развел руками и почти виновато добавил: - Вот побьем контру в мировом
масштабе - так милости прошу!
- В мировом масштабе, - усмехнулся Антон и кивнул в сторону
жовто-блакитного стяга. - Сдается мне, вы в городском масштабе никак не
управитесь.
- Так шо ж, - рассудительно сказал Гнатюк, - ничего лишнего
самостийники себе не дозволяют, а что грозятся москалей сала лишить, так то
ж еще не преступление. Иной раз вожди с трибун и не такое балакают, так мы ж
понимаем - политика!
- Послушайте, Гнатюк, баня у вас имеется? - поинтересовался Антон. -
Что-то запаршивел я в дороге, сами знаете, в поезде вшей нахвататься
запросто можно.
Гнатюк расцвел в улыбке.
- Баня! - презрительно сказал он. - Шо баня, товарищ! Тю! Тут к твоим
услугам Черное море!
- Так холодно же еще, - мысленно ежась, сказал Кторов. - Вода-то поди
не прогрелась.
- А горилка на ще? - ухмыльнулся Гнатюк. - Да сами побачьте, в плаще-то
уже жарко.
Глава пятая
Не зря хохлы говорят, что с салом любое дело веселее спорится.
Брусочек копчености кончился на удивление быстро, хотя хлеба еще
оставалось вполне достаточно, и Антон Кторов понял, что пора идти к морю.
Идти пришлось недалеко - как-то вдруг открылся галечный берег с площадкой
маленькой мокрой пристани на деревянных сваях. У пристани были привязаны
пара баркасов и несколько лодочек, которые покачивались на зеленоватых
волнах. Недавняя непогода пригнала к берегу сотни небольших медуз, и они
сейчас покачивались в воде белыми полупрозрачными мешочками.
Вода была холодной, но вполне терпимой.
Кторов искупался, собрал по берегу сучья и досточки, разжег костер и
тщательно прожарил над ним одежду, уделяя особое внимание швам - в швах
потрескивало, и это значило, что меры предосторожности Антон принял
своевременно: поезд наделил его нежелательным соседством вшей.
Неторопливо одевшись и проверив оружие, убедившись в его исправности и
готовности к выстрелам, Кторов неторопливо побрел в сторону белых скал,
всячески изображая незаинтересованного человека, ничего не знающего о
местной жизни.
Идти пришлось довольно долго, это только на первый взгляд мнилось, что
до белых скал рукой подать, на самом деле до них оказалось минут тридцать
неспешного ходу.
У валуна никого не было.
Но следы выдавали недавнее присутствие человека. Песок вокруг валуна
был истоптан, но вот что странно: по зрелом размышлении следовало признать,
что все эти следы принадлежали детям - в ладонь Кторова, они соответствовали
размеру ноги подростка двенадцати или тринадцати лет. Глупо полагать, что
кто-то из них был шпионом. А тем более бандитом. Скорее, где-то здесь нашли
пристанище беспризорники, которых гражданская война наплодила в изобилии.
Он огляделся по сторонам и едва не присвистнул в изумлении. Неподалеку
явно имелись пещеры, но странное дело - входы в них были устроены так, что
совокупность их делала поверхность скалы похожей на человеческих череп: два
темных проема походили на глазницы, еще один - продолговатый и расположенный
ниже - напоминал нос. А длинная темная расщелина еще ниже казалась похожей
на широкий рот, украшенный острыми клыками белых известняковых валунов.
Белые валуны отличались от скальной породы, поэтому смело можно было
сказать, что камни эти сюда принесены людьми, причем не слишком давно.
Подниматься к пещерам Антон не стал. Маленькие бандиты порой бывают
опаснее взрослых: они сами не знают страха смерти, а потому беспощадны к
остальным. Он постоял немного, раскачиваясь на носках, потом решительно
зашагал обратно.
Легко было Бокию и Дзержинскому посылать его туда, не знаю куда, чтобы
найти то, не знаю что. И пугали его напрасно. Обычный был городок -
провинциальный. И чудесами в нем не пахло.
***
Не зря Антон Кторов вспоминал про Глеба Ивановича. Бокий в это время
сидел в своем кабинете, а напротив него с деликатной развязностью человека,
знающего себе цену, курил Блюмкин.
- Яков Григорьевич, - Бокий сердито отмахнулся от дыма. - Будь
серьезнее.
- Так я и говорю, - блеснул стальными зубами Блюмкин. - Серьезный,
очень серьезный человек. До революции преподавал физику в Казанском
университете. Сейчас сидит в Гатчине на даче и работает. Зовут этого
человечка Гросс Фридрих Павлович, до революции был приват-доцентом, сейчас,
как и весь ученый люд, на вольных хлебах. Занятные вещи этот Гросс излагает.
Тебе бы самому послушать! С помощью системы зеркал он пытается заглянуть в
будущее. Не знаю, насколько ему это удается, но говорит он весьма
занимательно. Так, например, этот Гросс утверждает, что советская власть
продержится семьдесят лет, но все рухнет в конце восьмидесятых, когда власть
в партии возьмет горбатый человек. И еще он утверждает, что большая часть
этого времени пройдет под правлением стального человека с Северного Кавказа,
и это правление принесет России могущество и жесточайшие страдания.
- Партия этого не допустит, - сердито сказал Бокий. - Она сама может
поправить любого из зарвавшихся чинуш. Так что же, этот хрен казанский
намекает на скорую смерть Ильича? Обыкновенный нелояльно настроенный к нам
интеллигент. Взять его да попугать крепенько, чтобы штаны застирывать
пришлось. Все его предсказания сами из головы выветрятся.
- Не скажи, Глеб Иванович. - Блюмкин встал, сгорбился над горящей
спичкой, выпустил в сторону от начальника клуб дыма. - В том-то и дело, что
все не так просто. Действия Колчака он нам по полочкам разложил, словно в
штабе у него всю жизнь просидел. Про нападение на наших дипкурьеров в Ревеле
он тоже сказал, но мы, по своему обычаю, его сообщение мимо ушей пропустили.
Теперь он по международным вопросам совсем что-то непонятное талдычит: мол,
Германия, хоть и проиграет в войне, в конце тридцатых большую силу наберет и
к власти придут не коммунисты, а какие-то национал-социалисты, возглавляемые
человеком мистических убеждений, и имя его будет начинаться на букву "А". Я
смотрел, среди тамошних политиков ничего похожего нет, да и партии такой не
существует. Мистики есть, "Зеленая лампа" там, то-се, но ничего похожего я
не нашел. Однако это не значит, что слова Гросса - чистый бред, сами знаете,
условия появляются, когда общество созрело.
- Хорошо, хорошо, - примирительно выставил вперед руки Бокий. У него
были длинные нервные пальцы. - Я возьму этого Гросса на заметку. Что Есенин?
- Сережа? - Блюмкин усмехнулся. - Пьет.
- Талант, талант, - забормотал Бокий, невидяще глядя сквозь Блюмкина. -
Ладно, тебе предстоят долгие и опасные поездки. Поручим все Агранову, он
справится. Как у тебя с фарси?
Блюмкин засмеялся и выдал длинную непонятную тираду.
- Впечатляет, - оценил Бокий. - Но меня нетрудно обмануть. Главное,
чтобы твое произношение понимали в Иране. В скором времени тебе предстоит
войти в ЦК тамошней компартии.
- Я тут недавно Антошу Кторова видел, - с неожиданной ревнивой ноткой в
голосе сообщил Блюмкин. - Мелькнул и пропал. Новое задание, да?
Бокий сделал несколько шагов по кабинету.
- Задание дает Разведупр, - сказал он, потирая бритый подбородок. -
Скажем так, Кторов выполняет ответственное поручение правительства РСФСР. По
случаю чего находится в очередном отпуске.
***
Сколько ни говори ишаку о свободе, он ее не осознает, пока на шее у
него хомут.
Отпуск и работа под видом отпуска, как говорят хасиды, совсем разные
вещи.
Раби Симон бен Шетах однажды изрек: "Истинное наслаждение -
освободиться на время от мыслей и забот; подлинное бедствие - освободиться
от них навсегда; настоящее горе - предаваться мыслям и заботам в то время,
когда ты приготовился к наслаждениям".
Предстояло не только работать, предстояло еще создать видимость того,
что ты и в самом деле писатель и выполняешь по мере сил и таланта своего
указание Наркомпроса. Тем более что тяги к литературным трудам Антон Кторов
особо не испытывал. Тем не менее он терпеливо исписал за вечер десятка два
зеленых листов, стараясь делать записи нарочито неразборчивым почерком. Для
непосвященных этого было достаточно.
На второй день пребывания Антона Кторова в Лукоморске зацвели алыча и
слива. Улицы окутались бело-розовыми клубами дыма, дни стояли солнечные, и
море было спокойным. Медузы отошли на глубину. К деревянному причалу прибило
мертвого дельфиненка. Хмурые растрепанные вороны расхаживали по мокрому
песку, оставляя на нем крестообразные отпечатки, и клевали тело дельфиненка,
изредка вступая в сварливые хриплые перепалки.
В парке у деревянной набережной играл скрипач.
Высокий, с морщинистым печальным лицом, худой, неуклюжий, похожий на
линейку для измерения тканей, он был одет в темный костюм, лакированные
штиблеты с белыми вставками, и на голове у него была широкополая темная
шляпа.
Около музыканта остановился невысокий круглолицый мужчина, лысина
которого являлась естественным продолжением лица. Мужчина был в белой рубахе
с расшитым воротником, соломенной шляпе и в чесучовых белых брюках,
заправленных в мягкие коричневые сапоги.
- Жид, - радостно и удивленно сказал он, выпятив округлый живот, как
женщина, старающаяся привлечь внимание окружающих к своей беременности. -
Однозначно, жидяра!
Скрипач играл, не обращая на прохожего внимания.
- Ты не здесь играй, - сказал толстяк. - Ты там играй! Скрипач
продолжал игру.
- Тебе говорят! - визгливо возвысился толстяк. - Му-зы-кант!
- Вы меня знаете? - удивился старик, опуская смычок, но еще придерживая
подбородком скрипку.
- Нужен ты мне! - презрительно сказал толстяк. - Шел бы к своим, да им
бы и будоражил мозги! После твоей игры плакать хочется, так мы за три года
уже нарыдались!
- Этика есть философия убеждения, - сказал скрипач, опуская скрипку. -
Вы меня не убедили.
- Щас, - злорадно сказал толстяк. - Щас, сука, убедишься!
- Komm, - сказал скрипач, - nach der Schwanz! - Подумал и добавил: -
Die Vogel! [Ну, сами понимаете, послал он его. А потом презрительно добавил
то, что на наш язык можно приблизительно перевести как "щегол".]
Ура-патриоты только притворяются, что они храбрые. Услышав непонятные и
страшные слова, толстяк ретировался, что-то бормоча под нос - то ли угрожал,
то ли перед собой оправдывался, то ли встречу в самом недалеком будущем
обещал со всеми ее неприятными последствиями. Глядя ему вслед, Кторов
засмеялся. Смех этот, казалось, развеял очарование утра. А может, все
произошло раньше, когда в тихое пение смычка вторгся визгливый голос
толстяка?
Старик медленно убирал скрипку в футляр.
- Не обращайте внимания, - по-немецки сказал Антон. - Идиотов у нас
пока хватает. Их даже с избытком.
- Глупость - единственное качество, которое человечеству дано в
избытке, - кивнул старик и приподнял шляпу. - До свидания, господин Кторов.
Некоторое время Антон смотрел ему вслед, потом спохватился: старик
назвал его по фамилии! Этой фамилии в Лукоморске не знал никто, и не должен
был знать. Вот тебе и конспирация! Он хотел догнать старика, чтобы спросить,
откуда тот его знает.
Но не успел.
Из кустов вышел недавний знакомый Антона - огромный черный кот из
канцелярской лавки. Кот остановился, поднял распущенный хвост, задумчиво и
грустно пошевелил усами и буднично сказал, широко разевая розовый рот и
показывая клыки, которым мог бы позавидовать тигр:
- Ну и попал ты, Антоша, в переплет! А еще разведчик! Коты, и те о его
миссии знали!
- За хвост тебя и башкой о дуб! - помечтал вслух Кторов.
- Слова-то какие! - фыркнул кот. - Вы же интеллигент, Кторов! Впрочем,
еще Ларошфуко сказал, что человека нельзя назвать в полной мере
интеллигентным, если его язык бежит впереди мыслей.
Вот так! Приложил его кот. Башкой о дуб.
Глава шестая
Лукоморск попал в поле зрения Глеба Бокия не случайно.
Будучи студентом Горного института, Глеб увлекся различными загадками и
тайнами. Все началось с одной лекции, на которой профессор Николай
Степанович Костомыш неожиданно для всех студентов рассказал о российском
минерологе Александре Карамышеве, который в 1776 году изобрел прибор,
названный им "Просветителем", для изучения земных недр. В результате
продемонстрированного опыта, как показывали впоследствии очевидцы, Карамышев
доказал, что любому непрозрачному известняковому шпату можно посредством
науки придать полную прозрачность. "Представьте, господа, - сказал
Костомыш, - каким мог быть труд геолога, если бы без бурения скважин и
трудоемкого изготовления шурфов мы могли бы наблюдать естественное нутро
нашей матушки земли. Увы! Увы! Увы! Труды Карамышева были бесследно
утрачены, как многое из того, чем могла бы гордиться российская наука и в
чем совершенно не нуждаются идиоты, правящие Россией".
Рассказ его запал в душу Глеба Бокия. Пылкому воображению юноши
представлялись геологи, изучающие недра и видящие их внутреннюю суть, а
потому могущие точно сказать, где нужно бурить скважину, а где даже не стоит
пытаться.
И все это кануло без вести в прошлом, потому что кто-то побоялся
потрясения государственных устоев!
Поэтому уже после революции, заняв значительную должность в ВЧК, Глеб
Бокий приказал направлять в его адрес информацию о небывалых событиях,
изобретениях, загадочных и тайных явлениях, имевших место на территории
республики, и даже принялся подбирать для работы специальную агентуру. К
тому времени он для себя уже делил разведку на политическую и научную.
Первой должны были заниматься революционные романтики, фанатики и
авантюристы, второе направление могло быть доступно лишь людям, имеющим
определенный склад ума, для которых ночные бдения над зашифрованным
посланием приносили большее удовлетворение, чем скитания во вражеском тылу,
перестрелки и лихие захваты штабов и пленных. Глеб Бокий подбирал в эту
группу аналитиков, способных расчленить явление на важнейшие составные
части, дать полную и обоснованную оценку каждой из них.
- Глеб, - сказал ему Дзержинский. - Вы расточительны. Вы смотрите в
будущее, а мы пока решаем единственную тактическую задачу - удержаться у
власти. Если мы не удержимся - все ваши идеи окажутся просто ненужными.
- Я вас сильно уважаю, - глухо сказал Бокий. - Но эту работу надо
закладывать сегодня. Завтра будет поздно.
- Да я согласен, согласен, - сухо и безрадостно рассмеялся Дзержинский,
поднимая обе руки. - Только, дорогой мой Глеб Иванович, положение в стране
требует от нас решения стольких политических задач, что на все остальное
времени пока не остается. Вот вы в Петербурге были, сколько же расстрелять
пришлось, чтобы в городе стало спокойно!
Бокий сухо сказал:
- Слишком много стреляли, Феликс Эдмундович. Если бы не истерики
Зиновьева, который во всем видел контрреволюцию, жертв было бы меньше.
Кровожадный и трусливый человек. Если дать ему волю, в Питере останутся
только он с семьей и его родственники. Обещали мир и спокойствие, а на деле
залили страну кровью. Когда-нибудь с нас спросится.
- Достоевского начитались? - Дзержинский приподнялся и заглянул в глаза
Бокию. - Не мы все начали, не мы. Мы сначала и Духонина отпустили, и
Краснову с Корниловым под честное слово свободу дали. У тебя все?
Бокий подумал.
- Есть один человечек, - сказал он. - Бывший приват-доцент, зовут его
Гроссом Фридрихом Павловичем. Мне доложили, что он с помощью зеркал пытается
заглянуть в будущее. Так вот, он говорит о том, что эра Ульянова-Ленина в
политике недолговечна, а его место займет некий стальной человек, выходец с
Кавказа, и это правление принесет России высшее могущество и жесточайшие
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг