вернуться к человеку как мере всех вещей, мы должны были бы пережить целый
исторический период, когда мерой всех вещей принималось бы человечество как
целое, - период накопления подлинного разума. Но кто прозрел сие? Чей перст
увидели, чей глас услыхали погрязшие в мерзостях самолюбия, нетерпимости и
насилия?..
Должна была родиться новая совесть - воскрешением прежней в каждом из
живущих. Не воскресла.
Поэты должны были вострубить о приходе новых героев, героев-спасителей
всего мира. Не вострубили. Почему? Потому что новые герои были мошенниками
и извращенцами. Они заманили меня из Вены в Австралию...
Дух Гортензии вчера всю ночь душил меня, требуя отказаться от миссии
последнего пророка. "Ты убил Луийю, - твердил дух, - ты убил еще многих
других гораздо раньше, и ты должен понести наказание! Ты выдумал жертву и
требуешь искупления для каждого, кто еще жив или может выжить. Почему же ты
сам не хочешь искупить свою вину?.."
Ополоумев от усталости, я подчинился внушению и решил осмотреть труп
Гортензии. Я вошел в морг и, нажимая на кнопки, велел машине поднять
"захоронение номер два". Загудели моторы, гладкий алюминиевый стол
опустился в чрево гробницы и через минуту, дохнув ледяным дыхом, поднялся
наверх. Я хотел получше рассмотреть и включил яркие лампы...
Волосы на голове встали дыбом: в целлофановом мешке, чуть запорошенном
пылинками льда, лежал потемневший, но вовсе не раздувшийся труп -
замороженное лицо было обращено ко мне. Я увидел, что это... мой
собственный труп!
Это я сам лежал в прозрачном целлофановом мешке!
Мое лицо! Мои остекленевшие глаза!..
Я выскочил из морга, крича от страха. Вероятно, я мог умереть от
разрыва сердца. И я бы, без сомнения, умер, если бы призвавший меня в
пророки не просветлил мою душу. "Это все проделки злого духа! - сказал он.
- Укрепись и превозможешь!.."
Ничего не помня, испытывая только страх, я стрелял вокруг себя из
автомата длинными очередями. Стрелял туда, где возникал сатанинский образ,
где темнел дух злобы. Он, словно лапой, царапал у меня под черепом...
Вонючая, кислая гарь пороха останавливала мое дыхание...
Я потерял сознание и пролежал на полу, наверно, не меньше суток.
Странное дело, мозг мой успокоился, и чувствовал себя я, очнувшись, гораздо
лучше прежнего. Я подкрепился обильной пищей, прилег отдохнуть, и тотчас
мне явился демон пустыни, и я сразу овладел всей правдой. Звали демона
Рах-ас-салам бен Олсам. У него было еще второе имя - Рюбецаль. Я удивился,
что у демонов есть имена, и он, усмехнувшись, сказал, что это условность,
хотя всякая условность указывает на сущность, только этого тотчас не
уловишь.
Я был ободрен и предупрежден об опасности: дух Гортензии,
преследовавший меня, на самом деле был духом Сэлмона, инопланетянина, то
есть планетянина того сатанинского рода, которому была безразлична судьба
планеты. Преступный дух, чтобы возродиться, посягал на мою душу, поскольку
душа пророка возрождает из небытия, иногда одного, но чаще миллионы.
Все это я узнал, едва угадал перед собою демона пустыни. Он улыбался и
молчал. Но я прочитывал его мысли - они наполняли пространство, как фуги
Баха.
Но и он читал мои мысли. Он согласился, что встречался со мною. "За
много лет до катастрофы я появлялся то в облике птицы, то в облике человека
в толпе, то в облике книги, неизвестно кем присланной тебе по почте. Все
это будило в тебе чувство надвигающейся беды, но ты не хотел верить..."
Я спросил, действительно ли я повинен в смерти Луийи. "Ты уже повинен
и в собственной смерти, - был ответ. - Ты прямо виноват в гибели пятидесяти
восьми человек и косвенно - в смерти ста четырех. Но я прощаю тебя. Твое
искупление - служить последним пророком..."
Демон пустыни исчез... Свет нового знания и новой решимости исходил от
меня. Я взглянул в зеркало и увидел нимб, штуку предельно материальную -
сгущенное кольцо психической энергии, замеченное, вероятно, у посвященных
еще в незапамятные времена.
Отныне я знал, что мне делать - исполнить предназначение. Наконец-то
исполнить.
Прежде всего следовало уничтожить Люси - символ искусственности, какая
окружала меня. Я взял куклу за ноги и потащил в морг. Но это была не кукла.
Дух Сэлмона строил козни - я не имел права уступить ему.
Задыхаясь от тяжести, я взвалил Люси на алюминиевый стол и отдал
приказание. Специальные приспособления завернули мою подружку в прозрачный
пластиковый лист и запаяли кокон. Стол поплыл вниз в холодильную камеру, и
Голос сказал мне: "Плюнь, и твой плевок обернут пластиком и будут хранить в
тишине и покое... Встань на этот стол сам, и механизм без насилия исполнит
свое дело: датчики мгновенно измерят твои габариты и завернут тебя стоящим
с рукою, простертой в грядущие века..."
Голова кружилась, а Голос шептал и шептал о бессмысленности всякого
действия в бесконечном пространстве, где множество упирается в ноль, где
высший закон - отсутствие закона, потому что всякий закон отрицает живую
бесконечность, то есть природу мироздания. Я наклонялся невольно над
алюминиевым столом, - все ниже, ниже - он притягивал, как бездна. Еще миг,
и я бы свалился, безразличный ко всему, в гроб, из которого бы уже ни за
что не выбрался...
Чудо спасло меня. И еще ненависть к духу Сэлмона. "Пусть бродит,
проклинаемый всеми, и пусть нигде не найдет ни единой души, чтобы
воплотиться вновь и вновь творить преступления!.."
Чудо спасло. Я преодолел головокружение и безразличие: божественный
долг призвал меня к действию. Пророк должен сгореть, это я знал, но сгореть
в пламени веры, а не от стыда и разочарования...
Я быстро собрался. Наполнил рюкзак запасами воды и пищи, приготовил
оружие и электрический фонарь.
Судьба моих проповедей несколько озаботила меня. Я взял тетрадь, где
были собраны откровения, и написал на обложке: "Всем, кому дорога планета и
мучительная история ее детей, помнивших о правде, но забывших о
справедливости, искавших истину, но потерявших мужество". Подумалось, что я
обязан сделать еще одну, самую главную запись, прежде чем спрятать
пророчества в стальной сейф.
Но стоило лишь задуматься над главной заповедью, как возникло
враждебное мне психополе. Оно стремилось снять полярную напряженность моей
мысли: все построения рассыпались, я не мог "приложить ума". Голос
вкрадчивый шептал: "Нам, землянам, нечего оставить людям, если бы даже
кто-то из них и выжил. Что мы можем сказать, трусливые собаки, предавшие и
продавшие все? И ради чего?.. Мы подохли или подыхаем от своей подлости...
Подлый не смеет оставлять заповедей..."
Дух Сэлмона искушал меня. Я догадался и ободрился. Мысль вернулась ко
мне: "Нужно было встать во весь рост - один за одним - и требовать,
обличать, бороться со своими врагами... Мы должны были убить прежнее, чтобы
оставить жить будущее. Но мы предпочли жить в прежнем, чтобы быть убитыми в
будущем..."
"Все равно, - торжествующе закричал дух Сэлмона, - все равно вы
остались трусами, и каждый, кто выживет, будет по-прежнему глух к вашему
языку! Мира больше нет, а пустоте безразличны любые звуки!.."
Спорить было бесполезно. Я выбрал чистую страницу и написал, будто под
диктовку: "Неравные - не свободны. Неравенство, поднимая, бросает в бездну.
Только равенство свободных ведет к вечности".
Дух Сэлмона засмеялся злорадно: "Прекрасные слова! Но кто постигнет их
глубину? Это - шифр, и его не разгадать. Когда-то мы прочли древние
письмена, но ничего не поняли в тексте, кроме жалкого прямого смысла..."
"Всякая истина - шифр, - возразил я. - Его легко постигнет тот, кто не
может без истины. Кому же она не нужна, тот не осилит и разжеванную
пищу..."
Сказав это, я вновь почувствовал прикосновение демона пустыни. "Ты
победил верою! Сердце - это яйцо, из которого должно вылупиться новое
сердце. И только вера служит наседкой..."
"Никакого демона пустыни нет, - упрямо шептал дух Сэлмона. - То, что
ты принимаешь за демона, - твои сомнения... Сердце - не корзина с соломой,
и что за чушь - новый цыпленок сердца?.. Мы, люди, были и останемся
эгоистами. Мы никогда не поверим до конца в наши общие интересы. Может
быть, даже оттого, что нам помешают поверить. Мы эгоисты от рождения. Как
электрон вращается вокруг своей оси, так личность вращается вокруг своего
интереса. Человеческое сознание - что-то вроде замкнутой структуры атомного
ядра, в нем всегда есть силы за и против, и плоды его непредсказуемы, и
непредсказуемость или, точнее говоря, вероятность - качество мироздания.
Нам, людям, свойственно сомневаться в себе, сомневаться в личном и общем
будущем, и потому мы - ничтожны. Допущение, что мы станем великими с
помощью разума, - самое распространенное заблуждение. Прогресс нашей
разумности указывает на все большую ценность всякой жизни, и это
увеличивает страх и трусость среди наиболее разумных. Никогда не бывает
так, чтобы был только выигрыш или только проигрыш. Повышая свою разумность,
мы теряем мужество и готовность к риску. Истинно разумный в наших условиях
- полнейшее ничтожество..."
О, дух Сэлмона умел пудрить мозги! Было бы ложью утверждать, что я
легко преодолел наваждение внушаемых идей. Сказать по правде, я
запаниковал. Я подумал, что был орудием в чьих-то руках, а сам по себе не
действовал и не способен к действию. За всю свою жизнь, подобно многим
другим, я так и не осознал действительных потребностей своей личности,
хотя, кажется, только и служил своим интересам. Я жил рядом с кем-то чужим,
у нас было общее тело и общие заботы, но не было взаимопонимания. Кому я
прислуживал? Чьей воле покорялся? Не был ли то чуждый мне дух, которого я
принимал за себя самого? Конечно, мир человека не может не иметь полюсов,
такова природа всего сущего, но этот мир должен единиться не только единым
телом, но и единым полем тяготения, единым зарядом магнетизма. Я не нашел в
себе такого мира. Может быть, я и не знал о нем, не знал, что он возможен.
Подобно другим, я лавировал между полюсами и ни разу не достигал прочного
равновесия. Я остался чужим - себе. Вслед за другими я повторял чьи-то
бредни, что ад - на земле, и потому земля была адом. Я не умел любить, не
взвешивая всякий раз пользы любви. Мой разум обернулся против меня самого,
потому что я обращал его против других, не задумываясь всерьез над тем, что
мой личный интерес - только общий интерес, что любой мой личный выигрыш -
это проигрыш всех, а проигрыш всех - мой проигрыш...
Наступила слабость - я разуверился в избранности, в том, что от меня
кто-то чего-то ждет. "Зачем куда-то идти и что-то делать? Что за
предрассудок - искупление?.. Не было моей вины в том, что события
повернулись так, а не этак, - к черту искупление!.." Уже снарядившийся в
дорогу, я обмяк возле люка, ослабел и повалился на пол. "Для чего
существуют атомы и частицы атомов? Им нет никакого смысла? Да, они
"кирпичики" вечно кипящей материи, но - для чего?.."
Я усомнился даже в том, что слыхал демона пустыни. "Кто он такой?
Зачем он?.." Он внушал мне какую-то высшую логику, тешил меня какими-то
отдаленными целями. Это напоминало все ту же обанкротившуюся веру в бога...
Но Голос сказал, и я содрогнулся от его твердости и печали: "Не найдет
смысла усомнившийся, потому что смысл возникает и умирает. Смысл создает
только тот, кто действует, кто дерзает, кто рождает мечту и идет за ней.
Даже Природа бессмысленна, если не творит..."
Было так, будто демон пустыни или кто-то, пославший его, обещали мне
вечную жизнь и возрождение планеты.
Обливаясь холодным потом, я поднялся с ледяного пола. У меня
начиналась тропическая лихорадка или пневмония. Я был тяжел, как азиатский
континент. И все же я протянул руку к стальному рычагу, чтобы открыть
люк...
Рука опустилась сама собою. Я понял, что не хочу "выживать", не хочу
никому давать новую призрачную надежду.
"Довольно, довольно!.."
"Вот и хорошо, - сказал Голос, - вот и разумно, наконец. Ни одно
явление не может выйти за пределы самого себя, не может преодолеть своих
внутренних законов. И разве человек способен? Хватит химер! Даже здесь, в
убежище, в этом склепе, ты, пророк, не смог повернуть жизнь по иным
законам. Здесь продолжалось то же, что было прежде..."
"Но ведь я еще не был настоящим пророком! Мне никто еще не сказал, что
я пророк и за мною пойдут!.."
"Трусливое человечество недостойно жизни, - продолжал Голос. -
Допустим, кто-либо выживет, - о цене не говорю, она никого не интересует, -
разве выживший не оживит подлости? Вспомни, какие обычаи принесли из
глубины тысячелетий самые древние народы: охота за черепами, чтобы не
разрасталось народонаселение, преследование высокоумья и богатства. Не
исключено, что это были сигналы прошлого горя, уже происшедшей однажды
катастрофы. Но кто понял сигналы? Кто открыл в них трагический опыт
планетных масштабов?.."
И вновь я согласился. Мудрость Библии была украдена у шумеров, а те -
у кого позаимствовали ее? Самые древние народы уже не понимали мысль о
спасении человеческого рода, дошедшую из мрака времен. Крик ужаса и
отчаяния принимался за возглас радости и удивления деяниям творца.
Мудрость, рожденная страданием как призыв к действию, забавляла, как
цветок. Причем если раньше цветок высаживали у порога или в домашнем
горшке, пресыщенный человек поздний любовался цветами, убивая их. Цветы
срезались раньше, чем поспевали семена. А в семенах была вся тайна... А
потом и вовсе наступило время цветов из пластмассы - мудрость обратилась в
химию, в велеречивую болтовню недоумков...
Демон пустыни видел мои колебания, но не отступался. Не будь его, я
бы, пожалуй, принял таблетку, что гарантировала вечный сон. Таблетка была
при мне как самый надежный выход из затруднений.
Но и дух Сэлмона не переставал бороться за меня, враждебный мне и
всему живому.
Я протянул руку, чтобы набрать код, позволяющий открыть люк, и - глаза
боль пронзила, цифры разбежались, будто живые, в разные стороны. Голос
сказал: "Конечно, ты бы хотел построить жизнь обожженного улея на новых
началах. Но тебе не совладать с его внутренними законами. Пророческих книг
ты не напишешь, а если и напишешь, уцелевшие не станут читать их. Люди
превратились уже в животных. Гонимые голодом, болезнями, всеми напастями
своей горькой судьбы, они выродились в стадо, которое скоро забудет
высокопарный язык безумных предков. Они не будут знать, что такое "парус",
"буква", "стол". Абстрактные понятия добра и зла будут тяготить их ум. Из
всех возможностей тебе останется одна-единственная: используя все тот же
страх, вдалбливать в их головы новый миф и идею нового бога... Но чего ты
потребуешь от несчастных? Чтобы они прочь гнали всякую мысль? Чтобы
исключили познание, обнаруживающее силы, превышающие моральную силу разума?
Чтобы не допускали богатства? Чтобы любой ценой сохраняли равенство и
немедля предавали бы казни того, кто пожелал бы большего, чем другой? Все
это уже было, и все это не поняли или извратили... Ха-ха, когда-то уже был
коммунизм, правда, коммунизм нищей, первобытной толпы, но тебе ли
уразуметь, как необходим, как животворен и спасителен коммунизм богатства?
Видишь, я объективен, я не боюсь рассуждать о вещах, в которые не верю, -
чтобы показать тебе, что все усилия человека выбраться из бездны своей души
и истории тщетны..."
Но демон пустыни рассмеялся и сказал: "Не верь лукавым речам! Небо
завоевывает тот, кто хочет летать. Вся сила зла в том, что оно способно
разрушать. Но оно бессильно созидать. Если бы это было во власти духа,
искушающего тебя, он бы немедля превратил все сущее в золото, не
задумываясь, что исчезнет и вода, и хлеб... Зло подрывает свои собственные
основы, но оно не может осознать это, поскольку исходит из желания
сиюминутной выгоды. Только добро презирает времена. Дар видеть или
предчувствовать дальние, стало быть, общие цели, - это и есть добро..."
Голос возразил: "Человек не совершенен. И оттого не способен видеть
перспективу. Если человек и поступает хорошо, то не потому, что смотрит
вдаль, а потому, что хочет нравственного комфорта: он для себя больше
хочет, чем дает. Крайние формы добра, к которому звали проповедники, ничем
не отличаются от крайних форм зла. И вообще, добро и зло - условность.
Значение имеет только то, что будит творческие силы человека. Все течет,
все развивается, что живет и хочет жить, и бег неостановим. Даже Вселенная
непостоянна в своем постоянстве... Бег - истинный бог сущего, и он
бесконечен. А бег не знает морали..."
И опять я в бессилии опустился на пол. "Зачем куда-то идти? Чего-то
хотеть? Лучше остаться здесь и жить, покуда хватит воды и пищи..."
Но демон пустыни сказал: "Встань, иди и дерзай! И помни во всякую из
минут - горькую и сладкую, сильную и бессильную: нет истины в слове, как
нет света в тени! Все покажешь в слове, но докажешь лишь в действии...
Человек совершенен. Не потому что совершенен, а потому что способен
преодолевать несовершенство и идти к мечте, постигая истину. Истина и есть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг