им приручить животных, научили возделывать землю, привили навыки
членораздельной речи.
В контре концов я добилась, что они объединились в две империи,
враждующие между собой. Из истории землян я хорошо усвоила, что без
постоянных войн человечество не могло обходиться, особенно вначале.
Изыскивать причины раздоров мне не потребовалось - на это они оказались
большие мастера. Я только следила, чтобы суслы и фильсы полностью не
истребили друг друга.
Роботов, которые по моему наущению появлялись среди них, они вскоре
обожествили, стали им поклоняться и даже высекали их подобия из камня.
Когда по моей подсказке у них оформились религиозные верования, я разрешила
жрецам навещать меня и новые указания стала давать через них. Необходимость
появляться среди людей у роботов отпала-они занялись своим прежним делом.
Теперь со мной встречались жрецы. Это было взаимовыгодное общение. Они
отдавали мне еретиков, чтобы я могла препарировать их мозг и брать из него
информацию. Каи ни поразительно, наиболее, ценная и свежая информация
содержалась всегда в головах еретиков.
Об остальном я догадался сам.
Наше появление на Карсте нарушило планы Машины. Ее переполошила мысль,
что среди прибывших может найтись человек, которому известен пароль, и
тогда все ее замыслы сорвутся.
Она использовала все возможности, чтобы быстрее достигнуть своего. В
краткие моменты, когда ее мозг был един, она пыталась загипнотизировать
Эву, меня и Герия. Один раз ей почти удалось это. Если бы я тогда не
помешал Герию подключить к машинному мозгу остальные секторы человеческих
знаний, неизвестно, чем бы все это закончилось для нас теперь. Другая
возможность состояла в том, чтобы выманить кого-нибудь из вновь прибывших
за пределы жилых секторов. А когда мы попадаем в руки фильсов или Суслов,
нас объявят еретиками и отдадут в ее распоряжение - она сможет
препарировать наш мозг. Она полагала, что знания, заключенные в наших
извилинах, помогут ей. В жилых помещениях она не смела поступить с нами по
собственному произволу.
Внутренний разлад мучительно сказывался на ее чувствительных бионных
элементах. Ей приходилось отдавать распоряжения, исключающие одно другое:
одна половина мозга изыскивала способы выманивать нас наружу, помогла суо
лам срочно изобрести порох, чтобы можно было взорвать стену. С той стороны
ей служили обе касты жрецов и вымуштрованные солдаты из армий Суслов и
фильсов. А в то же самое время вторая половина мозга разрабатывала план
обороны жилых зданий от проникновения в них Суслов и фильсов. Здесь в ее
распоряжении состоял гарнизон роботов.
Еще раньше она подсказала суслам другой путь в хранилише через
каминную трубу. К счастью, шашлыки заставили голодных лазутчиков позабыть о
цели диверсии.
И все же ей почти удалось добиться своего. По неосторожности мы едва
не попали в расставленную ловушку.
Впервые я выступал в роли всевышнего. Судьба фильсов и Суслов зависела
теперь от меня; я мог сотворить их дальнейшую историю, как мне
вздумается,-достаточно задать Машине новую программу. Из жалкого пленника я
стал вершителем судеб.
Итак, что я сделаю? Прежде всего велю распустить обе жреческие касты,
объединить враждующие народы, придумать для них наисправедливейшие
законы... Наисправедливейшие законы! А что я сам понимаю под
справедливостью?
Справедливый - прежде всего бескорыстный, неподкупный. В этом смысле
все в порядке: никакой корысти у меня к фильсам и суслам нет.
Вот уж никак не думал, что мне придется рассуждать о таких высоких
категориях, когда собирался в свой последний туристский поход. Гораздо
больше был озабочен; удастся ли добыть подробную карту. Впрочем, будь у нас
надежная карта, а не эта дурацкая схема, мы бы не полезли тогда на перевал
- выбрали бы другой путь, и я спокойно бы дожил свой век на Земле.
Насколько я разобрался, у суслов, помимо жреческой касты, имеется
государственный орган управления - пандус, что-то вроде парламента, у
фильсов - фавория. Примерно то же, что и монархия. Монархию я упраздняю.
Что касается справедливости, тут долго раздумывать нечего: нужно дать им
законы, при которых все конфликты будут разрешаться в пользу большинства.
Я и не подозревал, как просто и легко стать богом. Любое разногласие
разрешать в пользу большинства. Ничего более справедливого не может быть.
Пусть трепещут эгоисты-одиночки, мечтающие о своей славе! Отныне на
планетоиде будет восстановлена справедливость.
Завтра же с утра засяду писать свод законов. Думаю, что управлюсь с
этим делом за несколько часов. А потом пойду в машинный зал, произнесу
пароль, отдам ей приказ вычеркнуть из памяти всю чепуху, которой она
начинена, и задам собственную программу. В маленьком каменном мешке Карста
наступит золотой век.
С этой благой мыслью я заснул.
Во сне я продолжал мучиться, придумывая формулировки новых законов,
какие отныне будут соблюдаться в объединенном государстве Суслов и фильсов.
Какое-то неясное сомнение все время грызло меня.
"Одним человеком можно пожертвовать ради блага всех". "Одним человеком
можно пожертвовать ради блага всех".
Кто это сказал?
Машина.
В чем же будет состоять разница между ее, Машины, законами и моими?
Всемогущество сновидения перебросило меня через тысячи лет в мое
собственное прошлое...
Я тогда учился на первом курсе университета. Жили мы не то чтобы
бедно, но лишнего рубля в доме не водилось. Родители пускали квартирантов.
В моей комнатушке за дощатою отгородкой поселились двое парней. Оба были
приезжими, оба учились на вечерних курсах поммашинистов и работали
кочегарами.
И у них, и у меня подошла пора экзаменов: я корпел над интегралами,
они вслух зудили железнодорожный устав.
Правила вождения пассажирских и товарных составов странным образом
сплетались у меня в мозгах с формулами начального курса высшей математики.
"Человек на путях-не препятствие",-бубнили они в два голоса.
- Что? - переспросил я.
- Человек на путях - не препятствие,- повторил один из них, Толик -
широколицый большеносый парень, недавно приехавший в областной центр из
своего медвежьего захолустья. Толик быстро освоился в городе, даже завел
себе девушку. Он вообще очень способный - такие нигде не пропадают.
- Правило,- пояснил он.
- Понятно.
У меня хватало своих забот, какое мне дело до правил, действующих на
железной дороге,- на экзаменах об этом но спросят.
На беду, жесткое правило накрепко засело в башке и вспомнилось
некстати.
К Толику зашла его девушка, они собрались на танцы или в кино, не
помню. Мебели в нашей камврке - три койки, этажерка да крохотный столик в
две доски, намертво присобаченный к подоконнику. Больше уже ничего нельзя
было поместить, даже табуретки. Тося чинно сидела на Толиковой постели и,
вытягивая полу юбки, старалась прикрыть коленки. От смущения и робости она
не смела поднять глаза. Она тоже недавно приехала в город из деревни и
поступила на курсы мeдcестер. Похоже, что у них затевалось всерьез: к тому
времени, когда Толик получит диплом помощника машиниста, а она станет
медсестрой, состоится свадьба.
Во всем виноват Толик: не нужно было так долго заниматься своими
штиблетами. Не представляю, как он добивался безукоризненного зеркального
блеска? Сапожного крема я никогда у него не видел - он пользовался слюною
поплюет на носок и драит до седьмого поту. Пока он в тесном коридорчике
усердствовал с сапожной щеткой, мы сидели с Тосей друг против друга. Я тоже
держался скованно. Мой взгляд непроизвольно возвращался к ее коленкам- как
она ни старалась, они все равно выглядывали из-под юбки. Самое
удивительное, что мне вовсе не хотелось смотреть на них - так получалось.
Мы оба тяготились молчанием, одному Толику было наплевать.
- Толь, а Толь...- начал я, еще и сам не зная, что собираюсь сказать.
Он оторвался от ботинка и заглянул в раскрытую дверь. Собственно,
двери у нас не было, висела занавеска до полу. Он не захотел распрямиться,
потому что не принимался еще за отшлифовку второго носка - его голова
находилась почти у самого пола.
- Что ты станешь делать, если увидишь человека на путях? - спросил я.
Накануне у него была учебная езда, он исполнял обязанности
поммашиниста на локомотиве.
Вопрос был явно никчемный. Толик спокойно продолжал свое дело.
- Посигналил бы,- бросил он небрежно.
- А тот не слышит - глухой,- домогался я.
- Ничего бы не делал.
Тося забыла про коленки, переводила большие выкругленные глаза с меня
на Толика.
- Как ничего? - не поверила она.- А человек...
- Не лезь, куда не положено,- резонно оправдался Толик и поплевал на
щетку.
- А если он не знает или забылся?
От волнения Тося раскраснелась. Очень уж серьезно она отнеслась к
нашей пустопорожней болтовне, как будто вот сейчас на самом деле решалась
судьба человека.
- Так есть же правило.
- Правило? Не может быть такого правила!
Дело принимало серьезный оборот - я решил внести ясность :
- Точно, есть такое правило: "Человек на путях-не препятствие".
- Не может быть! - не поверила она. Глаза у нее стали, как
затравленного зверька.-Это неправда!
Толик встревожился, укоризненно посмотрел на меня:
"Нужно было тебе соваться. Умнее ничего не придумал".
Ему пришлось оставить свои бoтинки. Из фанерного чемоданчика-самоделки
вытащил замызганную книжонку, раскрыл в нужном месте и показал Тосе, чтобы
успокоилась.
Не тут-то было. Наверное, больше минуты она сидела оцепенев. Молчала.
Потом взглянула на обложку - и отшвырнула книжку. Крупные слезинки повисли
на ее ресницах. Этого только не хватало-сейчас поплывет пудра, под которой
она напрасно пыталась скрыть веснушки. С луны она, что ли, свалилась? Какое
ей дело до растяпы посреди рельс - дурака, которого я сам же и придумал?
- По-моему, совершенно обоснованное положение,- начал я как можно
рассудительней.- Всякий, кто переходи г через линию, обязан посмотреть, не
видно ли поезда. Зазевался - сам виноват.
Видимо, мои слова не доходили до сознания - у Тоси по-детски задрожали
губы, и слезы промыли первые дорожки в слое пудры.
- Никак нельзя ему тормозить в это время,-убеждал я.- У него за спиной
состав. Из-за одного раззявы может случиться катастрофа. Может погибнуть не
один человек... Сколько пассажиров бывает в поезде? - обратился я к Толику
за подмогой, но он промолчал.- Человек пятьсот, не меньше,- решил я.-
Пятьсот - и один!
Цифры - это очень убедительно. Когда начинают говорить языком цифр,
спорить невозможно. Но Тося, видимо, не умела мыслить логично.
- И эти пятьсот будут спокойно ехать дальше, как будто ничего не
случилось? Им будет все равно, что из-за них задавили человека?
- Так они-то вовсе не виноваты! - воскликнул я.
- И ты можешь?..-повернулась она к Толику.
- Не я же сочинил правила. Мое дело маленькое: есть положение -
выполняй.
Вскоре они ушли. Я уткнулся в учебники.
Толик возвратился посреди ночи пьяный. Прежде он никогда не напивался.
Растормошил меня и своего дружка.
- Что мне делать? - с пьяной серьезностью допытывался он.-Она
сумашедшая. Говорит: "Бросай курсы". Через неделю экзамены, дипломы
получим, а она: "Бросай! Не хочу, чтобы ты людей давил!" Я же никого не
задавил. Да и вообще такой случай, может быть, в сто лет один раз бывает,
так обязательно, что ли, когда я буду вести состав. Я пообещал: "Заторможу!
Пускай потом судят". Не слушает. "Уходи!"-и только. "Сама никогда в жизни
не сяду на поезд: не хочу, чтобы из-за меня давили человека".
- Ненормальная она,- рассудил второй паровозник и тут же захрапел.
Свадьба у них расстроилась.
Не знаю, сдержала ли Тося свое слово: действительно ли никогда не
садилась, на поезд? Толик говорил - летом она хотела навестить родителей.
Правда, в свою деревню она могла добраться пароходом. А насколько мне
известно, на воде действует другой закон: "Человек за бортом!"- и все
кидаются спасать.
Во сне я видел несущийся паровоз и крохотного человечка, стоящего на
шпалах. Паровоз сигналил, а человек не уходил.
Меня разбудила тревожная мысль. Я не вдруг сумел понять ее спросонья.
Гильд! Что стало с Гильдом? Ведь ему угрожает казнь.
Пока я рассуждаю о справедливости. Машина преспокойно сделает с его
мозга ксифонный снимок, чтобы после на досуге прочитать все, а самого
Гильда повесят или поджарят на костре.
Ближайшая комната с диском была расположена неподалеку. На секунду я
испытал безотчетный страх, как тогда, когда мы находились в такой комнате
вместе с Эвой.
На этот раз черный шланг не посмел подползать ко мне близко.
- Где Гильд! Что с ним сделали?!
- Его должны были доставить утром. Мне сообщили: ему удалось бежать.
Кто-то помог устроить побег.
Я облегченно вздохнул.
- Ты немедленно прекратишь все свои инквизиторские штучки,- потребовал
я.
Да, но что помешает ей вновь обрести самостоятельность, когда нас не
будет? Даже если законы, которые я намереваюсь дать ей, окажутся
справедливыми, в конце концов, она научится обходить их и станет делать
по-своему. И опять в ее память потечет информация из мозга суслов и
фильсов, обреченных на смерть. Пусть это будут всего лишь одиночки. Больше
ей неоткуда добывать знания. Не проще ли навсегда устранить такую
возможность - разъединить мозговые объемы. Правда, тогда она вообще не
станет вмешиваться в дела сотворенных ею суслов и фильсов, и я не смогу
осуществить своей программы: дать им справедливейшие законы. А, шут с ними,
пусть распутываются сами.
- Я должен пройти в распределительный пульт твоего мозг,- сказал я.
В углу зала зажегся синий круг.
- Там вход,- сказала Машина.
Я очутился в просторной комнате, сплошь уставленной приборными досками
с тысячью индикаторов, рычажков и кнопок.
- Где находится узел, соединяющий мозговые объемы?
Светящаяся указательная стрелка перекинулась через комнату, уткнулась
в массивный рычаг.
Я потянулся к рукоятке.
- Ты хочешь лишить меня единственной возможности усовершенствоваться?
В машинном голосе почудились нотки ужаса.
- Ты уже и без того достаточно натворила чудес.
- Подожди!
Смертельное отчаяние Машины остановило мою руку.
-Это безжалостно, нeльзя одним взмахом прикончить все, что было
создано и продумано мною за тысячи лет, Прежде чем разрубишь мoй мозг,
выслушай мое самое главное, самое важное открытие. Пусть не я создам новое
государство - пусть кто-то другой, в другом месте, но я хочу, чтоби
открытое мной не пропало зря. Мне нужно всего лишь несколько минут.
- Что ж, говори,- легкомысленно позволил я.
- Все попытки создать стройную слаженную систему управления людьми
неизменно проваливались. На протяжении всей истории человечества случалось,
что возникали превосходные государства с централизованной властью в руках
одного могущественного человека...
- Ты лжешь! - оборвал я ее.- Лжешь или же плохо знаешь историю. Мне,
по крайней мере, известно государство, где власть не была в рукдх одного
человека. И это было совсем неплохое государство.
Я невольно поймал себя на том, что принимаю ее разглагольствования
всерьез. Хотя ей ли судить о нашей история?
- Меня не интересовали государства, где власть не принадлежала одному
человеку. Самой идеальной формой правления считаю деспотию,- высказала
Машина.
Я опять чуть было не заспорил, но вовремя сдержал себя. Пожалуй, это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг