кухней, как и с любой иностранной, надо было обращаться осторожно. А то
закажешь такое, что в рот не возьмешь. Был у него печальный эпизод, когда он
в далеком городе Ош заказал в ресторане местное блюдо, которое при ближайшем
рассмотрении оказалось жареной саранчой. Именно поэтому он с таким интересом
ждал ответа бармена. Ответ его едва не разочаровал.
- Яйца, фаршированные мясом, - объяснил Джойс. - Очень вкусно.
Ожидание заказа не затянулось. Видимо, все уже было у бармена в
полуфабрикатах. Эти самые "минтанны" и в самом деле оказались очень вкусны,
да и красный рис пряно обжигал рот и возбуждал аппетит. Играла негромкая
музыка. Вечером людей в баре было значительно больше, чем днем. Одеты все
они были разнообразно, а некоторые даже странно. На Баскунчака никто не
обращал внимания, и это ему нравилось.
Странное дело, но коньяка оказалось вполне достаточно, два блюда
насытили журналиста, а крепкий несладкий чай доставил ему подлинное
блаженство. Дмитрий всегда подозревал, что настоящий чай сладить нельзя,
сладить надо было лишь тот эрзац, который продается в магазинах. Сейчас он
убедился, что его теория была верна. Этот чай не требовал сахара, напротив -
он его напрочь отрицал.
Счет приятно удивил его. В столице такой ужин стоил куда дороже.
Баскунчак расплатился. Поблагодарил бармена и, подумав немного, купил две
бутылки пива. Бутылки были старомодными, из темного стекла и по пол-литра. С
бутылками в обеих руках он вышел в холл.
Холл был едва освещен, и в глубине его голубовато светились
многочисленные двери, которых днем Баскунчак не видел или просто не заметил.
Настроение было хорошим, в номере одному сидеть не хотелось, поэтому
Баскунчак решил немного попутешествовать перед сном.
Он пересек холл, наугад толкнул одну из дверей и замер.
Перед ним расстилался необычный город. Странные длинные дома,
напоминающие ящики без окон и дверей, с какими-то отверстиями у крыш,
приземистые, угрюмые, непомерно длинные иные расстилались на километр и
больше. Над домами было серое от звезд небо, на котором выделялось несколько
ярких скоплений, вместе они давали больше света, нежели дает Земле ее
спутник в период своего полнолуния.
Над странным миром царила не ночь, скорее это были сумерки, лишенные
полутеней.
Дмитрий изумленно огляделся.
У стены одного из серых безрадостных домов лежали странные существа.
Ростом с земного десятилетнего ребенка, каждый из них напоминал зеленого
чешуйчатого кузнечика с прозрачными крыльями, четырьмя гибкими конечностями
и прямо поставленной, узкой, почти человеческой головой.
Чуть дальше, там, где торцы зданий образовывали нечто вроде площади,
стояла скульптурная группа из трех фигур.
Высокий человек обнимал двух человекоголовых кузнечиков.
Все трое смеялись, поднимая лица вверх, - они чему-то одинаково
радовались. Желтый нарядный камень, не похожий на холодный мрамор земных
статуй, дополнял впечатление радости.
Нет, известные журналисту скульпторы не умели с такой живостью передать
лица, в их скульптурах всегда оставалось что-то безжизненное, показывающее,
что перед тобой камень, а не тело. Здесь же было живое лицо, до того живое,
что хотелось улыбнуться в ответ на его улыбку.
Баскунчак изумленно разглядывал скульптуру, не понимая, куда это он
попал. И в это время сердце его сжали невидимые тиски. Дмитрий покачнулся,
зашарил глазами по сторонам. Рядом со скульптурой возвышалось нечто
странное, ни на что не похожее: не то ком земли, не то раздувшаяся черепаха,
не то рыцарский шлем из земных музеев. Из середины этой каменной опухоли
вздымалась гибкая - змеиным телом - трубка, и на конце ее был нарост вроде
большого огурца или ананаса. Он сверкал, этот нарост, от него отбрасывались
лучи, но не как от лампочки - сплошным сиянием, а словно от тысячи
колюче-ярких остриев, как если бы он был инкрустирован драгоценными камнями
и каждая грань сияла особо, - он пронзал, а не освещал лучами. Трубка со
сверкающим наростом вытягивалась в сторону Баскунчака.
Нарост шевельнулся, и Баскунчак вновь ощутил свинцовую тяжесть в теле и
острую боль в груди. Бутылки выпали из рук. Отстраненно Дмитрий смотрел, как
они разлетаются на осколки. В глазах начало темнеть. Журналист нащупал дверь
за спиной, из последних сил потянул ее на себя и оказался в полутемном
холле. Многочисленные двери по-прежнему таинственно высвечивались перед ним,
только сейчас руки Дмитрия были пусты, а брюки внизу были мокрыми от пива.
Сзади послышались шаги.
Дмитрий испуганно обернулся.
Высокий мужчина со странным неподвижным лицом поравнялся с ним. Мужчина
был в темном комбинезоне, плотно облегающем его мускулистое тело.
- Чужую дверь открыли, дружище? - спросил мужчина. - Не стоит без
подготовки. Будьте внимательнее, рассеянность чревата неприятностями.
И скрылся за дверью.
Рассмотреть его Баскунчак не успел, тем не менее он готов был
поклясться, что затылок у мужчины был нечеловеческим весь в каких-то
хрящевых узелках и бугристый.
Он помотал головой, отгоняя наваждение, растерянно огляделся по
сторонам. Все происходившее показалось ему сном, но мокрые брюки и
отсутствие только что купленного пива убеждали в обратном.
Растерянный, он вернулся в бар.
Бармен Джойс оставил очередного клиента, подошел к журналисту и
внимательно оглядел его.
- Неосторожно, - укоризненно сказал он. - Пиво, разумеется, потеряли?
Баскунчак кивнул.
- Что это, Джойс? - спросил он. - Это... это фантастика какая-то. Вы не
можете объяснить, куда это я попал?
- Откуда я знаю, какую дверь вы открыли, - флегматично возразил бармен.
Он удалился за стойку и вернулся. Держа в пухлых волосатых кулаках две
бутылки пива, он вернулся, поставил бугылки на ближайший столик и, кивнув на
них, сказал с доброй улыбкой, делающей его похожей на гангстера:
- За счет заведения.
Еще раз вгляделся в бледное, потрясенное лицо журналиста, на котором
выделялись черные глаза и жесткие черные усы, ободряюще потрепал плечо
Дмитрия.
- Непривычно?
- Ерунда какая-то, - сказал Дмитрий. - Пейзаж этот... Иван Жилин... Но
так не бывает, Джойс! Я только сейчас вспомнил - космопорт в Мирза-Чарле,
да?
- Не ломайте голову, - посоветовал бармен. - Идите в номер, посидите,
выпейте холодного пивка... Рано или поздно все объяснится. Придет Иван и все
вам объяснит. Он хороший человек, и он умеет объяснять. Чем-то вы ему
приглянулись. Мне, честно говоря, тоже. Но я не умею объяснять. Вы правильно
поняли, это не совсем обычная гостиница, это действительно Перекресток,
дружище. Но меня ждут. - Кивнув журналисту, бармен устремился в другой конец
бара, где за сдвинутыми столиками сидели несколько человек - все рослые,
крепкие ребята. Там, в углу, нежно звенело банджо.
Дмитрий помотал головой и растерянно сгреб бутылки с пивом со стола.
Открывая ее, Дмитрий тоже услышал песню. Певучие люди жили в этой
странной гостинице, которую почему-то именовали Перекрестком.
В соседнем номере кто-то негромким, но полным скрытой силы пел:
Deep blue sea, baby, deep blue sea,
Deep blue sea, baby, deep blue sea,
Deep blue sea, baby, deep blue sea,
Hit was Willy, who got drowned in the deep blue
sea... *
В синем море, детка, в синем море,
В синем море, детка, в синем море,
В синем море, детка, в синем море,
Нашего Вилли Бог прибрал - в глубоком синем море...
(англ.)
Глава четвертая
В номере он снял потную футболку, открыл дверь на лоджию и сел на
постель, открывая бутылку пива расческой.
Сделав большой глоток, он откинулся на подушку и начал собирать воедино
события прошедшего дня. Даже не дня, а последних часов - ведь ничего
особенного с ним в городе не происходило. Перекресток... Надо же! Случайный
знакомый, по стечению обстоятельств имеющий фамилию и имя героя известных
фантастов, отправил его в гостиницу.
Странная оказалась гостиница, двери в ней открываются черт знает куда,
в баре сидит бармен из придуманного этими фантастами международного
космопорта Мирза-Чарле. По коридору ходит худой долговязый длиннолицый
человек, которого называют Леонидом Андреевичем и который, судя по его
желанию полежать на травке, тоже является известным литературным героем. И
встретиться он должен с неким Кондратьевым, также довольно известной
литературной личностью.
Баскунчак вспомнил разговор двух соседей, подслушанный им днем на
лоджии, и похолодел. Что там говорил этот самый Владимир? Все мы стажеры на
службе у будущего? Таа-ак... И с какого времени он начал заикаться?
Правильно, заикаться он стал после полета к Амальтее, его при аварии током
ударило.
Но так не бывает! Этого просто не могло быть.
Расскажи такое Шахову, редактор просто посоветует пить меньше, а если
об этом Имперян узнает, шуточек и подкалываний со стороны старой имперечницы
хватит до конца года.
Баскунчак вышел на балкон.
Мир уже погрузился в ночную тьму. В воздухе царила духота, в которой
запахи нагретого асфальта и камня причудливо смешивались с ароматами трав и
листвы деревьев, которыми был засажен близкий, но невидимый во тьме Курган
Славы.
Небеса усеивали звезды, на востоке сияло сразу шесть одинаковых красных
звезд, опускающихся почти до горизонта. Такого тоже не могло быть. Не могли
шесть явственно красных звезд образовывать такое необычное созвездие!
Конечно, Баскунчак особыми знаниями о звездном небе не отличался, но
все-таки изредка поглядывал на звездное небо, а потому твердо знал, что в
Северном полушарии такого созвездия быть не может.
Он долго вглядывался в незнакомое созвездие, с удовольствием отхлебывая
из бутылки ледяное пиво, и гадал, что же такое он все-таки видит, пока не
понял, что разглядывает огни телевизионной вышки, стоящей на Кургане Славы.
А вот эта отдельно краснеющая звезда была всего лишь предупредительным
огоньком, обозначающим острое окончание меча центральной фигуры Мемориала.
Потом он нашел Марс. Какие-то неясные воспоминания нахлынули вдруг,
что-то у него было связано с красной звездочкой, но что именно их связывало,
Баскунчак не мог понять.
Он досадливо чертыхнулся и вновь вернулся в номер.
Надо было ложиться спать, чтобы быть бодрым и свежим, да и забот на
завтрашний день у Баскунчака хватало. По телевизору шел очередной
американский боевик, то и дело прерываемый рекламой. Если бы не реклама,
Дмитрий, быть может, и посмотрел фильм, тем более что актеры в нем снялись
именитые и на пиротехнику создатели фильма денег не жалели, а уж кровь
лилась в фильме рекой. Однако рекламные ролики отбивали всякую охоту
смотреть на экран, а смотреть сессию Царицынской думы или богослужение по
случаю открытия храма Серафима Саровского стал бы только сумасшедший
командировочный, поэтому телевизор Баскунчак выключил безо всякого
сожаления.
Некоторое время он лежал на постели, пока не понял, что уснуть не
сможет. Слишком уж дикие мысли приходили ему сегодня в голову. Дмитрию
казалось, что он играет главную роль в каком-то любительском спектакле, а
зрители терпеливо ждут, как именно он отреагирует на ту или иную
несообразность. Невнятные объяснения бармена, которого просто не могло быть
в здешнем баре, только подогревали любопытство Баскунчака. Все выходило как
в бородатом анекдоте - оказавшись в берлоге, попробуйте не думать о страшном
медведе хотя бы сорок секунд, и вы убедитесь, что все это просто сон.
Ближе к полуночи он поднялся и принялся надевать любимую клетчатую
рубашку.
Гостиница спала. Она была тиха и неподвижна, как ночной лес, как спящая
река, ленивым шелестом накатывающая волны на песчаный берег, она была
неслышна и невидима, как здоровый организм таинственного существа, в котором
укрылась ночь, она казалась спящим драконом, в пасти которого осторожно
двигался Баскунчак по красному ковровому покрытию, сейчас напоминающему
шершавый язык.
Коридоры были едва освещены и из-за этого казались загадочными.
Спустившись по лестнице, Баскунчак оказался в холле.
Ряды дверей голубовато сияли в полутьме просторного помещения, слабо
мерцающие двери выглядели как зрачки чудовищного многоглазого существа, с
ленивым любопытством наблюдающего за крадущимся Дмитрием и, возможно,
размышляющего, схватить его сейчас или дать прикоснуться к непонятным
тайнам.
Дмитрий ощущал гулкое биение сердца в груди. Во рту пересохло, нервы
были напряжены, и журналист казался себе пружиной, готовой стремительно
развернуться при малейшем намеке на опасность.
В холле никого не было.
Мысленно вздрагивая и машинально напрягая вслед своим испугам мышцы,
Баскунчак осторожно толкнул ближайшую дверь.
За дверью был день.
Он стоял на дороге.
Дорога была странная. Совершенно прямая, она выходила из-за
мутно-синего горизонта, рассекала круг земли напополам и уходила снова за
мутно-синий горизонт, туда, где что-то очень далекое и большое невнятно
вспыхивало, мерцало, двигалось, вспучивалось и опадало. Дорога была широкая,
она матово отсвечивала на солнце, и полотно ее как бы лежало поверх степи
массивной, в несколько сантиметров толщиной, закругленной на краях полосой
какого-то плотного, но не твердого материала. Дмитрий ступил на нее и,
удивляясь неожиданной упругости, несколько раз легонько подпрыгнул на месте.
Это, конечно, не был бетон, но это не был и прогретый солнцем асфальт.
Что-то вроде очень плотной резины. От этой резины шла прохлада, а не душный
зной раскаленного покрытия. И на поверхности дороги не было видно никаких
следов, даже пыли на ней не было. Дмитрий наклонился и провел рукой по
гладкой, почти, скользкой поверхности. Посмотрел на ладонь. Ладонь осталась
чистой.
Раздался длинный шуршащий звук, и синеву неба наискось пересекла
длинная бело-фиолетовая искра. Искра унеслась вверх, оставив почти в зените
радужное кольцо, которое медленно расплывалось, теряя очертания и
превращаясь в большую зеленоватую кляксу. Клякса медленно шевелилась,
пульсировала, раздувалась и снова опадала, подобно живому существу, и
наконец испарилась, не оставив после себя следа.
Баскунчак посидел немного, но ничего особенного не происходило, более
того - вообще ничего не происходило. Была дорога, дорогу окружала степь, и
все это накрывала огромная синяя чаша неба. По синеве бежали белесые блики.
Он вернулся в холл. Наверное, так чувствует себя в момент кражи вор,
опасающийся, что его застанут хозяева. И вместе с этим происходящее казалось
Дмитрию бредовым сном из тех, что снятся усталым людям перед рассветом.
Помедлив, он толкнул следующую дверь.
Ощущение было такое, словно Баскунчак разглядывал мир с террасы
высокого здания.
С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь
мир, рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а
потом заснуло и поросло грубым мохом. Как бесформенная маска, скрывающая
лицо, которое никто еще никогда не видел.
Внизу шевелился лес, менял окраску, переливаясь и вспыхивая, обманывая
зрение, наплывая и отступая, издевался, пугал и глумился лес, и весь он был
необычен, и его нельзя было описать, и от него тошнило. Но самым необычным,
самым невозможным, самым невообразимым в этом лесу были люди, и поэтому
прежде всего Дмитрий Баскунчак увидел их. Они шли к вездеходу, крошечные,
тонкие и ловкие, уверенные и изящные, они шли легко, не оступаясь, мгновенно
и точно выбирая, куда ступить.
Некоторое время он наблюдал за людьми, затем снова сфокусировал взгляд
на лесе. Ему казалось, что сейчас произойдет что-то необычное, но он никак
не мог понять, куда нужно смотреть, чтобы это необычное увидеть. Он
напряженно пытался охватить взглядом сразу все пространство, открытое ему.
От напряжения глаза стали слезиться, и в то самое мгновение, когда
нестерпимо захотелось моргнуть, он наконец увидел желаемое. Это проявилось,
как изображение на фотобумаге, как фигурка на детской загадочной картинке
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг