отроков - те убежали. Скоро в доме растворилась дверь, и Чурила углядел
Радима.
Радим, знать, только поднялся из-за стола: вышел, утирая губы,
неподпоясанным... И спросил с порога, уперев руки в бока:
- Зачем пожаловал? Я не звал!
Чурила спрыгнул наземь, пошел вперед, как на охоте, мягко, недобро.
Спешился и Лют, пошел следом за князем, и круглицкий челядинец подошел
присмотреть за конями, но Соколик не по-лошадиному ощерился - кругличанин
отскочил.
Чурила остановился в двух шагах от Радима.
- Неласково встречаешь, Радонежич, а зря, - проговорил он спокойно. -
Я тебя не так привечал... Голубые глаза Радима позеленели.
- Еще плетки хочешь, колодезник?
Чурила молчал.
Радим не глядя двинул пальцами, и веселый Вячко вложил ему в руку
гремучую плеть. Витым ремнем Радим щелкнул себя по сапогу:
- Пошел прочь!
Лют оглядывался, как затравленный зверь. Кольчугу не сдерешь, но уж
меч он у кого-нибудь да выхватит. И держись тогда, князь Радим, держись,
круглицкая дружина.
Чурила молча смотрел Радиму в глаза.
- Угощайся! - крикнул круглицкий князь. Взвилась, свистнула плеть! Но
никто еще не смеялся над Чурилой Мстиславичем два раза подряд. Словно
ветром подхватило Радима. Приподняло в воздух... да так ахнуло оземь
спиной, что с хрипом оборвался в груди вздох.
Чурила же выпрямился над ним и обвел глазами двор, и во дворе стало
тихо. Старший брат проучил младшего. И за дело.
Боярин Доможир склонился над лежавшим, потом, словно впервые увидав,
уставился на Чурилу:
- Убил...
Чурила смотрел на него одним глазом: левый окончательно закрылся.
- Не убил я его! - отрезал он так, что загомонившие было гридни
мгновенно умолкли. - Мог бы! Да не захотел!
И точно: Радим с долгим стоном вобрал в себя воздух, заскреб руками по
траве, выгнулся, упираясь в землю затылком...
А Чурила продолжал, и голос его было слыхать едва не до городской
стены:
- Щуры наши друг за друга кровь проливали! Одно были, братьями
звались, одной рукой меч подымали! А этот, - кивнул он на корчившегося
князя, - славу дедовскую по бревнышку растащить хочет... нашим да вашим! За
то и бить впредь стану, пока умнеть не начнет!
Помолчал, глядя на Радима не то с жалостью, не то безразлично. И хмуро
посоветовал:
- Водой облейте, быстрее отойдет. Сел на Соколика и поехал с Лютом со
двора.
Леса вокруг города благоухали земляникой. Снегопадные холода, нежданно
налетевшие в месяце травне, прошлись в сосновых борах по цветущей чернике,
обидели на моховых болотах нежную морошку... сгубили без малого всю. Одна
земляника успела прижаться к еще не остывшей земле, спрятаться, уйти в
густую траву. И вот теперь уродилась - припозднившись, но зато какова!
Собирали ее в общем лесу, лежавшем между двумя городами. Крупные ягоды
густо усыпали залитые солнцем поляны, сладко таяли во рту, не спеша
покрывали донца берестяных кузовков. Кременецкие парни косились на
круглицких девчонок, круглицкие - на кременецких. Вот так, глядь-поглядь, и
недосчитывались в одном из городов красной девицы, а в другом в тот же час
прибывало мужаткой. И даже князь Радим ничего с этим поделать не мог.
Солнце безмятежно плыло в синеве, проникая вниз пятнами жаркого света,
мерцающими зелеными тенями. Ветер шумно носился над лесом, хватая пушистые
вихры вершин, увертываясь от хлестко занесенных веток. Между деревьями
звенели молодые голоса.
Выходил в лес и Урманский конец - был теперь в Кременце еще и такой.
Женщины проворно сновали между деревьями, парни ходили вокруг,
шушукались с ними, о чем-то договаривались. Иные поглядывали в сторону, где
мелькали по прогалинам поневы заречных красавиц.
Один Видга бродил по лесу без радости. На душе было темно. Не слышал и
слышать не хотел смеха и задиристых шуток. Когда веселья ради зацепили его
самого, огрызнулся так, что больше не трогали.
В Урманском конце, за крепкой оградой, быстро достраивался новый
дом...
Когда этот дом будет готов и берестяную крышу увенчают, как в
Торсфиорде, ветвистые оленьи рога, Халльгрим хевдинг введет в него молодую
жену.
И тогда Видга станет вовсе ему не нужен. Если уж он едва смотрит на
него даже теперь.
Как утешила бы его хорошая драка, в кровь, до смерти, с противником,
равным по ярости и силе... Вроде того кудрявого веснушчатого парня на чалом
коне, что еще так нехорошо смотрел тогда на речном берегу. Парня звали
Лютинг сын Вестейна ярла...
И когда перед Видгой внезапно шевельнулись, ожили кусты, молодой
халейг невольно вздрогнул и застыл, прижимаясь спиной к толстой сосне.
Кулаки сомкнулись сами собой. Видга уже почти видел идущего к нему Люта,
видел обидную улыбку на его лице... Но вместо Люта перед ним возникла
молоденькая девчонка в заплатанном сером платьишке.
Солнце глядело на нее сзади, рождая сияние в растрепавшихся волосах. В
одной руке она держала корзинку, в другой светилось несколько ромашек. А на
загорелой щеке алело свежее пятнышко земляничного сока.
Видги вполне можно было испугаться - мрачного, взъерошенного, с
тяжелыми кулаками, приготовленными для боя... Но пронизанное солнцем
видение вдруг прыснуло в ладошку и отвернулось, удерживаясь, чтобы не
рассмеяться вслух.
А у него вдруг поползла по скулам предательская краснота, и он
почувствовал, как необъяснимо пересыхает во рту.
...И тогда он спросил ее: кто ты, лебяжье-белая дева, помощница в
битвах? И она ответила: я дочь могучего конунга, мореплаватель, и мой отец
зовет тебя в гости. И викинг налег на кормило, она же поскакала перед ним
на коне, потому что была валькирией и носилась по воз духу и по морю...
Видга облизывал губы, мучительно роясь в памяти, как раз задевавшей
куда-то все необходимые слова. Было одинаково страшно и промедлить - не
ушла бы, - и отклеиться от сосны: еще возьмет да и пропадет так же
внезапно, как появилась... поди ее разбери, девчонка это ил диво лесное, их
тут небось не меньше, чем дома, где в каждом камне свой житель.
Так он и не раскрыл рта. Так и не успел ничего сказать. Лесное чудо
весело фыркнуло, перекинуло на грудь длиннющую косу, да и побежало к своим.
Солнце вспыхивало на заплатах, украшавших застиранный подол.
Видга сел там же, где стоял, в шелковистую траву, которая не росла в
Торсфиорде. Подпер голову руками. И даже не заметил гардского хирдманна
Лютинга, ярлова сына, когда тот прошел в двух шагах от него.
Свою лесную красавицу он встретил еще раз несколько дней спустя, когда
его послали с братьями Олавссонами в город - за вином для предстоявшего
торжества.
Он увидел ее, когда уже и надеяться на то перестал. Они с Олавссонами
перекатывали к берегу дубовые бочки, и кто-то медленно поднимался
навстречу, и Видга сперва равнодушно скользнул глазами по худенькой
фигурке, согнутой тяжестью коромысла... и тут приметил знакомые заплаты и
выпрямился с заколотившимся сердцем, оставив работу.
Узнает ли?
Не узнала. Прошла мимо Видги, не подняв головы. Непосильная ноша
тянула к земле, босые ноги пылили. Вот подвернулся камень, спрятавшийся в
пыли... девчонка оступилась, тяжелые ведра качнули ее вперед, потом назад,
и наконец свалили на колени, прямо в лужу вылившейся воды.
И Видга глазом моргнуть не успел, как рядом с ней точно из-под земли
вырос маленький сморщенный старик, одетый в грязную овчину шерстью наружу,
с тремя седыми косицами, закрученными на желтой выбритой голове. Он зло
прошамкал ей что-то, чего Видга не понял, и на видавшую виды рубаху, на
вскинутые руки градом посыпались удары.
Видга знал, что хозяйства без невольников не бывает... Еще он знал,
что невольницу - тир - можно безнаказанно поколотить или, наоборот,
поцеловать, не больно задумываясь, понравится ей это или нет. Рабыня, и все
тут. И тем не менее что-то сдернуло его с места, бросило вперед.
Видга едва дорос макушкой до отцовского подбородка. И он был еще
далеко не так силен, как ему хотелось. Но его руки давно привыкли и к
оружию, и к веслу, и к любой работе. Когда эта рука сомкнулась у старика на
запястье тот вздрогнул и обернулся, вжимая голову в плечи.
Видга встряхнул его, точно пойманную крысу, - из овчины полетела
вековая пыль.
- За что бьешь, вонючка?
От того и впрямь пахло так, будто он ни разу в жизни не мылся.
Северного языка он, конечно, не понимал, но смысл ухватил без труда и
ответил со всем достоинством, какое мог себе позволить:
- Моя знай, за что... твоя не спрашивай, мимо ходи! Одна рука у него
оставалась свободна, но поднять ее на Видгу он не смел и только злобно
моргал черными степными глазами из-под морщинистых век.
Внук Ворона вытянул старика его же палкой по сгорбенной годами спине:
- Я тебе покажу, как перечить, собака!
- Моя знай, - упрямо повторил тот. Но Видга уродился в отца: с рабами
долгих споров не затевал. Невольник кувырком полетел прочь, напутствуемый
умелым пинком:
- Хозяина приведи, желтомордый... я ее куплю!
Старик проворно поднялся и отбежал в сторонку, плюясь и бормоча что-то
на неведомом языке. Приказания Видги он так и не понял, но намерения
чужеземца были ясны. Он ушел, оглядываясь и хромая. А сын хевдинга нагнулся
к девчонке и поставил ее на ноги. И спрятал за спину руки, надолго
запомнившие, как легли в них ее остренькие теплые локти...
- Ты кто? - спросил он, сообразив наконец, что говорить следовало
по-гардски.
У нее уже набухал на щеке свежий синяк.
- Смиренкой зовут... - ответила она, утирая с лица слезы и грязь. -
Боярина Вышаты Добрынича раба.
Вид у нее был жалкий и какой-то погасший, губы дрожали.
- Смэрна, - примерился Видга к непривычному имени. Он глядел на
Смирену и только теперь явственно увидел все то, чего не заметил в лесу.
Рваную-прерваную одежду, детские руки в недетских грубых мозолях...
глаза, красные от слез и работы впотьмах... Рабыня! Но, странное дело,
память знай подсовывала ему не малодушного Гриса, а Рагнара с Адельстейном.
И еще славную тир, любимицу пращура Халля, мать пра-пра-прадеда... Сзади
приблизились трое Олавссонов.
- Вестейн ярл! - почесывая в бороде, недовольно повторил Бьерн. - Мало
нам хлопот с Вестейном ярлом! .
Гуннар потрогал перевязанную шею и промолчал. А Сигурд дружески
заулыбался Смирене. Вспомнил, верно, свою черноглазую Унн, недавно
пообещавшую ему нового сына.
Тут со стороны города приблизился всадник, по виду - слуга. Второго
коня он вел в поводу. Подъехав к четверке урман, он остановился, помедлил,
явно не зная, с кем заговорить, и наконец сказал сразу всем четверым - сами
разберутся:
- Вышата Добрынич на раба нерадивого просит не сердиться. В гости
зовет, на беседу и угощение...
Видга шагнул к коню. Ездил он хорошо, привык еще дома. И указал
Смиренке место впереди себя:
- Полезай!
У нее снова дрогнули просохшие было ресницы, а за ресницами и губы:
- Куда же я, княжич... воды-то принести...
Видга сдвинул брови, но ничего не сказал. Не его Смэрна, не выкупил он
ее еще у гардского ярла. Не ему и распоряжаться, что ей делать и куда идти.
Так, хмурым, и проехал он полгорода, а потом, не видя кланяющихся
трэлей, минул ворота боярского двора.
И вот тут-то едва не раскрыл рта. То, что гардцы умели строить, он
знал - на то она и Гардарики, Страна городов. Видал и высокий конунгов дом.
Это когда их, по здешнему обычаю, водили на роту - клясться в
непреступлении законов стейннборгского тинга... Тогда и еще после, у
конунга на свадебном пиру. И не только Видгу, всех поразила высота
бревенчатых стен, гордые светлые окна покоя для советов, красивая и
непривычная резьба. Никак не думал Видга увидеть дом лучше, чем тот.
Увидел. С улицы-то эти палаты смотрелись совсем не так, как со двора. Двор
у боярина был все же поуже княжеского - тесен, не разворачивались к улице
деревянные плечи хором. Но зато вблизи хоть у кого валилась с головы шапка.
У тех, кто в простых избах жил, - от зависти, у мужей нарочитых - от
ревности...
Вспомнился и Видге родительский дом. Показался беднее и проще
убранством. Но не устыдил... Кому выпряли норны судьбу почетнее, чем
сэконунгу, хозяину моря? Никому. А его дом - палуба длинного корабля.
Морской конунг редко сходит на берег. На что ему такой дом?
Навстречу боярину Видга пошел с поднятой головой.
Вышата Добрынич урманского княжича встретил ласковее не придумаешь.
Заметив его любопытство, сам повел по дому, показывая зимние и летние
спальни-ложницы, просторные сени на затейливых резных столбах... Честь
невиданная! Показал даже островерхий терем, в котором изредка принимал
званых гостей.
Видга дивился про себя, но не слишком. Где тот драккар, на котором ярл
добыл все эти сокровища? Нету у него драккара, и, значит, ничего нет.
Потом боярин кликнул детей - познакомиться.
На красавицу Нежелану Видга посмотрел равнодушно. Отметил бусы у нее
на шее - радуга да и только, - и еще дорогое, нарядное платье. Снять бы с
нее все это да надеть на Смэрну. Небось стала бы не хуже.
А Любим - да что Любим! Ни парень, ни девка, плюнуть не на что. Очень
не любил Видга Вестейна ярла, но сына не поставил бы не то что рядом с ним
- даже поблизости...
Вслух он, понятно, ничего этого не сказал. Знакомясь, переврал
гардские имена и сам посмеялся. А о себе услышал ставшее уже привычным:
Витенег.
Ярл велел нести на стол угощение. Странный обычай был в этой земле -
еду и питье здесь подавали к приходу гостей, а потом убирали, вместо того
чтобы просто вынести столы.
- У меня дома лежит кошель, - сказал Видга боярину, с трудом подбирая
слова и жалея, что рядом не было Скегги, у которого все это получалось
много, много легче. - Мы сражались в пути и брали богатство. В моем кошеле
лежат полторы марки серебра. Это много. Я был на разных торгах и знаю,
сколько стоит рабыня. У тебя, наверное, есть весы. Должно остаться
полмарки, но я не буду торговаться, потому что побил твоего раба, и ты
можешь потребовать виру за обиду...
Про себя Вышата потешался, но ничем этого не выдал. Только все угощал
Видгу, не скупясь ни на зеленое, ни на синее заморское вино. Видга,
непривычный к вину, еле пересиливал отвращение. Однако, что поделаешь, пил.
Откажешься - засмеют.
Поздно вечером он, пошатываясь, выбрался из города и долго кричал
через реку, чтобы его перевезли. Не докричался и пустился вплавь. Вылез на
берег мокрый и задумчивый. Рабыню ему Вышата так и не продал. И обидеться
повода не дал. Зато дал уразуметь, что ему, Видге, Смэрны... как это здесь
говорили, что-то насчет своих собственных ушей...
Кременецкие князья с ближними и дружиной были званы к Халльгриму
хевдингу на свадебное торжество.
В Урманском конце еще пахло свежей древесиной, под ногами и копытами
хрустели белые завитки. Хозяин сам выходил встречать гостей, вел их в дом,
усаживал на богато застланные лавки. Словенские бояре озирались, потихоньку
рассматривали стены, увешанные ярко раскрашенными щитами и оружием.
Заглядывали в суровые лица Богов, охранявших хозяйское место. Новый дом
Халльгрима Виглафссона был выстроен в точности как прежний: словенский глаз
не находил ни всходов наверх, ни полатей, ни каменной печки. Только широкие
скамьи вдоль стен да огонь посреди пола, в глиняном очаге... Кровлю
поддерживали высокие столбы, раздвоенные на концах. Жирная сажа еще не
успела осесть на них, и оттого все вокруг казалось особенно новеньким и
чистым.
Ждали князей. Чурила с княгиней появились позже многих, но не
запоздали.
- Приедет ли Мстислейв конунг? - спросил Виглафссон, ведя их в
распахнутые ворота. - Я его приглашал...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг