начать
эвакуацию государственного архива и сокровищницы. Этой ночью первый караван
отправится на юг и дальше, в Ушаган. Я хочу, Маттуахаг, чтобы ты отдал такой
же приказ храмам.
Маттуахаг несколько мгновений смотрел на Уггама, потом откинулся на
спинку деревянного кресла.
- Ты не в своем уме!
Уггам вспыхнул:
- Я знаю, что выгляжу сумасшедшим. Но я узнал кое-что, что и тебе будет
полезно знать. Хуссарабы прошли тысячу миль по долине Тобарры, они заняли
все северо-восточное побережье и ни разу не потерпели поражения. Их цель -
пройти до южного края земли. Ты знаешь, где он, этот край?.. Я тоже не знаю.
Знают только их боги. А их боги похожи на кочевников в бескрайней степи -
кочевников, которые доскакали до пропасти и присели у края. Они просто сидят
и смотрят, как все мы, "живущие однажды", падаем в ров...
- Это сказал тебе несчастный человеческий обрубок, который прикован в
твоем каземате? - Маттуахаг искривил побледневшие губы в подобие улыбки. -
Ахтаг выслал помощь. С юго-запада на подходе армия Музаггара. Варвары сильны
там, где не получают отпора.
Уггам нетерпеливо махнул рукой.
- Твердыня Рахма, которую мы считали неприступной, рухнула в один день.
Неужели ты думаешь, что Ортаиб устоит? Устоит Хатабатма, в которой слишком
много жрецов и слишком мало воинов?.. Посол сказал немного. Но достаточно.
Он сказал, что наша вера, - впрочем, как и любая другая, - придумана слабыми
людьми для утешения слабых. Любая вера слепа, он сказал. Поэтому у
хуссарабов нет веры. Есть лишь запреты: нельзя мочиться в огонь, нельзя
плевать в воду, нельзя убивать деревья.
Маттуахаг поерзал в кресле.
- Мы - созидатели, а не разрушители. Жрецы не умеют воевать, но
способны, в случае надобности, держать оборону. Стены Хатабатмы крепки.
Каждый монастырь способен выдержать долгую осаду. Я прикажу жрецам
вооружиться. Если, конечно, ты откроешь государственные оружейни...
- Пока мы будем обороняться, орда обойдет нас с востока.
Маттуахаг пристально взглянул на Уггама и поднялся рывком.
- Ты ведешь предательские разговоры, Уггам. Эвакуация? Это невозможно!
Здесь, в долине, и в окрестных горах несколько сотен святилищ. При каждом -
монастырь, сокровищница, тысячи рабов. Как перевезти все это?
- Тогда придется бросить все. Единственное, что мы можем сделать
сейчас - это выстроить новую линию обороны у истока Алаамбы из озера Нуэр. Я
уже приказал Нахху выступать...
- И это в то время, когда Ортаиб, может быть, истекает кровью? -
повысил голос Маттуахаг. - Нет, Уггам, ты потерял голову от страха. Я
немедленно сообщу обо всем в Ушаган. И еще - о том, что твои подчиненные
обманом захватили хуссарабского посла, и ты пытал его вопреки обычаями
аххумов!
Уггам тоже поднялся. Он побледнел и дрожал, но голос его оставался
спокойным:
- Ты плохо знаешь наши обычаи.
Некоторое время они смотрели в глаза друг друга, потом Уггам перевел
дыхание и сказал негромко:
- Я открою оружейни. Каждый монастырь будет обеспечен мечами. Но приказ
об эвакуации не отменю.
* * *
Поздним вечером из Хатабатмы на юг выехал большой обоз с конным
сопровождением. В двух повозках ехала семья Уггама - жена, трое детей,
служанки. Еще несколько возов были заполнены домашним скарбом.
Уггам не вышел их провожать. С отрядом телохранителей он еще засветло
выехал в военный лагерь на севере. Туда прибывали все новые новобранцы из
окрестных деревень.
Затем Уггам вызвал двух своих тысячников. И долго говорил с ними,
запершись в своем кабинете.
Когда ушли и тысячники - уже была ночь, и красная луна заглянула на
балкон наместника, - Уггам увидел, как в дверь без стука, в своей крадущейся
манере, вошел Хуараго. Ему одному разрешалось входить сюда без доклада.
Он осторожно приблизился и тихо скользнул в то самое кресло, в котором
несколько часов назад сидел жрец Камня. Оглянулся, немного поерзал, и
наконец замер, глядя немигающим взглядом прямо в глаза Уггама. Уггам, по
обыкновению, отвел глаза: никто не мог вынести пронзительный и в то же время
удивительно ясный взгляд светлоглазого уроженца Арроля.
- С северо-запада приходят совсем дурные вести, - чуть слышным голосом,
заставляя прислушиваться, прошелестел Хуараго. - Мне доложили, что орда,
сосредоточившаяся у Аммахаго, уже приступила к осаде. В городе паника, стены
защищают солдаты-калеки и ополченцы. Между тем через перевал прибывают новые
подкрепления. Ведет их, по слухам, Верная Собака - побратим Богды и, как
говорят, "младший каан".
- А что Ахтаг?
- Ахтаг стягивает войска к Кейту. Аммахаго, похоже, обречен.
Уггам вздрогнул, мельком глянул на почтительно согнувшегося Хуараго. И
снова испытал неприятное чувство. Он знал, что скрывается за этой внешней
почтительностью, тихим голосом и пронзительным взглядом.
- Ладно. Что еще?
- Еще ты спрашивал, повелитель, о предателях. Я просил дать мне время.
Теперь я могу ответить. Предателей много, мой повелитель, но самые крупные -
на виду.
Уггам снова бросил взгляд на Хуараго, который кивал, улыбаясь одной из
самых мерзких своих ухмылок. Подумал. Хуараго ждал вопроса. Это тоже было в
его манере - он заставлял спрашивать.
- На виду? О ком ты?..
- Мне не хочется говорить, повелитель. Хотя я-то прекрасно понимаю
людей. Каждый из нас в глубине души предатель. Даже матери. Ведь они предают
собственных детей, когда отнимают их от груди...
Хуараго тихо, но внятно рассмеялся, испытывая явное удовольствие от
своего сравнения.
- А ведь ребенок так доверчив; он был уверен, что счастье будет длиться
вечно...
Уггам мгновенно вспомнил собственных детей и его передернуло от
отвращения. Он хлопнул рукой по столу:
- Говори!
Хуараго замолк, выдержал долгую паузу, в течение которой все так же
пристально, не мигая, глядел на Уггама, и наконец шевельнулся:
- Я не смею... - И тут же, как бы спохватившись, добавил: - Есть
чувства, которые нельзя оскорблять.
- Чувства матери к своему ребенку? - не без сарказма произнес Уггам.
- Нет... Чувства живущих только однажды к тем, кто живет вечно.
- О чем ты? - в недоумении повторил Уггам.
Хуараго стал очень серьезным.
- О нет, я не о бессмертных богах. Хотя и они предают... Я о тех, кто
служит богам... Вспомни сам их имена.
Уггам вскочил. Он вспомнил.
- Неужели... Маттуахаг?
Хуараго смотрел ясным, все понимающим взором.
- Но зачем? Почему?
- А зачем люди вообще становятся предателями? Есть множество причин.
Богатство или почести. Власть. Женщины. Жизнь, наконец... Хуссарабы, если ты
слышал, с уважением относятся ко всем богам. Они не разрушают церквей и не
трогают монахов - без особой необходимости.
Уггам потер лоб.
- Совсем недавно... здесь... Маттуахаг говорил, что монахи могут быть
воинами. Он даже просил мечи, и я отдал приказ снабдить монастыри оружием...
Хуараго покачал головой.
- Все правильно. И еще, видимо, он обвинял в предательстве тебя.
Уггам вздрогнул.
- Ты знаешь? Ты подслушивал?..
- Нет. Но предатели всегда так поступают: обвиняя первыми, дают понять,
что сами в предательстве не замешаны. Обычная, и очень действенная уловка.
Ведь ты испугался, повелитель?..
Уггам постоял, опершись о стол обеими руками. Затем подошел к выходу на
балкон. Луна спряталась; белел край неподвижной цепи облаков. Внизу, в
городе, в узких улочках, царила тьма. Жители не зажигали света по приказу
Уггама.
- Я отменю приказ и верну мечи в оружейни, - сказал Уггам.
- Поздно, - возразил Хуараго. - Проезжая по городу, я видел груженые
подводы. Да и потом... Что толку? Монахи вряд ли понимают, что души их уже
проданы. Хуссарабы прорвутся, и монахи не смогут ни помочь орде, ни
помешать...
Мельком взглянув на согбенную фигуру Хуараго, Уггам сказал, слегка
повысив голос:
- Предатели все равно должны быть наказаны. Я вызову сюда Маттуахага и
закую в цепи. Пусть говорит с этим пленным послом весь остаток своей жизни.
В глазах Хуараго вспыхнул интерес:
- Посол еще жив?
- Не знаю. По-моему, да...
- Прости, повелитель, но ведь это - наш шанс. Хуссарабы берегут своих
послов и ради спасения их жизней, бывает, отменяют сражения... Так было в
долине Тобарры, на севере, когда орда обтекла маленький городок Вайаспарру,
отказавшись от штурма. Жители взяли в заложники хуссарабских послов и
пригрозили казнить их... Впрочем, несколько месяцев спустя Вайаспарра была
взята и разрушена до основания.
- О чем ты? - Уггам шагнул к Хуараго. - Ты хочешь сказать, что я ради
спасения своей жизни...
- О, еще раз прости! Ты неправильно понял меня. Я хочу сказать, что
могло бы быть хуже. Пусть здравствует посол - как дополнительный козырь в
борьбе с ордой. Пусть Маттуахаг через странствующих монахов-отщепенцев
сносится с кааном; ты можешь воспользоваться этим каналом и сделать так,
чтобы хуссарабы не узнали ничего важного, а получали ложные известия.
Например, что войск у тебя гораздо больше, чем есть на самом деле. Это
позволит выиграть время... Что же касается предательства... У тебя всегда
есть возможность отдать приказ - и мои люди отправят предателя на другой
борт земли, в объятия Намуххи...
НУАННА
Траурная процессия вошла в Нуанну по Царской дороге с востока. На
протяжении последних нескольких миль вдоль дороги стояло охранение; солдаты
выстроились и на улицах Нуанны, и когда катафалк с гробом проезжал мимо, они
салютовали поднятыми щитами.
Позади охранения толпились нуаннийцы. Они показывали пальцами на
ехавшего перед катафалком начальника агемы. У него была черная повязка
вокруг обнаженной головы, и черный конский хвост за плечом, и плащ с черной
каймой. Нуаннийские женщины приподымали покрывала с голов, мальчишки шныряли
в толпе, водонос, несмотря на торжественность момента, продолжал кричать,
предлагая воду, пронзительно и протяжно.
На площади перед дворцом жрецов оцепление стояло в несколько рядов, и
все-таки с трудом сдерживало многотысячную толпу. Зрелище было в новинку -
аххумы еще никогда не устраивали столь пышных похорон.
Катафалк остановился в центре площади, неподалеку от помоста, на
котором стояли тысячники - члены Совета с Хаммаром во главе. Зарокотали
барабаны в тревожной, скатывавшейся вниз, дроби.
К помосту воины агемы в траурных накидках стали складывать вражеские
штандарты, флаги, драгоценное вооружение, захваченное в боях.
Затем взревели трубы. Агема выстроилась в каре вокруг катафалка и
помоста. Четыре оруженосца взошли на катафалк, подняли гроб и перенесли на
помост.
Тысячники обнажили головы. Гроб снова подняли и понесли вокруг площади.
Каждая сотня, мимо которой проносили тело полководца, салютовала. Осипшие
глотки выкрикивали:
- Ушаган!
Гроб совершал круг почета, и конца ему не было видно.
* * *
Громко заплакал ребенок.
Домелла вздрогнула, как от удара, и очнулась. Обвела глазами круглый
зал. У алтаря по-прежнему бродили жрецы-нуаннийцы. Но сквозь сумрачное пение
слышались и другие звуки, нарушавшие мрачную гармонию. Глухой рокот, удары,
и даже отдаленный, неясный гул голосов.
В походках жрецов чувствовалась некоторая суетливость.
- Ты очнулась, царица? - Домелла вздрогнула от раздавшегося совсем
рядом человеческого - почти забытого - голоса. В полутьме разглядела смутно
знакомое лицо. Белый лоб, горящие глаза, черная с седыми подусниками борода.
- Я Крисс. Крисс, которого ты, может быть, еще помнишь.
Домелла хотела кивнуть, и обнаружила на шее тяжелый железный ошейник.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг