- Он просто не верит в прогресс, - сказал обо мне Атанга. - Он
пацифист сомнительного толка. А между тем прогресс неостановим. В нашем
распоряжении, например, есть препараты, какие выворачивают наизнанку. Укол,
и у человека не остается ни единой задней мысли...
Атанга и Сэлмон покатились со смеху. Чтобы не выглядеть дураком, я
засмеялся вместе с ними. Дорого дался мне этот смех: в животе тотчас
появились рези. Я осознавал, что все было реальным, - эти люди и их слова,
- но все противоречило реальности, зачеркивало ее, делало излишней.
- Сила террористов в том, что они убивают наших солдат, - продолжал
Атанга, раздувая ноздри. - Но завтра или послезавтра ситуация изменится.
Нам обещают чудодейственные препараты. Приняв его, солдат теряет болевые
ощущения, становится бесстрашным. Можно отрубить ему руку и оторвать
челюсть, он будет сражаться. Тот же робот, только из мяса. Более дешевый и
более ловкий.
- Вы опробовали препарат в действии?
- Пока нет, - ответил Атанга. - Это утверждает концерн, который его
производит. Солидные люди, у них миллиардные прибыли, им можно верить.
Правда, у препарата есть некоторые неудобства, так сказать, побочные
действия, но с этим уже приходится мириться... Позднее люди переживают
депрессию с позывами к самоубийству. Недельку-полторы их нужно продержать в
наручниках, но потом они вновь пригодны для ловли тигров, - полковник
Атанга отхлебнул вина и, забывшись, звучно прополоскал им рот. Кожа его
лоснящегося лица, на которую падал свет через цветные витражи, отливала то
зеленоватым, то синим.
- Изобретение, подобное названному, поощряет агрессию, - сказал я. - И
еще более сокращает шансы на разоружение.
Сэлмон укоризненно покачал головой. Его переполняла веселая ирония.
- "Тотальная ядерная война - высшая степень сумасшествия". Так сказано
в заключении экспертов ООН. И это правильно. Разве можно обывателю говорить
что-либо иное? Да он, не дай бог, переполошится, вообразив, что
правительства не очень-то и пекутся о его безопасности!.. Общественность
должна чувствовать себя хотя бы в минимальных комфортных условиях. Их и
создают с помощью подобных формул. А правда нечто иное: война - самая
реальная перспектива. Ее готовят умные люди. Умирать не хочет никто, но,
помилуйте, смерть - самое справедливое начало в жизни. Смерть приходит и к
богатому, и к бедному, и к больному, и к здоровому, - абсолютное
равенство!..
"Да, смерть приходит ко всем, но от этого тираны не становятся на одну
доску с узниками концлагерей, больной бедняк не уравнивается с цветущим
ростовщиком!.."
- Народ - травка на газоне, - уверенно развивал свою мысль Сэлмон. -
Народ нужно время от времени постригать, истреблять, чтобы он не старел и
не дурел от сытости. Каждый организм знает предельный срок службы.
Государство, народ - тоже организмы, и нет ничего удивительного в том, что
одни народы и государства гибнут, а другие нарождаются. Это - история...
- Я слышал, - заговорил Такибае, ни на кого не глядя, - что ваши
соотечественники, мистер Сэлмон, будто бы уже построили несколько
космических кораблей, каждый из которых берет на борт 60 пассажиров. В
случае ядерной войны корабли взлетят в космос, где переждут время
интенсивных облучений, пожаров и разрушений.
Мне показалось, что Сэлмон пришел в ярость.
- Не знаю. Технически это довольно просто.
- Практически, однако, чепуха, - сказал Такибае. - В случае войны
атакам подвергнутся прежде всего космические объекты... Наш писатель,
возможно, и прав, говоря о разоружении.
- Иллюзия, - бесцеремонно оборвал его Сэлмон. - Главный вопрос,
который я вижу на повестке дня ООН, - сохранение сексуального потенциала
мужчин. Именно тут подрывается интерес к подлинной жизни и стимулируются ее
заменители - псевдоинтеллектуальная болтовня и прожектерство. Мы должны
преодолеть узкий взгляд на сущность политической жизни. Нет классов, нет
социальных групп, заинтересованных в войне, есть неполноценные, которые
осознают свою неполноценность и, теряя один смысл жизни, ищут другой...
Передо мною сидели люди, облеченные властью, влиявшие на судьбы тысяч
других людей. Временами казалось, что Сэлмон и Атанга грубо шутят, потому
что слишком пьяны... Но нет, они не были слишком пьяны... Вслушиваясь в их
речи, я все более убеждался, что они гораздо глупее толпы, какая поневоле
утвердила их власть, надеясь, что ответственность даже в ничтожном человеке
пробудит его высшие возможности. Эти типы не знали ответственности. Их
демагогия таила в себе зло, какое неминуемо должно было опрокинуть
вселенную...
Атанга жевал, задрав вверх лоснящееся лицо.
- У каждого человека должна быть своя щель, через которую он мог бы
сноситься с потусторонним миром. И эта щель не должна закрываться!
- Утехою должен быть наполнен каждый миг жизни, - одобрительно кивал
Сэлмон, - мы все протухли политикой и мыслим вывесками: голлизм,
алкоголизм, колониализм... Да подайте мне что-либо из этого на блюде!
- Вот именно, - подхватил Атанга, - чтобы учесть реальность, нужно
отказаться от старого наследства... Вы уже не обижайтесь, ваше
превосходительство, - обратился он к Такибае, с застывшей улыбкой на лице
следившему за попугаем, - вы уже не обижайтесь, но мы многое переменим!..
Что такое самостоятельность? Это когда мы, правительство, можем расходовать
средства по своему усмотрению... Веселиться, веселиться - все прочее
протухшая политика!.. Знаете, мистер Сэлмон, у нас на острове некогда жило
племя такуа. Они поклонялись солнцу. У них были сплошные табу. Они жили
вяло, ни с кем не враждовали и однажды перестали плодиться!
- Именно, именно, - улыбался Сэлмон, - человека не нужно обременять
больше, чем требует простая радость жизни! Секс и алкоголь - величайшие
изобретения человечества!.. Может быть, еще сортир, кино и газета.
Атанга смахивал слезы восторга.
- Мужчина должен быть мужчиной, все остальное чепуха!
- О, вы, полковник, настоящий породистый хряк!
- Нет, теперь не то, теперь уже совсем не то...
- Уверяю вас, когда вы замените адмирала...
- Что это значит? - перебил их Такибае. - Я вовсе не собираюсь,
господа, подавать в отставку!
В голосе его, однако, было более каприза, чем возмущения.
- Право, никто не собирается этого требовать, - сказал Сэлмон, - но вы
политик, вы знаете, когда приходит срок, с горизонта скатывается даже
солнце. Мы не должны доводить дела до новой Гренады...
- Тост за его превосходительство, - вскричал Атанга. - За то, чтобы он
никогда не сошел с палубы миноносца!..
Тост был залит вином. Атанга и Сэлмон разом поднялись и в обнимку
ушли, говоря, что через пару часов непременно пожалуют на вечеринку.
- Это не вечеринка, - пробормотал Такибае, когда мы остались вдвоем.
Он дрожал, как пес, вымокший под холодным осенним дождем. Вид его был
жалким. - Это не вечеринка, это торжественный прием, на котором я должен
сделать важное заявление...
Мы перешли в другой зал, но и там Такибае нервничал и не находил себе
места. Видимо, боялся, что его подслушивают, - подкрадывался к дверям на
цыпочках и внезапно резко отворял их.
В конце концов мы обосновались в полукруглой башне с видом на залив и
на город, который накрыла уже вечерняя тень.
- Моя новая спальня, - объяснил Такибае. - Здесь железная дверь. Никто
не сунет сюда носа.
"Зачем он выбрал спальней это мрачное помещение с массивными стенами и
узкими окнами?.."
Такибае прошелся по каменному полу, застеленному толстым, мохнатым
ковром. Остановился перед широкой деревянной кроватью.
- Гортензия в сговоре с этими ублюдками, - сказал он, почти незримый,
так как стоял в простенке. - Конечно, здесь нет ванны и всего прочего... Но
я их всех, всех уделаю!..
Он щелкнул засовом, и сразу мне стало не по себе.
Зловеще светилась фигура рыцаря в каменной нише.
- Атанга им более выгоден. Он согласился продать Пальмовые острова.
Там, в шельфе, они обнаружили нефть и газ. Много, очень много нефти и
газа... Разве они обеднели б, если бы дали подобающую цену?.. Нет, они
хотят все за бесценок, покупая подонков... Но я не уступлю им, старина
Фромм. Я надеюсь на вас. Компромисс более невозможен, они сами отвергли мои
условия... Я не дамся! Голыми руками меня не возьмешь! Народ меня любит,
потому что я грабил его меньше, чем остальные... Садитесь, самое время
кое-что записать из моей жизни. Что бы ни случилось, народ не должен
исчезнуть бесследно...
Я был поражен: записывать сейчас о жизни этого невменяемого человека?
Я сел в кресло у стены. От камня холодом потянуло. Я чувствовал спиной
этот холод.
Такибае прошелся взад-вперед по ковру.
- То, что мы начинаем писать, - моя книга, понимаете? Моя, и ничья
больше! Я потребую от вас мысли и чувства и хорошо заплачу. Хорошо
заплачу!.. И все это будет моим, потому что я заплачу. Я опубликую книгу
под своим именем...
Я взял блокнот и достал ручку. "Сейчас, сейчас белую бумагу покроют
черные чернила, и черные слова назовут себя истиной..."
- Эй, вы, мистер Фромм, - раздраженно выкрикнул Такибае, - не делайте,
бога ради, вид, что вы впервые работаете за плату! Вы продавались всю вашу
жизнь и всю жизнь пытались делать вид, что вы свободны и независимы!.. Вы
лгали так же, как и я. И какая разница, что вы лгали себе, а я другим?..
Кажется, Такибае обретал прежнюю форму. Какие-то пружины в нем
становились на свои привычные места.
- Когда я что-либо делаю, я знаю, что я делаю!.. Пишите: "В тот
момент, когда я родился, из-за туч выглянуло солнце и запели птицы..."
Такибае покашлял в кулак.
- Чем честнее и откровеннее я хочу говорить, тем большая получается
ложь... Все разваливается, кругом безразличие и насмешка. Все катится в
пропасть, и нет никого, кто попытался бы предотвратить падение... Это не
записывайте!
- В грядущее с надеждой смотрит здесь только один человек - Око-Омо, -
смело сказал я.
- Вот кого они побаиваются! Но не сомневайтесь, Око-Омо будет
раздавлен, и меня сделают палачом. Это - последнее, для чего я им нужен. Но
они ошибаются, ошибаются, черт возьми! Нельзя же всю жизнь быть дерьмом...
Что бы ни было, я - начало первой республики, и никто, никто не выбросит
меня из истории! Атенаита не станет новой колонией!..
Он остановился в полушаге и заглянул в мой блокнот.
- Мне не нужно было участвовать во всей этой игре, - понизив голос,
сказал он. - Я слишком много знаю, а они убирают тех, кто слишком много
знает. Впрочем, они убирают всех, кто знает и кто не знает... Вы любите
пение сверчков?
- Не понимаю.
- В пении сверчков открывается мне мудрость жизни... Главное -
дотянуть до вечера, - он вытащил из заднего кармана брюк несколько
листочков и злорадно потряс ими, - я суну в глотку ублюдкам настоящего
морского ежа!..
Раздался стук в железную дверь. Такибае проворно спрятал листочки.
- Откройте, ваше превосходительство! - послышался мужской голос.
- Это они, - испуганно зашептал Такибае. - Если станут ломать двери,
придется стрелять.
Я почувствовал слабость - ни встать, ни пошевелиться. "Опять влип...
Зачем, зачем я здесь?.."
Такибае подскочил к кровати и зашарил под матрацем. Появился пистолет,
щелкнул предохранитель.
Между тем кто-то тяжело и настойчиво бухал кулаком в дверь, повторяя:
"Откройте, скорее откройте!.."
И вдруг на моих глазах вздрогнул и зашевелился серебряный рыцарь в
нише - отворилась потайная дверь, которую скрывала фигура рыцаря. В спальню
проскользнули трое в медицинских халатах. Такибае обернулся и вскинул
пистолет. Чокнул затвор...
Выстрела, однако, не последовало.
- Сволочи! Шпионы проклятые!..
- Ваше превосходительство, мы получили указание полковника Атанги
исполнить предписание ваших врачей!
- Я не верю больше своим врачам! - вне себя зарычал Такибае. - Я не
хочу никаких врачей!..
Он попробовал было отбиваться, но санитары крепко схватили его за руки
и за ноги и тотчас же распластали поперек кровати. Один из них стянул штаны
с адмирала и шприцем, извлеченным из блеснувшего цилиндра, сделал укол.
Такибае взревел, дернулся раз-другой и затих.
Санитары отпустили его, перевернули на спину и тотчас вышли из
помещения через железную дверь, отодвинув засов.
Все произошло столь стремительно, что я долго не мог опомниться.
Когда дверь закрылась и все звуки стихли, я осторожно подошел к
Такибае. Глаза его были открыты. Но это были глаза скорее животного, нежели
человека. На лице обильно высыпал пот, на губах пенилась слюна.
- Что они сделали с вами?
В ответ я услыхал мычание идиота...
Между тем наступила ночь, и в спальне сделалось довольно темно. Только
вспыхнувший во дворе светильник тускло озарял часть спальни - кровать с
простертым на ней телом человека, которому я не мог искренне сочувствовать,
но которого не мог и ненавидеть, понимая, что и он жертва.
Мне хотелось уйти. Но я не знал, куда идти. Темные коридоры и пустые
залы наполняли меня ужасом.
Пока я раздумывал, что делать, сидя в глубоком кресле подле камина,
скрипнула железная дверь. Чья-то тень метнулась к кровати, где лежал
Такибае. В рассеянном свете уличного светильника возник на мгновение
человек в маске и перчатках. Я тотчас понял все, бесшумно сполз с кресла,
вжался в каминную нишу...
Яркий луч карманного фонаря зашарил по каменному полу...
Фонарь погас. Послышалась возня, хрипы и сдавленные крики. Что там
происходило, возле окна, я разглядел не сразу...
Навалившись на Такибае, убийца душил его, но - странное дело -
оглушенный инъекцией, он яростно сопротивлялся. Это меня поразило больше
всего. Я даже подумал, что зря он мучит себя...
Они скатились с кровати и боролись на полу уже в густой темноте.
Видимо, предсмертный ужас пробудил в Такибае какие-то новые силы. Или он,
действительно, был очень крепок физически? Кто-то рассказывал мне, что,
боясь покушения, он усердно качал силу.
Убийца не ожидал встретить столь отчаянного сопротивления и постепенно
сдавал сам - шумное дыхание его становилось все короче. Раза два Такибае
удавалось сбросить со своего горла руки в резиновых перчатках, - леденящий
душу вопль оглашал спальню, напрочь лишая меня способности соображать. Тело
мое била лихорадка, челюсти сжались до боли...
Наконец, я услыхал глухие удары - убийца решил действовать по-иному.
Каждую секунду я ожидал, что все окончится, но борьба почему-то
продолжалась.
Неожиданно Такибае вскочил на ноги. Мелькнуло разорванное страхом
лицо. Рубашка в черных пятнах - я догадался, что это кровь...
Неведомая сила вытолкнула меня из убежища. Руки, скользнув по каминной
решетке, нащупали металлический прут. Это был совок, каким в давние времена
хозяева замка набирали угли, - для утюга, для медной постельной грелки...
Я боялся, очень боялся. Хорошо помню, что боялся, но не помню, как
очутился возле борющихся. Убийца снова сидел верхом на своей жертве -
Такибае уже беспомощно дрыгал ногами...
Я стукнул убийцу совком по голове, не ощутив силы своего удара. Он
слабо вскрикнул и отвалился от жертвы. Адмирал, икая, как отравленная
кошка, пополз на четвереньках к окну.
Вспыхнул электрический свет. Перепачканный кровью, совершенно на себя
не похожий, Такибае на коленях стоял возле торшера, с хрипами хватая
воздух. Его тошнило. Он захлебывался и плевал тягучей слюной.
Ближе ко мне, на полу, лежал чернокожий.
- Кто это? - давясь, спросил Такибае. - Кто?
Я перевернул тело. Маска была сорвана. В пространство уставились
выпученные глаза. Лицо было незнакомо.
- Нужно добить...
Я не мог и слышать об этом. Тогда Такибае, шатаясь, добрался до
брошенного мною совка и принялся долбить череп уже мертвого человека...
Такибае был невменяем. Я в изнеможении лежал в кресле. Пахло чем-то
мерзким.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг