сумму в долларах, в крайнем случае соглашаясь на безвозмездный дар.
Княжеский отпрыск клятвенно заверил меня, что сумма нужна ему исключительно
"для срочного отплытия в Европу", где "больше гениев, так что среди них
легко затеряться"...
Я уже отказался от намерения что-либо выудить из Верлядски, но снабдив
его деньгами, вызвал почти необузданный прилив дружелюбия.
- Если вы всерьез насчет книги и не пудрите мне мозги, как прочая
догнивающая здесь сволочь, сбежавшая от долгов, тягот цивилизации или
преступлений, я скажу: держитесь художника, а вернее, его жены. Если вы
поладите с ней, сезам откроется перед вами... А коли не поладите, пеняйте
на себя... И как говорят в Гонконге, дай бог, чтобы ваши ближние не промыли
вам уши прежде дальних...
В тот же день я отправился к художнику. Потный и грузный, он сидел под
грибком на лужайке и специальной камерой фотографировал мух.
- У меня прекрасная коллекция фотографий, - похвалился Дутеншизер,
отираясь мохнатым полотенцем, которое лежало у него на коленях. - Мне было
бы не трудно написать о некоторых аспектах жизни животных, но, к сожалению,
нет свободного времени... Художник творит постоянно. Порою мне кажется, что
процесс мышления, если его выразить графически, состоит из чередования
цветов и линий. Собственно, и слова представляют из себя комбинацию цвета и
формы. Не находите?
- Не исключено.
- Вот именно! - подхватил он. - Люди равны, и мысль одного не имеет
никаких преимуществ перед мыслью другого. Вы мне возразите, что все
определяет истина, но я скажу, что все мнения бесконечно далеки от истины,
а всякая бесконечность равна другой...
Наслышанный о необузданности фантазии художника, годами собирающегося
создавать шедевры, я перевел разговор в нужное мне русло - сказал, что хочу
написать о Такибае, и при этом сослался на Ламбрини.
Дутеншизер засопел.
- Он спер идею у меня! У великих всегда воровали идеи! Но великие -
потому и великие, что не оскудевали! Я давно собирался сделать пару
портретов Такибае. Впрочем, теперь уже это не важно: я намерен уехать.
Бесконечные ливни навевают хандру и скуку. Я люблю неслышные европейские
дожди, не заглушающие шорох слез умиления...
От Верлядски я уже усвоил: чем громче кто-либо уверяет, что собирается
уехать, тем вернее, что он еще долго проторчит на Атенаите.
- А если моя книга будет фактически иллюстрировать ваши портреты? -
решился я на льстивое предложение.
Разогнав полотенцем мух, художник заходил возле грибка. Сказал почти
торжественно:
- Сэр, я целиком принес себя в жертву искусству! Да-да, и терплю в
своем доме Содом и Гоморру именно потому, что желаю спасти искусство. Как
Иисус правду. Меня распяли для всеобщего обозрения, но я не отчаялся и не
предал идею: Дутеншизер, сказал я, тебе довольно шевельнуть пальцем, чтобы
переменить быт. Ты можешь уехать, но ты этого не сделаешь. Ты не бросишь
дело на полпути. - Он посмотрел испытующе мне в глаза: - Когда я встретил
это гнусное создание, Гортензию, и на первых порах влюбился в нее, я, в
доказательство любви, передал ей все свои сбережения. Такую глупость делают
раз в столетие, не чаще, и именно я сделал глупость. Линия грудей, изгиб
бедра - о моя палитра!.. Я надеялся со временем заработать большие деньги.
Но увы... Меценат, покупавший мои картины, внезапно умер. А другие
оказались тупы...
В болезненном желании Дутеншизера прославиться и заработать много
денег было что-то жалкое. Этих типов, бредящих о славе и счетах в банке, я
во множестве перевидал на своем веку, но никогда прежде в их присутствии
меня не охватывало чувство стыда по причинам их безграничной наивности. И
еще фальши. Дутеншизер за свою славу цеплялся, чтобы спрятаться от чего-то
значительно более страшного, чем бесславие и бедность...
На втором этаже с шумом растворилось окно. Я увидел Гортензию.
- Что он вам тут молол, мистер Фромм, какую ахинею? Что я лишила его
средств к существованию?
- Миссис Дутеншизер, - сказал я, помня о совете поляка, - мы тут почти
договорились об одном деле. Я прошу вашего патроната. Предприятие удастся,
если к нему с благоволением отнесется такая очаровательная женщина, как
вы!..
Узнав, что мы задумали книгу об адмирале, Гортензия принесла из
глубины комнаты телефон.
- Вот мое условие, - сказала она. - Вы, мистер Фромм, будете знакомить
меня с законченными главами, а он - показывать начатую мазню!
Я убедил Дутеншизера согласиться, Гортензия тотчас кому-то позвонила.
- ...У меня есть парни, которые согласны воспеть адмирала... Мистер
Фромм и мой законный супруг... Да, конечно, они хотели бы видеть его в
обычной обстановке... Но публика не знает, как делается история!.. Живчик,
ты прав: великий характер не может проявиться в мелочах!..
Потом мы сидели на веранде, пили кокосовое вино, ели салат из
осьминогов и говорили о том, удастся ли Такибае приобщить Атенаиту к
цивилизации.
- Разумеется, нет, - сказала Гортензия. - Да в этом и нет
необходимости. Кое-кого меланезийцы весьма раздражают, и я лично понимаю
их... Мы держим двух служанок. Почему двух, если хватило бы одной? Да
потому, что каждая из них в любой момент, не спросясь, может уйти в родную
деревню, если почувствует скуку или ей приспичит на свидание к дружку.
Внушить что-либо им совершенно невозможно, и стимул оплаты их не особенно
трогает: были бы деньги, а сколько их, вроде бы безразлично. Дети,
настоящие дети...
На нас были выписаны пропуска, и чиновник канцелярии, в котором я с
радостью узнал Куину, провел нас в кабинет.
Такибае был в шортах и спортивном трико.
- Мне доложили, что вы готовы работать над образом меланезийского
государственного деятеля. Прямо скажу: для нашей страны, обкраденной
империализмом в наиболее плодотворную пору жизни, нужны образы, которые
заложили бы основы национального духа...
Убежденный в значительности своей личности, Такибае не подготовил
никакого специального шоу. Он не избегал в нашем присутствии бесед
конфиденциального характера и не пытался создать впечатления своей
чрезвычайной загруженности и служебного усердия.
Дутеншизер фотографировал адмирала, смущенно повторяя, что фотографии
психологически подготовят его к портрету.
Я спросил Такибае, как он представляет себе роль современного
политического деятеля.
- Теперь, когда развитие человечества переживает кризис, значение
политики и политиков непрерывно растет. Увы, на земле еще не изобретено
эффективного механизма, уравновешивающего власть, которая, как известно,
карает и награждает, ведет переговоры и сеет разрушения. В наше время
компетентные вожди - главное богатство наций. Народ должен иметь право
выбирать достойных. Именно в этом кроется его жизнеспособность. Я не
собираюсь болтать, как другие, о скромности. Да, я, безусловно, выдающийся
государственный деятель. На предстоящих выборах я выставлю свою кандидатуру
и, думаю, у меня не будет конкурентов...
Такибае был прирожденным полемистом. Он не повторял отрепетированных
фраз, его мысль творила в ту минуту, когда он спорил с оппонентом. Мой
блокнот быстро заполнялся.
- Какую проблему вы считаете главной?
- Сохранение человечества - вот проблема, которая должна собрать всех
за один стол. Война или мир - результат. Главный вопрос - способность
человека осознавать свои действительные, а не мнимые интересы и готовность
служить разуму, а не доктринам... В средние века общественная мысль
топталась и деградировала, потому что церковные и светские феодалы
допускали мышление только в рамках догм. И в новейшие времена грядущему
высокомерно отказывают в более полном знании истины. Между тем без новых
подходов человек утратит достижения морали. Ситуация плачевна: недостает
энергетических ресурсов, не хватает продовольствия, разрушается среда
обитания, сужаются границы человеческого творчества. Качество продуктов
падает, количество плодородных земель сокращается, вредные примеси в пище,
воде и воздухе вызывают необратимые патологические изменения. Мы еще не
умеем их регистрировать, но они грозят обвалом чудовищной силы... Атенаита
станет первой страной мира, где всем этим проблемам будет уделено
подобающее внимание... Мы ограничим рождаемость, введя налог на ребенка. Мы
займемся проблемой породы, иначе говоря, генетическим улучшением
человека... Я положу конец классовой ограниченности знания, заставив
каждого думать категориями общества и планеты... Всеобщий психоз и апатия к
жизни угрожают нам сильнее атомной войны. Настанет срок - и он уже близок,
близок! - когда доведенные до отчаяния массы, разуверясь в возможностях
достижения свободы и справедливости, добровольно согласятся на смерть... Я
предлагаю свой выход из тупика: пропорциональное и всеобщее сокращение
населения и в качестве первого шага - стабилизацию его численности и
контроль над рождаемостью. Здесь скрыт источник напряженности, дающий все
козыри в руки империализма... Они насосались нашей крови. Нужно отменить
все кабальные договоры, нужно упразднить все долги. Довольно! Люди устали
слушать националистический бред безответственных деятелей. Я, вождь
маленького народа, бросаю перчатку могущественным премьерам и президентам:
давайте состязаться в мудрости, в способности предвидеть завтрашний день!..
Пора положить этому начало!..
Я был в восхищении.
- Браво, адмирал! Вы и подобные вам деятели способны подтолкнуть мир к
реализму там, где оказываются негодными прежние средства!
- То-то же, - Такибае принялся раскуривать сигару и проделывал это не
без изящества. - Мы живем во времена драматического абсурда, мы или
превратимся в космическую бабочку, или подохнем личинкой! Пока впереди я
вижу гигантский концлагерь или гигантское кладбище. В конце концов людям
нужна жизнь, а не покупательная способность, безопасность, а не насилие
законспирированных групп, нормальная еда и жилье, а не посулы рая...
"А если это демагогия?" - мелькнуло у меня подозрение.
- Можно подумать, что мои слова - демагогия, - продолжал Такибае,
глядя на меня в упор. - Наше развращенное сознание не способно воспринимать
иначе живую мысль, требующую действия... Гнев и разум, и я скажу даже
больше, выгода и разум - вещи прямо противоположные. Кто истинно разумен,
не поддастся гневу, кто поддался гневу, уже потерял разум. То же и с
выгодой. Кто истинно разумен, понимает, что его выгода - в выгоде других.
Но кто пошел по пути собственной выгоды, поставил себя на грань
катастрофы...
Раздался мелодичный звоночек, на столе вспыхнула зеленая лампочка.
Адмирал выключил лампочку, что, как я понял, означало разрешение войти.
Адъютант ввел в кабинет крупного, одутловатого, с макушки облысевшего
человека, скрывавшего глаза за дымчатыми очками. Человек был в кремовом
полотняном костюме с бордовой бабочкой.
Такибае встал с кресла, чтобы пожать гостю руку.
- Это мои друзья, - пояснил он с улыбкой, - мистер Фромм, писатель.
Мистер Дутеншизер, художник. Они готовят обо мне книгу... Знакомьтесь,
господа! Его превосходительство посол Сэлмон.
Посол протянул мне пухлые, прохладные от пота пальцы.
- Это будет превосходная книга! - громко сказал американец. - Один из
самых динамичных и непреклонных политиков! Трудолюбив, демократичен,
неподкупен!..
- Не совсем так, - перебил Такибае. - Я беру все взятки, которые мне
дают, ибо тем самым дешевле обхожусь своему народу.
- Вы настроены чересчур воинственно!
- Это и понятно: мы только что говорили о мире.
- И что же вывели? - зевнув, Сэлмон постучал указательным пальцем по
верхней губе. - Имейте в виду, именно состояние необъявленной войны больше
всего сдерживает "красных". Без угрозы войны мы с вами превратимся в нули,
станем мишенью для террористических шаек!..
- Войны не будет, - проворчал Дутеншизер, складывая фотоаппараты.
- Почему же? - спросил Такибае. - Потому что абсурд, не правда ли?
Испепелить миллиарда два, миллиард удушить в ядовитом дыму и еще полтора
миллиарда обречь на вымирание в муках - абсурд?
- Именно, - кивнул Дутеншизер.
- Рассуждение обывателя. Разумному кажется противоестественным
антиразумное. Но антиразумное - самое типичное для разумного. И то, что он
кажется себе разумным, - тоже антиразумно...
Заблистали молнии, покатились, нарастая, удары грома, хлестнул густой
ливень. Такибае отворил из кабинета двери на веранду, все вышли на свежий
воздух и некоторое время слушали шум дождя.
- Есть вещи пострашнее, чем атомная война, - сказал Сэлмон, морща лицо
и скаля зубы. Ему было душно, он с трудом стянул с себя пиджак, отстегнул
бабочку и спрятал ее в карман. - Вчера мне снился сон... Нечто подобное
может произойти наяву. И гораздо раньше, чем война.
- Что же именно? - спросил Такибае.
- Не правда ли, в мире то здесь, то там вспыхивают эпидемии, уносящие
десятки, а то и сотни тысяч жертв? Удушья, конвульсии, кровоизлияния, чума,
холера и все прочее, что несет с собой непобедимый микромир... Я увидел во
сне, будто закрылись границы и возобладала ненависть. Всех охватила паника.
Государства потеряли прочность и распались...
Шумел дождь. В его пелене терялись очертания эвкалиптов, помнивших еще
времена полного душевного комфорта своих хозяев...
- Зловещее иносказание, - покачал головой Дутеншизер.
- В химической и бактериологической войне результаты еще более
непредсказуемы, - нахмурился Такибае. - Гигантские территории, смена
температур, дожди и ветры.
- Все это учитывается, - усмехнулся посол. - Уже придуман газ,
которым, как целлофановым мешком, можно накрыть весь мир.
- Весь мир, - повторил Такибае.
- Зато через полгода этот мир будет уже совершенно иным.
- Сомневаюсь, - возразил Дутеншизер. - Что произойдет с теми, кто
постарается уцелеть? Я полагаю, на этот счет никто не даст однозначного
ответа.
- Неужели все мы настолько обречены? - вмешался я, озадаченный тем, с
какой отстраненностью обсуждается самый трагический из всех вариантов
будущего.
- Не знаю, не знаю, - развел руками Сэлмон.
Адмирал Такибае, просвистав какой-то мотивчик, обернулся к послу:
- Ситуация гораздо опасней, нежели вы думаете. Несмотря на болтовню и
горы заверений, кое-кто, действительно, способен пойти на риск ядерной или
даже, скорее, химической или бактериологической войны. Опыт истории это
подтверждает... А в причинах для острейшего кризиса нет недостатка.
Продовольственный или энергетический голод. Непредусмотренное политическое
развитие отдельных стран... Близится время, когда обычные средства
регулирования и контроля окажутся уже недостаточными...
Мне показалось, я схожу с ума. "О чем говорят эти люди? Откуда у них
столько презрения к другим? Откуда такое патологическое бесстрашие? Люди ли
они?.."
Дождь кончился, в мокрых кустах бугенвилеи протенькала яркая птица. Из
кабинета адмирала донеслись настойчивые телефонные звонки. Когда звонки
умолкли, Сэлмон спросил:
- Для чего здесь лошади?
И я вдруг увидел в глубине парка лошадей. Два темных силуэта.
- Лошади? - переспросил адмирал, занятый своими мыслями. - Так, для
пейзажа...
"Перед тем как перегореть, лампочка ярко вспыхивает, - подумал я. - И
люди, перед тем как совсем обезуметь, щеголяют друг перед другом пустым
умом..."
Боюсь, мне не дождаться пенсии: дела идут все хуже и хуже. И в клинике
тоже.
Мир завтра погибнет. Непозволительно терять время на суету. Самое
разумное сегодня - уединиться, отключиться, приготовиться к смерти в любую
минуту.
Асирае получил второе ухо своей жены. Но тактика устрашения на сей раз
отказала: Асирае рассвирепел и поклялся отомстить, назвав в газете
похитителей "гангстерской бандой империализма". Но что из этого выйдет?
На остров прибыло пополнение для "белогубых". Все держат в секрете, но
в Куале уже шепчутся о том, что наемники начали операцию по прочесыванию
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг