- Живым? Это называется - "живым"?
- "Это" - временно. Пора бы привыкнуть, что тело - не более, чем
одежда. Или на Ингрунне жрецы стерли всю информацию, что я в тебя вложила?
- Не успели, хотя собирались - очень простым способом: отрубанием
головы.
- А ты, конечно же, не дался - сам головы им поотворачивал или сбежал,
на худой конец, из-под самого топора?
- Сбежал. Я никого не убивал.
- Это хорошо! Но раз ты здесь, тебя всё же догнали?
- Догнали. Знаешь, Кали, умирать очень больно! Так же, как и терять
любимую! Если б я мог выбирать, я всё же выбрал бы роль учителя немецкого, а
не героя из комиксов.
- У тебя был выбор, и ты выбрал. К чему пустые разговоры?
- К тому, что мир, где я был, называется Ингрунн, и он гораздо
пакостнее Земли. Ты говорила про Соуеллу. Что это всё значит?
- Ты всегда можешь предугадать, куда тебя толкнёт собственное
подсознание? Заметь, что чаще всего непредсказуемые события идут во благо.
Опоздал на поезд, клянёшь себя и судьбу, а поезд - раз! и с рельсов, да все
вагоны всмятку!
- Я "опоздал" на Соуэллу явно не по воле своего подсознания. Был шут в
обличье ворона - или твой помощник, или сообщник. По крайней мере, думаю, ты
с самого начала знала и о вороне, и о том, что на Ингрунне будет.
- Не сердись, юноша! Не говоря о том, что с богами не спорят. Речь о
моём, а не о твоём подсознании.
- Ворон - твоё подсознание?!
- А почему бы и нет? Он - тоже разумная проекция той же силы, только
для нижних этажей мировоздания. Он правит там, куда мой рассудок опуститься
не может. Заметь, что он всё сделал правильно! После Ингрунна ты стал
сильнее.
- Прости, но тогда ты - тоже чьё-то "подсознание"?
- Ну и что? Закон Иерархии - делай свою работу на своём уровне, уважай
волю нижних и верь верхним. Делай хорошо - и в следующей манвантаре твои
возможности увеличатся. Ошибёшься - спустишься вниз.
- Тогда я - "подсознание" ворона?
- Ты - сущность, потому что в тебя вложена монада - искра Божья, ты не
можешь быть ничьим подсознанием. Повторяю: он - разумная проекция силы, как
и я, а ты - сущность, у которой есть свобода воли и которая может
использовать силы.
- Сущность - это лучше?
- Так нельзя ставить вопрос. И силы, и сущности нужны эволюции, и те, и
те подчиняются кармическим законам и законам Иерархии. Кроме того, на
определённом уровне, достаточно высоком, различия между ними стираются. И
давай заканчивать философский диспут, дорогой мой, многоуважаемый Максим
Курило! У нас есть дела, хватит разговоров!
- Прости, Кали, но ещё один вопрос!
- Отвечаю...
- Я ж еще не спросил!
- Отвечаю: с Эллой вы встретитесь. Все будет хорошо. Вероятно, но не
точно, что встретитесь вы и с Ирном, причем не как враги, а как соратники. А
дела такие - сейчас, как и обещано, на Соуэллу, потом - на Землю. Не всё там
тебя будет радовать, но что поделаешь - работа у тебя такая. Более конкретно
всё узнаешь на месте. И не лезь поперед батька в пекло! Успеха тебе! Прощай,
юноша!
Медленно, как станционные фонари за окном ночного поезда, начали
набирать скорость звезды.
Максим погрузился в забытье, из которого вышел в просторной светлой
комнате. Ветерок из распахнутого окна пошевеливал полупрозрачные шторы.
Белые потолок и стены, светлый пол из неведомого материала, - все дышало
умиротворением. Максим подошел к окну и, отодвинув газовую ткань, выглянул
наружу. Перед ним расстилался величественный парк, а на горизонте, где он
заканчивался, белели контуры домов.
Ветерок дернулся вглубь комнаты, и Максим обернулся на звук шагов.
Перед ним стояла русоволосая красавица в белой тоге.
Г л а в а 13
Элла недоумённо разглядывала самоё себя. Побледневшее лицо в овале
бинтов наполовину прикрывала кислородная маска, от закрепленных
лейкопластырем датчиков тянулись провода к приборной стойке. В
инженерно-медицинский ансамбль удачно вписывалась старомодная капельница.
Всё выглядело так, как и должно было выглядеть в реанимационной палате. Всё,
кроме одного - в изголовье сидел ангел. Почувствовав появление призрака, он
поднял голову и движением крыла приглашающе указал вниз.
Элла юркнула в собственное тело, как в привычный махровый халат, удобно
в нём устроилась и услышала голос:
- Многие грехи прощаются тебе за великое страдание, что приняла ты,
княжна! Живи с Богом, и возлюби врагов своих!
Элла открыла глаза и увидела склонившуюся над ней пожилую медсестру.
- Очнулась, бедняжка! Слышишь меня? - Маска мешала говорить, и Элла
качнула ресницами.
- Болит что-нибудь?- Ресницы замерли. - Сейчас врача позову.
Медсестра вышла и через минуту вернулась с толстым доктором - нос
картошкой, а на нём очки с толстенными линзами. Добродушно улыбаясь, доктор
присел на табурет, осторожно приподнял маску.
- Как себя чувствуешь, доченька?
- Нормально. Ничего не болит.
- Пошевели пальчиками! Та-ак... Осторожненько согни в колене левую
ногу! Та-ак... Правую! Я тебя за шейку буду поддерживать, попробуй сесть!
Так, хорошо, осторожней только, чтобы игла из руки не выскочила! Мо-ло-дец!
Голова не кружится?
- Нет.
- Что есть прямо-таки удивительно! При таких ушибах сотрясение мозга
гарантировано, а говоришь - не кружится. Ладно, денёчек ещё здесь полежи, а
потом в обычную палату переведём. Хорошо, что все косточки целы, мы тебя два
дня тому всю просвечивали... Кто тебя так?
- Не знаю!
- Не помнишь, или не знаешь?
- Помню всё. Не знаю.
- Из милиции третий день звонят, спрашивают, очнулась ли. Сегодня
наверняка зайдут. Говорить сможешь?
- Смогу. Только что говорить-то? Меня сзади ударили по голове, очнулась
у вас.
Элла, конечно же, говорила неправду. И не потому, что боялась горцев, и
не потому что "возлюбила их", как напутствовал ангел. Просто не хотела ещё
раз прокручивать в голове всю ту грязь, в которую окунулась по собственной
глупости. Недолгие минуты шествия по поляне и встреча с Максимом
вспоминались, как самое главное и самое радостное, что случилось с ней за
двадцать четыре года. Даже ощущение страшной боли в огне не могло пригасить
эту радость. Её щёки до сих пор ласкал шёлк белого шарфика, а ноги обнимали
сафьяновые сапожки. Она просто не хотела чернить воспоминания об Ингрунне.
"Это было в другой жизни. Это было в другом мире", - вспомнились слова
Максима.
Немолодой угрюмый следователь, в кожанке и помятых брюках, который
пришёл через час, не поверил Элле - анализ крови показывал наличие алкоголя,
причём пострадавшая употребила его приблизительно в то время, когда её уже
"ударили по голове", но настаивать на правде не стал - жива, и слава Богу!
Впредь умнее будет. А у него и без этой шлюшки, каких в Москве тысячи, забот
хватало,- вон, один только "висяк" с трупом в Измайловском парке чего стоит!
И сюда-то он пришёл, чтоб удостовериться - нет ли каких зацепок, но зацепок
не было. Элла подписала протокол допроса, и следователь удалился, унося с
собой запах пота, дешёвых сигарет и одеколона "Шипр".
Выздоравливала она удивительно быстро. Уже через неделю сняли швы, и
хирург мысленно похвалил свою работу - шрамы на виске и затылке были почти
не заметны. Исчезли гематомы, на рассасывание которых иногда уходят месяцы.
Что самое удивительное - без всяких последствий осталось общее
переохлаждение организма - шутка ли, поваляться несколько часов в лёгком
платьице на мёрзлой глине! Обычно такое испытание заканчивалось жесточайшей
пневмонией, а иногда и смертью.
Хирург зря приписывал себе лавры волшебника - персонал больницы ни в
какие энергетические тела не верил, а причина чудесного выздоровления Эллы
крылась именно в этих телах - поработал ворон после пожара в башне, выправил
все отклонения, после чего энергообмен стал идеальным. Физическому телу
ничего не оставалось, как подстраиваться под матрицу.
За день до выписки примчалась рыжая Катька, поохала-поахала, сообщила
последние сплетни и клятвенно пообещала ничего не перепутать - принести
именно те джинсы, те кроссовки, и все прочие милые сердцу дам вещички,- не в
больничном же халате выписываться! То, в чём привезли Эллу в приёмный покой,
не только надеть, в руки взять страшно было. А напоследок, сделав круглые
глаза, сказала:
- Ты счастливая, Эллочка! Я вчера чуть со страху не умерла на
Вернадского. Представляешь - дождь со снегом, а тут троллейбусный провод
порвался - и прямо концом в переднее стекло "Волги". Сидели бы тихо, может,
и живы бы остались, а так - с перепугу на мокрый асфальт полезли, туфельки
на коже, их обоих сразу в позу эмбриона! И ведь не подойдёшь - говорят,
пятьсот вольт в этом проводе. Пока аварийка приехала, пока скорая - посинели
ребята! А такие красавцы были! Не знаю, грузины или чеченцы, с Кавказа
парни... Я так перепугалась, что глюки полезли: смотрю, на столбе ворон
сидит, огромный такой, в очках, и внимательно, вдумчиво так смотрит, как
парни конают!
- Ворон - в очках?
- Ну да! А потом очухалась - конечно же, показалось.
Когда они поднимались по лестнице в черной башне, Максим что-то говорил
о вороне в очках, и Элла поняла, что это тот самый ворон и что свершилось
отмщение за её боль и позор, а эта страница - с шампанским, сауной и
кавказцами - навсегда вырвана из её Книги жизни.
Вернувшись из больницы, она сидела в своей комнатушке при свете
настольной лампы и невидящими глазами смотрела на папки с конспектами и
ксерокопиями, разложенными в соответствии с разделами диссертации. Она вдруг
поняла, что не сможет и дальше заниматься всей этой ерундистикой - стилевые
течения русской поэзии середины ХIХ века сейчас меньше всего её волновали,
да и не считала она кой-кого, например, Некрасова, вообще поэтом, а это было
против правил. Напиши такое, не только на защите завалят, но ещё и "волчий
билет" получишь, прощай тогда обещанное место на кафедре в Киевском
институте культуры.
Единственное, что всерьёз её заботило, так судьба Максима, но тут никто
из влиятельных знакомых помочь не мог. Знакомые эти были вхожи в учреждение,
где томился любимый, но вхожи не тогда, когда им хотелось, а тогда, когда
вызывали. То один, то другой попадали под подозрение в связях с
диссидентами.
Она могла только ждать, но ждать здесь, в Москве, которая вдруг
опостылела, не было сил, поэтому на следующий день, ни с кем не
посоветовавшись, Элла подала заявление об отчислении из аспирантуры по
собственному желанию, за три дня подписала длиннющий обходной лист и уехала
в Киев. Даже вещи, что брала у Катьки, вернула ей с благодарственной
запиской через соседку.
Осиротевшая компашка строила разные версии, даже предлагалось поиграть
в Шерлока Холмса - разыскать Эллу, а вдруг ей помощь нужна? Постепенно
энтузиазм улетучился, да и на горизонте появился новый идол - солистка ВИА
"Годы" Танечка Красина. Своя в доску - четвёртый курс журфака, но уже высоко
летает - с Макаревичем не раз её видели.
А Эллу постепенно забыли, что в её прошлой жизни стало бы трагедией и
что в своей новой жизни она восприняла, как благо.
В Киеве Элла пробыла лишь несколько дней - встретив глухое непонимание
матери, привыкшей строить жизнь по долгосрочному плану, собрала в чемодан
самое необходимое и уехала в Тернополь. Максим выполнит своё обещание - они
встретятся, и лучшее место, чтобы ждать его,- это его родной город. - По
крайней мере, так она думала.- Ведь к родителям он всё равно приедет!
Остановилась в гостинице "Москва" над озером - вид из окна номера
чем-то напоминал вид из комнаты Максима, только озеро здесь было огромным,
метров двести в ширину, если не больше, а где оно начиналось, вообще
непонятно было - один край упирался в дамбу, а другой сливался с горизонтом.
Утром пешком прошла на улицу Мира, где в двухкомнатной хрущёвке на
третьем этаже жили родители Максима, но те встретили Эллу настороженно -
скрытный сын никогда о ней не рассказывал. Они знали об аресте, уже два
месяца от Максима не было ни одной весточки, а явившиеся на квартиру
сотрудники КГБ категорически запретили добиваться свидания. Московская
красотка, представившаяся подругой сына, вполне могла оказаться переодетым
лейтенантом.
Поседевшая за два месяца Мария Михайловна проводила Эллу на кухню,
напоила чаем, а Ярослав Иванович лишь выглянул в прихожую с газетой в руках
и больше не показывался.
Разговор не вышел, что больно царапнуло сердце Эллы, но она погасила
боль и обиду: не рассказывать же, как они с Максимом бежали к чёрной башне,
как Максим дрался с жрецами и как они, держась за руки, летели огненным
тоннелем... Так и на вызов "нуль-три" можно нарваться.
Элла попрощалась, пообещала звонить, сообщив, что намерена до
возвращения Максима оставаться в городе или его окрестностях.
А дальше были поиски жилья и работы - платить за гостиницу по семь
пятьдесят в сутки ей было не по карману, и поиски, прямо скажем, были
безуспешными.
В гороно ей сообщили, что существует многолетняя очередь, и в ней
восемьдесят два претендента, прямые контакты с директорами близлежащих школ
тоже были безрезультатными. Зашла в пединститут - благо, что он тоже на
Дружбе, недалеко от гостиницы. К счастью, почти сразу наткнулась на меня, и
честно скажу, я настолько был ошеломлён, что смотрел на неё, как на
привидение.
- Элла?! Что ты здесь делаешь?
- Ищу работу.
- Нет, вообще, ты же ещё два года должна быть в аспирантуре!
- Я никому ничего не должна! Кроме Максима. Ты ничего не слышал, где
он?
- Нет. Жаль его, и я не верю, что он виноват в чём-то.
- А я знаю, что он не виноват, я говорила с ним.
- Как? Как же тебя пропустили?
Элла смутилась - поняла, что не то сказала.
- Я во сне говорила.
Мы пошли в "Меридиан", и там за чашкой кофе продолжили беседу.
- Я решила здесь дожидаться Максима, но меня отовсюду гонят. Даже
родители Максима холодно встретили.
- Думаю, что это пройдёт. Пойми - им сейчас не до тебя!
Мы никогда особенно не дружили с Эллой, хотя и были много лет знакомы.
Помочь ей тогда я ничем не мог. Единственно, посоветовал поездить по
окрестным сёлам - как раз там и с работой, и с жильём могло всё устроиться.
И действительно, устроилось. Эллу приняли на полную ставку в Буцневскую
восьмилетку, за десять рублей в месяц она снимала комнату в старенькой хатке
на берегу Серета - с краю села, там, где выезд на Черновицкую трассу.
В белом доме на улице Ленина появилась новая папка: "Дело ©... Радецкая
Элла Иосифовна", что, впрочем, не помешало ей поступить в Черновицкий
университет на английскую филологию - сразу на третий курс заочного
отделения, поскольку языком она владела свободно, а добрую половину
предметов засчитали из МГУ. И, надо сказать, правильно сделала, потому что
вскорости специалисты по английскому языку стали самыми востребованными...
Г л а в а 14
Перед Максимом стояла русоволосая красавица в белой тоге, и он по
привычке просканировал фигуру взглядом снизу вверх. Широкое одеяние
закрывало то, что приводит мужчин в безрассудный трепет, но сцена, что
когда-то вынудила Кали принять образ старухи, не повторилась. Белая тога
осталась на месте, а взгляд Максима наткнулся на смеющиеся золотистые глаза
с необычными вертикальными зрачками. Максим смутился - здесь он гость, а не
пленник, и негоже гостю начинать с раздевания хозяйки.
- Не смущайся, юноша! Такова уж природа биологических существ -
рефлексы не всегда подчиняются разуму, да и в твоём порыве больше
восхищения, чем страсти, а это радует не только земных женщин. Давай
знакомиться. Кто ты - я знаю. Максим Курило. Студент. Человек, которому
переписали Книгу жизни, а сейчас - стажёр Соуэллы. Меня зовут Айна,
я -космопсихолог, на время стажировки - твой гид и наставник. Я оставлю тебя
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг