И вот сейчас этот сильный (по мнению других, да и по собственному)
человек сидел, ошеломленно уставя взгляд на окно, за которым сгущались
фиолетовые сумерки, и соображал, что ему делать. Топиться? Вешаться?
Подавать в суд? Или наскоро собрать чемоданчик и бежать в места, где у него
нет ни родственников, ни знакомых?
Самым оглушительным было то, что его жизнь со всеми делами, поступками,
мотивами этих поступков, со всеми устремлениями, расчетами, тайнами-его
личная жизнь, до которой никому не должно быть дела,- теперь станет
достоянием всех. "Постой,- попытался успокоить душу Петр Иванович,- да ведь
имени моего и фамилии в книге нет. И город, где я родился, не назван, и тот,
где живу, тоже... Ах, да, это-то и самое скверное, что нет! Было бы-подал бы
на автора в суд, потребовал бы доказательств, которые никто представить не
сможет. Какие в таком деле могут быть доказательства, кроме моей памяти! А
так - надо прежде самому доказать, что речь здесь обо мне, то есть еще более
выворачивать себя наизнанку да срамиться. А с другой стороны, попадется эта
книжка моим знакомым - опознают. Быстренько приведут в соответствие то, что
им обо мне известно (сам рассказывал), с написанным здесь... и будут
подначивать, кивать, перемигиваться: он, дескать. Как голенький. Ах,
черт!.."
Петр Иванович потер виски, которые начало ломить, прошелся по комнате.
"Ну, узнают... а что они, собственно, узнают? Что я такого сделал? Как я,
когда учился в вузе, против Костьки Костина выступил? Этот Костька тогда
согрешил с сокурсницей и уклонялся законно сочетаться с ней, а я на
комсомольском собрании требовал его за это исключить... Так ведь я про это
и, не очень скрытничаю, дело давнее. Не раз под откровенность с выпивкой
рассказывал друзьям-знакомым: вот-де какой убежденный и прямолинейный,
нетерпимый дурак был! Да и время было такое... Или про то, как я после
активного участия в кампании, чтобы все выпускники ехали по назначению,
дважды переиграл свое назначение, чтобы попасть сюда, в новый институт? Так
ведь тоже не скрывал. И были основания, иначе не направили бы. Про всякие
дела здесь, в институте? Так все мы их делаем в меру своих возможностей - и
все у всех на виду. Эх... все это так да не так".
Не был он никогда наивным прямолинейным дурнем. И о сокурснице знал все
от самого Костьки, сочувствовал и завидовал ему. А когда дело всплыло,
отшатнулся - и не потому что вдруг прозрел. И когда Костька просил, чтобы
он, факультетский деятель, порадел ему как-то, поручился бы, помог, потому
что в кампанейский разгул его тогда заодно выгоняли и из института,- он,
Петр Иванович, не поручился и не помог. Себя и других убедил, что все
правильно, человек схлопотал по заслугам, и только в подсознании осела
смутная, не выраженная словами мысль, что суть не в том.
А книга как раз и выражала словами то, что накапливалось где-то в
подсознании, чувствовалось, учитывалось, но не осмысливалось. Словами! - вот
что было неприятней всего. По ним выходило, что и убеждения, и принципы, и
приличия, которые соблюдал Петр Иванович, он соблюдал как правила игры и
менял соответственно тактику игры, когда менялись правила. Цель же игры была
простая: выделяться и жить получше, жить получше и выделяться. А для этого
надо было держаться в струе, да не просто держаться, а расторопно, с
инициативой, чтобы струя не только влекла - выносила вперед. Для этого надо
было, повинуясь биологическому инстинкту, сторониться слабых или даже
добивать их-не по-крупному, разумеется, а в пределах правил игры. А все
сложные чувства, которые возникают, мешают вести игру,- в подсознание. Туда
их, чтобы не доводить до обнаженной словесной ясности.
Теперь же слова были найдены. Они находились в согласии с теми
чувствами досады, неловкости, недовольства собой, душевной усталости и
настороженности, которые накапливались в Петре Ивановиче годами,- в таком
согласии, что об иной трактовке себя, своей сокровенной прежде сущности не
могло быть и речи. "Я теперь сам перед собой как голый",- расстроенно
подумал Петр Иванович.
Но почему про него? За что? Ведь и другие не лучше, у всех, наверно,
есть что-то потаенное, все грешны. За что же именно его кто-то неизвестно
как выбрал в подопытные кролики? И как это сделали-то, как подсмотрели в его
память? Телепатия, что ли? И ведь не то даже страшно, что он голый, а -
голый среди прилично одетых. "Ведь это же... как бишь слово-то, еще на матюк
похоже? - ага, эксгибиционизм! Пусть бы автор обнажал себя, если ему охота.
Меня-то зачем? Нашли тоже злодея! Ну, стремлюсь жить получше. Так ведь
потому и стремлюсь, что плохо жилось. Но других не тесню, не обираю. И дело
делаю".
Он поморщился, вспомнив, что и делам его в книге была иная мера. То,
что Петр Иванович считал наиболее значительным в своей жизни, что возвышало
его в собственных глазах и глазах окружающих: свои научные работы и
изобретения, самостоятельное руководящее положение, равно как и то, что он
хороший мужчина, сына-наследника имеет,- трактовалось так, будто все это не
столько он сделал, сколько с ним сделалось. Есть у него способности,
отменная память, желание работать, есть где и над чем вести исследования -
вот и результаты. И достигнуты они благодаря той же наклонности Петра
Ивановича выделяться: чтобы знакомые говорили о нем, что он "голова" и
"может", чтобы он сам думал о себе, что "голова" и "может", чтобы скорее
превзойти Ивана Петровича, который много о себе мнит, и т. д. Мужские же
качества и наследник - :·то и вовсе от природы.
А вот дела - мелкие, даже не дела, пшик один, говорить не о
чем,-оставшиеся лишь досадным мусором в памяти: реплика на каком-то
совещании, умолчание в тех случаях, когда надо было сказать правду, которую
только он знал и мог сказать, мелкие житейские передергивания, идея, которую
забросил (было: увлеченно и возвышенно размышлял над ней полгода, потом
спохватился, что она может отнять и полжизни, выбросил из головы, занялся
тем, что в руки давалось),-все это "Книга жизни" рассматривала подробно. И
выходило по ней так, что эти "мелочи" представляют собою те ничтожные, в
доли градуса отклонения, из-за которых ружье, исправно стреляя, в цель не
попадает.
"...С годами ямочки на щеках мальчика обратились в резкие складки. Он
все еще считает себя привлекательным, хотя волевое, энергичное выражение
держится на его лице, лишь пока он рассматривает себя в зеркало. Знакомые же
видят перед собой полуинтеллигентного горожанина: короткий, слегка
вздернутый нос, скверно выбритые и оттого кажущиеся нечистыми щеки,
брюзгливо выпяченные губы, прямоугольные очки, прямые темные и не весьма
опрятные волосы..." - растравляя душу, вспоминал Петр Иванович обидные
строки из книги.
"Он уже почти всегда говорил и поступал с умыслом, поэтому ему трудно
было поверить в чью-то искренность. Даже о девушке, которая по-настоящему
полюбила его, он думал, что она лишь стремится выскочить за него замуж..."
Петр Иванович стиснул челюсти. Было, было! И он испугался тогда, потому что
у них могло получиться слишком уж по-настоящему, не так, как у всех. Ее
звали Валькой, и было это... Э, было, да сплыло!
"Значительности ради он полюбил фотографироваться "на фоне": на фоне
дизель-электрохода "Украина", на фоне Главного Кавказского хребта, на фоне
импульсного синхроноскопа..."
- Как бишь там дальше-то? - Петр Иванович полистал книгу, нашел:
"...он-и Большой театр, он-и ростральные колонны, он с женой - и Петр Первый
с лошадью..." - Постой, постой!
Не было в книге раньше этих слов "он с женой - и Петр Первый с
лошадью"! Или запамятовал? Да нет же, не было, не мог он такую хлесткую
фразу проглядеть или забыть. А вот она - есть. И действительно, имеется в
семейном альбоме такая фотография, щелкнул их с Люсей фотограф-пушкарь в
Ленинграде на фоне Медного всадника. Петр Иванович как раз сейчас, листая
книгу, вспомнил об их прошлогодней поездке, и вот...
"Уф-ф! Уж не схожу ли я с ума? - Он отложил "Книгу жизни".- Эх, да не в
этом дело, совсем не в этом. Выходит, я просто старался показаться себе и
другим сильнее, чем я есть, умнее, чем есть, благополучнее и счастливее, чем
я есть,- и здорово преуспел в этом занятии. А сам совершал обычные поступки
под давлением обстоятельств, приноравливался, а не сопротивлялся. Принимал
то, что со мной делалось, за то, что я делаю. "Двигал науку..." - не я ее, а
она меня двигала, а я лишь выбирал легчайшие способы возвыситься над
другими, оставаясь слабым, мелким и даже не слишком порядочным человеком.
Был и остался слабым ребенком, которому, как и всем детям, хочется быть
сильным или хотя бы казаться таким..."
Петр Иванович задумчиво взял книгу, открыл ее на последних страницах,
прочел эти только что подуманные им мысли, которых в тексте прежде не был
о,и даже не подивился этому обстоятельству.
"Почему же так получилось, что стыдно теперь читать о себе? Ну, детские
годы-ладно, преобладает инстинктивная жизнь, рефлексия. Но ведь дальше-то я
понимал! Чувствовал что к чему. Почему же мне, как маленькому, надо было все
сказать, выразить словами: что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя? А
если не сказано что-то чувствуемое, то, значит, его и нет, можно не
принимать во внимание. А оно есть... И ведь мог бы прожить иначе, чтобы
нечего было стесняться, нечего таить: читайте, люди! Но кто ж знал, что
будет такая книга? Вот-вот, в этом и дело: тогда бы я расстарался...-Петр
Иванович невесело усмехнулся.-А как мне теперь быть?"
Черт, и как раз сейчас!..
Его охватила тяжелая досада. Именно сейчас, когда наладились как будто
приятные отношения с заместителем министра и когда при первом же случае
перестановок в институте .у него есть верный шанс подняться в завотделы! А
тут такое... И не вспомнилось Петру Ивановичу, что всегда его жизнь
наполняли лихорадящие "как раз сейчас": как раз сейчас, когда надо добиться
хорошего назначения, как раз сейчас, когда надвигается сдача темы, как раз
сейчас, когда подходит очередь на квартиру, как раз сейчас, когда надо
двигать диссертацию...- и вечно он был в мыле от житейской гонки.
"Как-раз-сей-час, как-раз-сей-час",- отстукивал по незримым рельсам вагон
его жизни, создавая иллюзию, будто смысл только в движении, и чем быстрее
движение, тем больше смысла.
III
На следующий день весь в таких растрепанных мыслях Петр Иванович
отправился на работу. Хоть появился он, как и подобает вернувшемуся из
командировки, с солидным опозданием, ни один прибор в его лаборатории не был
включен, а инженерно-технический состав покуривал у вытяжного шкафа и
обсуждал подробности вчерашнего хоккейного матча.
- Вот это был проход!-звучал сильный голос младшего научного сотрудника
Сычова.- А какой пас!.. Здравствуйте, Петр Иванович! С приездом!
Минуту спустя в лаборатории кипела работа.
То, как при его появлении сотрудники порскнули по рабочим местам, на
некоторое время вернуло Петру Ивановичу самоуважение. Он бодро взялся за
дела: составил и сдал отчет о командировке, заполнил розовый бланк расходов,
снес его в бухгалтерию, завернул с главному инженеру рассказать о поездке.
Главный его душевно приветствовал. "Да,- подумал Петр Иванович,- а что-то
будет, когда он узнает?" Потом вернулся в лабораторию, пригласил к, своему
столу ведущих сотрудников, принялся выяснять, что в его отсутствие делано.
Сделано было мало, причины у всех были сплошь уважительные, голоса -
оправдывающиеся. Петр Иванович хотел распечь, но снова подумал: "А что
5удет, когда они узнают? А ведь узнают..." - и отпустил ведущих с миром.
"...И был у него тот озабоченный, захлопотанный и слегка испуганный
вид, который присущ руководителям, не уверенным в своем праве
руководить",вспомнил он подходящее место из треклятой книги и приуныл.
Чувство содеянной над ним несправедливости снова одолело его. "Ну почему про
меня? За что?.."
Зазвонил телефон на столе.
- Да?
- Петр Иванович? Здравствуй, с приездом! Это Колесников беспокоит.
- А, привет, спасибо!- Петр Иванович насторожился.
- Я слышал, Иваныч, тебе лаборанты нужны. Хочу порекомендовать одну
дивчину. Она у меня работала по хоздоговорной теме, да кончили мы эту тему,
сдали - и пристроить мне ее больше некуда. А девчонка работящая, смышленая
не пожалеешь. В вечернем институте занимается.
- Угу... Ну, пусть зайдет. Поговорим. Если она нам подойдет, отчего же
не взять! - сказал Петр Иванович, заранее зная, что не будет этого, не
возьмет.
- Лады! Я ее сейчас пришлю.
Петр Иванович положил трубку, нервно постучал 1альцами по стеклу. "Вот
оно что..."
"...Три месяца назад Вася Колесников, молодой парень, новый заведующий
поисковой лабораторией, весьма звучно выступил на открытом партсобрании с
критикой практики принудительных соавторств. В институте об этом давно
толковали все, все негодовали, рассказывали, какие беды обрушиваются на тех,
кто уклонился включить "вышестоящего соавтора" в свои статьи или заявки:
неповышение в должности, сдвиг в хвост квартирной очереди, плохое
обеспечение темы и т. п.
Но это было застарелое, привычное карманное негодование. Привыкли
втихую возмущаться: пока так делали все и все помалкивали, это казалось
нормальным. Когда же Вася Колесников выступил - и выступил крепко, с фактами
ничем не оправданных соавторств директора, его заместителя по научной части,
главного инженера,- и тем поставил себя в нравственно более высокую позицию,
то очень многие почувствовали искреннее и острое, как рана, возмущение...
против него. Как, он ставит себя выше других, принципиальнее других?!
И Васю начали прорабатывать. Скрытое возмущение Петра Ивановича тоже
обратилось против него. Он выступил с вдохновенной речью, в которой убедил
себя и других, что все не так: пусть руководящие товарищи не сидят за
приборными стендами, не ведут непосредственно темы, по которым их включают
соавторами, все равно они помогают своим опытом, идеями, советами,
организацией дела, обеспечиванием, участием в обсуждении нерешенных
проблем... словом, все правильно. После него еще несколько человек выступили
в таком же духе. Васе пришлось туго.
Нашему, ныне выросшему, мальчику, как обычно, легко удалось убедить
себя, что он был прав. Однако в глубине души он чуял, что совершил свинство,
и все эти месяцы напряженно ждал, когда же и Колесников подложит ему свинью.
А тот все не подкладывал и не подкладывал. Даже наоборот: предложил
сотрудничество обеих лабораторий по перспективной теме, ^что наш мальчик
бдительно отклонил..."
Девушка пришла, села по приглашению Петра Ивановича на краешек стула
возле стола. Она была красивая - и это было не в ее пользу: могли пойти
разговоры. На каком курсе она занимается? На втором? Только-то... Весь вид
Петра Ивановича показал, что этого явно недостаточно, чтобы работать у него
лаборантом. А по какой специальности? Электроника? Это тоже было явное "не
то". У нас, видите ли, высокие напряжения. До полумиллиона вольт.
Беседа заняла три минуты. Девушка извинилась и ушла в отдел кадров
увольняться.
"Да, все как по-писаному...- подумал озлобленно Петр Иванович.- Кто его
знает. Береженого бог бережет..." И вдруг перед ним снова возникли
доверчивые и почтительные глаза этой девушки. Ведь она же верила ему!
Верила, что он действительно заботится об интересах исследований и что
именно поэтому не может принять ее. В ее глазах он выглядел этаким научным
полубогом-справедливым, все понимающим, порядочным...
Волна презрения к себе вышвырнула его из-за стола, бросила в коридор,
понесла на первый этаж. Лаборантка Васи Колесникова открывала дверь отдела
кадров.
- Девушка! - крикнул Петр Иванович.- Подождите. Давайте ваше заявление.
Вот...- Он тут же на подоконнике написал нужные слова.- Ступайте
переоформляйтесь. В штат...- Девушка смотрела на него с удивленной улыбкой.-
И не думайте, что ваш новый начальник с придурью. Дело в том, что у меня с
Колесниковым...- Петр Иванович осекся, махнул рукой.- Э, да он-то в этом как
раз совершенно не виноват. Вот так-то...- Он заглянул в заявление.- Вот
так-то, Валя. Двигайте.
Лаборантка пошла в кадры, Петр Иванович, закурив, направился в
лабораторию. "Да, запутался я... Надо позвонить Колесникову, что взял я его
Валю, хоть лучше будет думать обо мне. Э, все это не то! Что подумают обо
мне, о моем поступке? Что скажут о нем те, кто ничего не скажет и ничего не
подумает, потому что заняты собой в том же направлении мыслей? Сколько сил я
трачу на решение этой "проблемы"! Не в этом же дело... Итак, ее тоже зовут
Валей, и она тоже красивая. Но и Валя не та, и я не тот".
IV
...Вдруг одна мысль ожгла его, будто удар кнутом: жена!!! Она говорила,
что сегодня у нее отгул, а он оставил книгу дома! Она вчера и позавчера
любопытствовала, чем он так увлекся, и наверняка сейчас эту проклятую
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг