Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
Волконский,  когда  Холмс  и Уотсон дочитали это письмо до  конца, - Николай
Алексеевич просил дать  ему для такового изучения текст "Записок" хотя бы на
два месяца. При этом он честным словом обязывался никому не оглашать их и не
оставлять у себя копии.
     - И вы, разумеется,  согласились? - на этот раз уж совсем не сомневаясь
в том, каков будет ответ, спросил Уотсон.
     - Увы,  - покачал головой князь. -  Я  вынужден  был  самым решительным
образом отклонить эту просьбу поэта.
     - Но  почему?! Ради всего святого,  почему?! - не в силах скрыть своего
негодования воскликнул Уотсон.
     -  На  то  у меня были  свои причины, - сухо  ответил князь  и наклонил
голову, давая понять, что дальнейший разговор на эту тему не имеет смысла.

     - Тут какая-то тайна, - сказал Уотсон, когда друзья вернулись к себе на
Бейкер-стрит и с комфортом расположились у своего любимого камина.
     - Это вы о чем? - удивился Холмс.
     -  Да  вот об  этом странном его упрямстве.  Ну почему он  так и не дал
Некрасову спокойно прочитать воспоминания своей матери? Ведь, судя по всему,
он к Некрасову относился с приязнью и уважением.
     - О, да! И, добавьте, высоко ценил его поэтический дар.
     - Так почему же  в  таком случае он так странно себя повел? Неужели ему
не хотелось, чтобы поэма  Некрасова  о его матери получилась как можно более
художественной  и правдивой?  Нет, положительно, тут какая-то тайна. Неужели
мы так никогда и не проникнем в нее?
     - Подумаешь,  бином  Ньютона, - усмехнулся Холмс. - Никакой тайны, да и
вообще  ничего  таинственного,  мой  дорогой Уотсон,  тут нет.  Загадка  эта
объясняется  весьма просто. Михаил Волконский родился в ссылке, в Петровском
Заводе. Детство и  юность провел в  среде сосланных  декабристов.  Но  уже в
молодые годы его тяготило положение сына ссыльного. Он изо всех сил старался
показать себя  человеком, как тогда говорили,  благонамеренным. После смерти
Николая Первого он вернулся из Сибири в столицу и стал уверенно,  ступень за
ступенью, подыматься  по  служебной  лестнице. В  семидесятых  годах он  уже
занимал  довольно видное  положение - был статс-секретарем  Государственного
Совета, а впоследствии стал товарищем министра народного просвещения, членом
Государственного Совета, получил одно из высших придворных званий...
     -  Можете не  продолжать, - прервал его  Уотсон.  - Все ясно. Он боялся
публиковать "Записки", потому что опасался за свою карьеру.
     - Вероятно, - кивнул Холмс. - Во всяком случае, он целых пятнадцать лет
хранил мемуары своей матери в строжайшем секрете. И если бы не вмешательство
Некрасова, "Записки княгини Волконской", быть может, еще долго оставались бы
семейной тайной.
     - Но как все-таки удалось Некрасову с одного чтения так все запомнить и
с такой точностью все воспроизвести?
     -  Ну, насчет точности...  Это  ведь только  поначалу  он держался  так
близко к тексту "Записок". А потом...
     - Что потом?  - удивился Уотсон.  - Уж не хотите  ли  вы  сказать,  что
дальше там у него в поэме все не так, как было и действительности?
     -  Так,  да  не так...  Конечно,  воображение  поэта  и  дальше  прочно
опиралось  на  факты,  почерпнутые  из   "Записок   княгини  Волконской".  И
все-таки...  Возьмите еще  раз "Записки",  да и сравните их  с  некрасовской
поэмой... Впрочем, лучше побеседуем еще раз с обеими княгинями...

     И вот они снова в  уже знакомой нам гостиной, в одном  углу  которой за
изящным  дамским  столиком  сидит  со   своей  тетрадкой  настоящая  княгиня
Волконская, а в другом - героиня поэмы Некрасова.
     - Мария Николаевна! - обратился Холмс к "настоящей" княгине. - Сделайте
одолжение, позвольте  еще раз  заглянуть  в  ваши "Записки". Нам хотелось бы
прочесть о первом вашем свидании с мужем после ареста.
     - Извольте. - Она протянула Холмсу  свою тетрадь, а тот, отыскав нужное
место, передал ее Уотсону.

       ИЗ "ЗАПИСОК КНЯГИНИ М. Н. ВОЛКОНСКОЙ"

     Я была еще  очень больна  и чрезвычайно  слаба. Я выпросила  разрешение
навестить  мужа  в крепости. Государь, который пользовался  всяким  случаем,
чтобы выказать свое великодушие -  в вопросах второстепенных,  разумеется, -
разрешил нам свидание, но, опасаясь для меня  всякого потрясения,  приказал,
чтобы меня сопровождал  врач. Мы вошли  к  коменданту. Сейчас же привели под
стражей моего мужа.  Это свидание  при посторонних  было  очень тягостно. Мы
старались обнадежить друг друга, но делали это без убеждения. Я не смела его
расспрашивать:  все взоры  были обращены на  нас.  Мы  обменялись  платками.
Вернувшись домой, я поспешила узнать, что он мне передал...

     - И что же там было? -  обернулся нетерпеливый Уотсон к княгине. Но та,
улыбнувшись,  молча  указала ему  на  тетрадь,  давая  понять, что  там  все
сказано.
     И  в самом  деле, продолжив чтение,  Уотсон сразу нашел  ответ на  свой
нетерпеливый вопрос. Однако ответ этот сильно его разочаровал.
     Вот что он там прочел:

     Вернувшись домой, я поспешила узнать, что он мне передал, но нашла лишь
несколько слов утешения,  написанных на  одном углу платка. Всего  несколько
слов. Их едва можно было разобрать.

     - А теперь, - сказал Холмс, протягивая Уотсону уже хорошо  ему знакомую
книгу, - прочтите рассказ героини Некрасова  о  том, как  прошло  ее  первое
свидание с арестованным мужем.
     Развернув книгу на заранее заложенной Холмсом странице, Уотсон прочел:

       ИЗ ПОЭМЫ Н. А. НЕКРАСОВА "РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ"

     Я в крепость поехала к мужу с сестрой.
     Пришли мы сперва к генералу.
     Потом нас привел генерал пожилой
     В обширную, мрачную залу.
     "Дождитесь, княгиня! Мы будем сейчас!"
     Раскланявшись вежливо с нами,
     Он вышел. С дверей не спускала я глаз,
     Минуты казались часами.
     Шаги постепенно смолкали вдали,
     За ними я мыслью летела.
     Мне чудилось: связку ключей принесли,
     И ржавая дверь заскрипела.
     В угрюмой каморке с железным окном
     Измученный узник томился.
     "Жена к вам приехала!.." Бледный лицом,
     Он весь задрожал, оживился:
     "Жена!.." Коридором он быстро бежал,
     Довериться слуху не смея...
     "Вот он!" - громогласно сказал генерал,
     И я увидала Сергея...

     -  Какой  генерал?  -  удивился  Уотсон.  -  У той,  настоящей  княгини
Волконской, ни слова не было ни о каком генерале.
     - Не торопитесь,  Уотсон. Дочитайте ее рассказ до конца, - оборвал  его
Холмс.
     Пожав плечами, Уотсон послушно продолжил чтение:

     Недаром над ним пронеслася гроза:
     Морщины на лбу появились,
     Лицо было мертвенно бледно, глаза
     Не так уже ярко светились...
     Казалось, он в душу мою заглянул...
     Я горько, припав к его груди,
     Рыдала... Он обнял меня и шепнул:
     - Здесь есть посторонние люди...
     И правда, по комнате важно шагал
     Свидетель: нам было неловко...
     Сергей на одежду свою показал:
     - Поздравь меня, Маша, с обновкой...
     Я громко сказала: "Да, я не ждала
     Найти тебя в этой одежде".
     И тихо шепнула: "Я все поняла.
     Люблю тебя больше, чем прежде..."
     - Так вот ты какая! - Сергей говорил,
     Лицо его весело было...
     Он вынул платок, на окно положил,
     И рядом я свой положила.
     Потом, расставаясь, Сергеев платок
     Взяла я - мой мужу остался...
     Нам после годичной разлуки часок
     Свиданья короток казался...

     - Я бы хотел все-таки, если позволите, задать вам только один вопрос, -
прервав  чтение,  обратился  Уотсон к  некрасовской  героине. -  Этот  обмен
платками был чисто символическим?  Или  мужу удалось передать вам вместе  со
своим платком нечто важное?
     Но и вторая княгиня ответила Уотсону совершенно  так же, как  незадолго
до того это сделала первая:  она молча указала ему  на книгу,  давая понять,
что ответ он найдет там.
     И он действительно легко нашел его:

     Великую радость нашла я в платке:
     Целуя его, увидала
     Я несколько слов на одном уголке.
     Вот что я, дрожа, прочитала:
     "Мой друг, ты свободна. Пойми - не пеняй!
     Душевно я бодр, и желаю
     Жену мою видеть такой же. Прощай!
     Малютке поклон посылаю..."

     - Благодарю вас, сударыня,  -  поклонился Холмс героине Некрасова. -  И
вас тоже от  души благодарю,  -  обернулся он  к другой, "настоящей" княгине
Волконской. - Простите, что мы вынудили вас воскресить в  памяти эти горькие
мгновенья.

     Покинув обеих княгинь,  Холмс и Уотсон  тотчас  же  вернулись к себе на
Бейкер-стрит, чтобы обсудить увиденное и услышанное.
     Отправимся и мы вслед за ними.
     - Как видите, мой милый  Уотсон, Некрасов довольно далеко отклонился от
записок Марии Николаевны Волконской, - начал Холмс.
     - Что же тут удивительного, -  пожал плечами Уотсон. - Ведь сын княгини
отказался  дать ему ее  записки. Только  прочел один  раз  вслух. Кое-что из
услышанного  Некрасов  запомнил  правильно,  а  многое не  удержалось в  его
памяти. Вот он и напутал. Я, конечно, его в этом не упрекаю. С одного чтения
всего ведь не упомнишь!
     -  Нет,  друг  мой, -  улыбнулся  Холмс. - Такое  объяснение  было  бы,
извините меня, по меньшей мере наивным. Некрасов ведь не просто изложил этот
эпизод чуть-чуть иначе, чем он выглядит в "Записках княгини Волконской". То,
что в ее "Записках" было всего лишь скупым и  строгим изложением фактов,  он
превратил в красноречивую, исполненную глубокого драматизма сцену.
     - Вы имеете в виду этот их  разговор в тюрьме? И то,  что было написано
на платке?
     - И это тоже, конечно. Но важно даже не то, что Некрасов  обогатил этот
эпизод из "Записок княгини  Волконской" своей фантазией. Так же, кстати, как
и  многие другие  эпизоды, заимствованные из  ее "Записок".  Важно,  с какой
целью он это делал!
     - Какая же, по-вашему, у него тут была цель?
     -  О,  тут  не  может  быть  двух  мнений!  Некрасов  хотел  не  просто
пересказать никому не известную историю...
     - Конечно, не просто пересказать, - заметил Уотсон. - Он хотел изложить
ее стихами. А ведь это, я думаю, гораздо труднее, чем писать прозой.
     - Ну,  на этот счет есть разные мнения,  -  улыбнулся  Холмс. -  Многие
считают, что стихи писать легче, чем прозу. Может быть,  как-нибудь в другой
раз мы к этой проблеме вернемся. Сейчас же  я хочу решительно возразить нам.
Нет,  отнюдь  не  только  желание  облечь  рассказ   княгини  Волконской   в
стихотворную форму вынудило Некрасова отклониться от реальности и  дать волю
своей фантазии. Некрасов  хотел потрясти  воображение  своего  читателя  как
можно более впечатляющим изображением подвига декабристов. Он хотел показать
не только глубину их  страданий, но и  всю меру их душевного величия. Именно
это стремление окрыляло и направляло его художественную фантазию.
     -  Да, - согласился Уотсон. - Это благородное  желание его, конечно, до
некоторой степени оправдывает.
     - До некоторой степени? - изумился Холмс - Нет, Уотсон, не до некоторой
степени.  Да и вообще это ваше  словечко  -  "оправдывает"  - тут совершенно
неуместно. Ни в каких  оправданиях Некрасов  не нуждается.  Ведь он поступил
так, как поступает каждый истинный художник.
     - Что значит - каждый? Уж не хотите ли вы сказать, что мы имеем  тут не
просто некий казус, а как бы некоторую общую закономерность?
     - Вот именно! Это вы  очень верно подметили, мой проницательный друг! -
подтвердил  Холмс.  -  Именно  закономерность!  Художник   всегда  обогащает
избранную им натуру своим  отношением к ней. Мыслями, которые она эта натура
- в нем пробудила... Чувствами, одушевлявшими его в работе  над тем или иным
сюжетом...
     -  Вы   хотите  сказать,  что  писатели  в  своих  книгах  никогда 
  не
воспроизводят в точности то, что было в жизни? - уточнил Уотсон.
     - Да, я хотел сказать именно  это,  - подтвердил Холмс. -  Подчеркиваю:
никогда!
     - И вы можете подкрепить это свое утверждение фактами?
     - О, множеством  фактов! В чем другом, а в  фактах у меня недостатка не
будет. Но это уж как-нибудь в другой раз.

       ПОРТРЕТ - ЭТО ВСЕГДА АВТОПОРТРЕТ

     Помните,  сравнивая  работу  писателя с работой  художника-живописца, я
говорил, что, если перед несколькими разными  художниками посадить одного  и
того  же натурщика,  у каждого выйдет свой портрет, не похожий на тот, что 
у
его  соседа. И  чем более  зрелыми, самостоятельными художниками  будут  эти
живописцы,  чем  дальше  ушли  они  от периода ученичества, тем меньше будет
сходства между их картинами, тем резче будет различие между ними.
     В полной мере это относится и к писателям.
     Особенно ясно это  видно, когда разные писатели изображают одну и ту же
историческую фигуру.
     Возьмите, скажем, Наполеона, изображенного Лермонтовым.

       ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ МИХАИЛА ЛЕРМОНТОВА
     "ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ"

     Скрестивши могучие руки,
     Главу опустивши на грудь,
     Идет и к рулю он садится
     И быстро пускается в путь.

     Несется он к Франции милой,
     Где славу оставил и трон,
     Оставил наследника сына
     И старую гвардию он...

     На берег большими шагами
     Он смело и прямо идет,
     Соратников громко он кличет
     И маршалов грозно зовет.

     Но спят усачи гренадеры -

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг