под Чабанкой. Единственный задержанный из этой группы, Иволгин Евгений
Алексеевич, был всего лишь исполнителем, который знал только внешнюю сторону
событий, а её знали и следователи. В собаку стрелял не он, в больнице он
всего лишь верёвку на чердак вытягивал, а подельников раньше не видел - их
рыжий Ким Иванович привёз. Дали Иволгину пять лет общего режима за участие в
преступном похищении человека, а дело сдали в архив.
Правда, были и ещё пострадавшие. Несколько месяцев находился под
следствием прапорщик Сиротенко, который не только не обеспечил безопасность
охраняемого объекта, но и дал преступникам возможность завладеть своим
личным оружием. Кроме того, прапорщик явно перетрусил, о чём
свидетельствовал запах от мокрых брюк, и подлого труса Сиротенко уволили из
органов. Возникал вопрос, почему то же самое и с медсестрой случилось в
результате испуга, но вопрос был второстепенный, поэтому над ним особенно
головы не сушили. Медсестра не служила в органах, сослуживцы о позорном
факте не дознались, поэтому для неё почти все последствия свелись к
незапланированной стирке. Почти - потому что запах мочи её преследовал ещё
несколько недель, особенно, когда она пила воду из графина.
Заточный пришёл к заместителю начальника Управления, чтобы обговорить
кандидатуры новых сотрудников. Фердыщенко и Клаповух погибли, а оставлять
буржуазных националистов без опеки не полагалось, поэтому Заточный подобрал
двух перспективных парней из Львовской и Тернопольской областей, в свой
отдел он принципиально брал людей только с Западной Украины. Генерал
Молчанов выслушал седоусого полковника, помолчал и сказал:
- Я как раз собирался вас вызвать. Это хорошо, что сами пришли.
Закончено внутреннее расследование по факту гибели ваших сотрудников и
побега подследственного Курило. Выводы для вас неутешительные. Скажите,
полковник, какого чёрта этого Курило надо было везти в Одессу?
- На очную ставку с Кропотовым.
- И что бы она дала? Курило не отрицает, что купил, а Кропотов - что
продавал сигареты. Но это ни на шаг нас не продвигает к ответу, откуда они
взялись!
Генерал Молчанов знал, откуда взялись сигареты. Знал он и то, что
аналитики так и не смогли вычислить год производства "Отамана" в будущем, не
смогли определиться с "нежелательной точкой поворота"- вся советская история
состояла из этих "нежелательных точек": от разгрома УНР до подавления
движения шестидесятников и преследования членов Хельсинской группы, а в
тридцать втором - тридцать третьем уже не точка, целый костёр полыхал, и имя
у него было - Голодомор.
Знал генерал Молчанов и то, что одним из предложений по результатам
расследования было физическое устранение Заточного, даже предлагались
варианты его случайной смерти. Генерал отклонил их:
- Не вижу необходимости. Заточный и его группа здесь, в Москве, давно
превратились в статистов, которые лишь обобщают информацию. Основное сейчас
делается на местах: украинцы душат украинцев, казахи - казахов, и это -
правильно! Да и что он знает? Пусть живёт. Отправим его на пенсию, пусть на
грядках копается в своих Бережанах да рассказывает школьникам о своих
подвигах. В Торонто всё же он побывал, да ещё и живым вернулся.
- В общем, полковник Заточный, в деле Курило вы проявили
непрофессионализм. С учётом былых заслуг, а они у вас, к счастью, есть,
принято решение о вашей отставке. Считайте, что вам повезло, полковник. Вы
выходите из игры живым, да ещё и с пенсией. А могло бы быть и по-другому...
Заточный открыл рот и беспомощно моргал. С одной стороны, пронесло - не
будет камня, что привязан к ногам проволокой, а с другой - как же дальше,
ведь всё, чем жил, рухнуло в одночасье?
- Сдайте дела майору Гончаруку! Кадровые вопросы я буду с ним
обсуждать, а не с вами.
Он не успел до конца сдать дела майору Гончаруку, который, по его
мнению, никак не подходил на новую должность, потому что был родом из Киева.
Хоть и нормально говорил по-украински, не мог он до конца влезть в душу
буржуазного националиста!
А дела не успел сдать, потому что вечером, когда он выгуливал болонку
Дульсинею, возле метро "Кузьминки" ни с того ни с сего напали на него трое
хулиганов. Одного Дульсинея успела укусить за левую ногу, но ей тут же
переломили хребет правой. Засветил Заточный другому под глаз, третьему - под
дых, но пятьдесят пять лет - это не двадцать, пропустил пару ударов, и
добивали его уже ногами. Сердце не выдержало - умер в машине скорой помощи.
Даже Молчанов не знал, что хулиганы были из того же управления, только
выписали их из Тульской области на несколько дней. Не знал Молчанов и того,
что наверху с его возражениями не захотели согласиться.
Стоит сейчас на одном не очень престижном московском кладбище скромный
обелиск с пятиконечной звездой и на нём выбита надпись: "Полковник Заточный
Пётр Григорьевич. Герой-разведчик. 1930-1985"
Из-за этой надписи был несправедливо выпорот пятиклассник Петя, внук
покойного полковника, который после посещения могилы в День пограничника
хвастался в школе, что дед его был янычаром.
То ли маленький Петя получил особый дар видеть потаённую суть вещей, то
ли разыгралось воображение после сна, где очкастый ворон показал ему могилу
деда и где на обелиске было точно написано не "герой-разведчик" а "янычар",
но результатом стал великий гнев отца, майора Заточного.
К тому же Петя не считал это слово ругательным, он почему-то думал, что
"герой" и "янычар" - синонимы, о которых Марьванна на уроке русского языка
рассказывала.
И усвоил Петя на всю жизнь: между неправильным пониманием и битой
задницей существуют причинно-следственные связи. Но только вот - где
правильно, а где неправильно? На этот вопрос он до сих пор не нашёл ответа,
хотя и стал к нынешнему времени одним из самых популярных московских
адвокатов.
Г л а в а 21
Поскольку Толик перед отлётом не оставил Максиму каких-либо инструкций,
тот решил пока что заняться своими делами.
Рано утром, когда родители гарантированно были дома, он покинул своё
лежащее в постели тело и почти мгновенно перенёсся в Москву. В отличие от
обычных привидений он не был беспомощным свидетелем людской жизни, он мог на
неё воздействовать. В чём-то его бестелесная природа была сродни
полтергейсту, но только не было у него стремления к детским злым шуткам и
розыгрышам.
На проспекте Вернадского Максим залюбовался "крестом", поблёскивающим в
утреннем солнце зеленоватым кафелем. Спустился до десятого этажа и через
щель в шторах заглянул в комнату, которая год назад была его комнатой. Сразу
же смущённо отлетел метров на двадцать - Вадик Ерохин и Оля Луценко, уже
пятикурсники, занимались любовью, а у Максима даже мысли не было
подсматривать.
Он повернул на Ленинский проспект, миновал гостиницу "Спорт", где в
баре продавался великолепный кубинский ром, причём трёхлетний почему-то был
лучше семилетнего, и двинулся в сторону центра, пока не завис под потолком
зала на переговорном пункте.
Справа от входа через стеклянную стенку с окошечками на пустой зал
сонно взирали три служительницы этого храма пространства и времени. Из
двадцати кабинок, что управлялись операторами, занято было только семь. Зато
десяток кабинок с телефонами-автоматами просвечивал через двери
разноцветными пальто и плащами говорящих. В одной из них Максим приметил
похожего на себя мужчину, подождал, пока тот повесит трубку, и вошёл в
телефонную сеть, которая ему представлялась чем-то похожим на план большого
города. Зная, в какой точке начинается очередное разветвление, Максим
подходил к ней, и тут открывался новый "план города", где он снова искал
опорную точку дальнейшего движения. Меньше, чем через минуту, в
тернопольской квартире на улице Мира раздался звонок.
- Мама, добрый день, это я, Максим!
- Максим! Действительно добрый, раз ты позвонил! Тебя выпустили?
- Нет, мама. Очень жаль, но я и дальше вынужден скрываться. В общем,
жив-здоров, но в ближайшие годы мы навряд ли свидимся!
- Ты не голодаешь? Может, тебе денег как-то передать?
- Мама, что вы говорите! Я сам передам вам при случае. И не думайте об
этом! У меня есть всё, кроме возможности быть собой. Отец дома?
- Знал бы, что позвонишь, точно был бы! За водой в гидропарк пошёл,
пунктик у него появился - всю жизнь из водопровода пили, а сейчас - полкухни
бидончиками заставлено. Да ещё этот, как его, кремень туда кидает,
переливает каждый день из посудины в посудину.
- Пусть, мама, не надо ворчать! Элла не звонила?
- Нет, сыночек, не звонила!
- Мама, целую вас обоих, всё, нас уже засекли, нужно бежать!
- Береги себя, сыно...- Короткие гудки оборвали последнее слово.
То, что Элла не даёт про себя знать, встревожило Максима. Можно,
конечно, поискать её в "свободном полёте", но это не телефонная сеть, где
всё чётко определено. Неделями можно парить над Тернополем и его
окрестностями, да и где гарантия, что она не изменила планы?
От мрачных мыслей его отвлёк шум у входа в переговорный зал - вбежало
трое в камуфляжной форме и черных масках с прорезями для глаз, с
короткоствольными АКМС наизготовку, мгновенно просканировали взглядами
кабинки, после чего опустили автоматы. Старший начал что-то говорить по
рации.
"Облом, голубчики,- подумал Максим.- Сейчас операторша в окне заказов
подтвердит, что говорил из этой кабинки молодой мужчина и что минут пять,
как вышел. Только бы его не взяли, а то как со мной когда-то может
получиться..." - Операторша подтвердила, и старший снова забормотал в рацию.
Максим нашёл в утренней толпе парня, который был виноват в том, что
очень уж походил на него самого, внушил ему, что надо обязательно взять
такси и поехать на Юго-Западную.
Парень засуетился, поймал жёлтую "Волгу" с шашечками и через полчаса,
уже входя в метро, удивлялся случившемуся с ним романтическому порыву - ни с
того ни с сего прокатиться по Москве, выкинув на ветер целый червонец.
Максиму же очень захотелось проведать старых знакомых: Заточного и
лабораторщиков. Адреса 16-й лаборатории он не знал, но помнил, что на столе
у Заточного стоял телефон, а это было не хуже адреса. Пройдя через стену в
знакомом кабинете, он увидел сидящего моложавого майора, а не седоусого
полковника. "Смена декораций,- подумал он.- Но не очень-то мне тот старый
пень и нужен был". Нырнул в жёлтый корпус телефона и понёсся по
улицам-соединениям, пока не выскочил в лаборатории прямо из наушника трубки,
после чего взлетел под потолок.
Тот же оператор - в золотых очках и с седыми висками - настраивал
аппаратуру. По-видимому, готовил её для промывания мозгов очередного
подследственного.
- Извини, друг,- мысленно сказал Максим.- Я немножко подпорчу тебе
карьеру.- И превратился в маленькую шаровую молнию, которая проплыла возле
шкафа с дискетами, где хранилась информация о каждом, кто хоть раз сидел
перед "трубой". Запахло горелой пластмассой.
У оператора глаза полезли на лоб, когда огненный шарик приблизился к
его креслу, качнулся несколько раз влево-вправо, как маятник старинных
часов, а потом продефилировал к рабочему блоку IBM и взорвался в середине
винчестера. Оператор потерял сознание, а сущность Максима стремительно
возвращалась в Одессу. Серебряная нить, что соединяла её с телом,
сокращалась, как пружина, и не давала выбора. В течение всего этого
вынужденного полёта перед взором Максима мигало красное табло: "Перерасход
энергии! Опасность для сущности!". Всплески красного света сопровождались
отрывистыми гудками, как в потревоженной сигнализации сберкассы.
Когда он влетел в собственное неподвижное тело и начал проваливаться в
беспамятство, ему послышался голос Айны:
- Опять набедокурил, котёночек! Ну что с тобой делать, ведь не один ты
у меня, пойми же! Спи, всё обойдётся!
Максим проспал трое суток - именно столько времени потребовалось
посланцам Айны, чтобы залечить его тонкие тела, повреждённые при взрыве
шаровой молнии.
Когда легкокрылая скорая помощь удалилась в свои заоблачные выси,
Максиму приснилась Элла: строгий серый костюм и туфли-лодочки, какие она
никогда не носила, взволнованный голос, которым она читает Тютчева. Сон
провёл его мимо восторженных детских глазёнок, и, выйдя из школы, Максим
увидел старинный Буцневский храм, которому было полтора столетия.
В этот момент в комнате появился Толик, который растолкал спящего
товарища.
- Вставай, Аника-воин! Если бы не Айна, не с кем бы мне дальше было
работать! Ты что, вообразил себя богом? Может быть, попробуешь ещё в реактор
нырнуть на атомной электростанции? У тонких тел есть свой предел прочности,
и не надо его испытывать там, где есть концентрация энергии!
Максим молчал.
- А вообще-то я тебя не осуждаю. И у меня было нечто похожее, когда
впервые прибыл сюда с Соуэллы. Почти со всеми такое случается... Дай бог,
чтоб Васыль, когда вернётся на Землю, обошёлся без игры в войнушки.
- Как он там?
- Как и положено, растёт. Его побитое земное тело рассыпалось на атомы,
когда вошли в подпространство, а вернётся - получит новое, в соответствии с
идеальной психоматрицей, которая на Соуэлле воспринимается, как тело.
- Толик! Кто мы - ангелы или демоны?
- Вопрос, однако! Ты всегда под Канта косишь, или только спросонья? Но
раз спросил, то слушай, хотя имей в виду: это мой ответ, и он может быть
субъективным. Ты - ангел, когда даришь улыбку ребёнку, когда вселяешь
надежду изверившемуся, когда чинишь, наконец, энергорешётку. И ты - демон,
когда подчиняешь себе других и лезешь в телефонные сети. Ты - демон, когда
крадешь у Зеймана из запертого сейфа деньги.- Толик нагнулся и вытащил
из-под кровати синюю сумку, расстегнул молнию.
Максим заглянул и возмущённо возразил:
- Я не брал деньги у Зеймана!
- Правильно! Ты - не брал, потому что я их взял. Но о деньгах чуть-чуть
позже. Давай закончим с демонами. Ты же понимаешь, что деление на ангелов и
демонов упрощённо. Есть иерархия миров, и всё, что под нами,- демоны, а что
над нами - ангелы. Красивая схема? А как же быть с легендой про Люцифера,
падшего ангела? Мы судим с позиции людской морали, а она ограничена. Где
кончается Зло и где начинается Добро? Хорошо мудрствовать на эту тему,
строить красивые силлогизмы, которые в принципе неразрешимы, а потому тысячи
лет дают пищу для драматургов-трагиков. На самом деле всё и проще, и
сложнее - одновременно. Проще, потому что Добром называется всё, что служит
эволюции, прохождению сущностей от тьмы к свету. Вчерашний демон имеет шанс
стать ангелом. Сложнее, друг мой, брат мой, потому что человек - как раз
посредине, он наполовину демон, наполовину ангел, и он впервые на своём пути
по лестнице миров начинает осознавать свою природу. Человек видит, что ноги
у него в болоте, а голова упирается в небо, и рождается червь трагизма,
который грызёт сердце человека, но без этого нельзя прийти к правильному
выбору.
- Айна знает, что ты украл?
- Знает. Она, конечно же, сама бы это никогда не сделала. Айна - это
воплощённая мораль без компромиссов, потому что своего демона она стряхнула
миллиарды лет назад. Но та же мораль не позволит ей засыпать нас
пятидесятками из синтезатора.
Деньги - это овеществлённая энергия. Мы делаем для Земли большую и
нужную работу, а для этого надо питаться, одеваться, платить за жильё, да и
некоторые наши операции стоят недёшево. Мы не можем грабить, мошенничать,
красть - в традиционном понимании. Мы можем лишь зачерпнуть часть нужной нам
энергии там, где она застоялась - как в сейфе у Кима Давидовича. И боюсь,
что это - не последняя экспроприация. Ты же знаешь, что впереди. Нам нужно
создать своё дело, которое бы обеспечивало всех энергоремонтников.
- И много нас?
- В Советском Союзе - сотни полторы, и лишь четырнадцать - вместе с
тобой - на Украине. А через год их потребуется вдесятеро больше. Загляни под
Киев! 26 апреля 1986 года. Видишь?
- Но неужели нельзя предотвратить? Это же ужас! Ты сам говорил о
социальной хирургии.
- Говорил, но операции такого рода позволены, если они не противоречат
карме территории, страны, народа. Лет через десять появится интересная
книга - "Путь ариев", посмотри, что там про пустыню Гоби написано. Можно
остановить роды, если дитя вызрело? - Можно, но дитя и роженица погибнут.
Так что ужас этот придётся пережить, никуда не денешься. И работать придётся
за десятерых. Представляешь, как всё перепутается? Это тебе не модель на
соуэлльском компьютере.
Максим отодвинул на край стола сумку с деньгами. Вроде бы Толик прав,
но в тоже время что-то в его логике вызывало сомнения. Максим чувствовал,
что в построениях соратника есть слабое звено, но не мог его отыскать. Толик
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг