сложные образы во всей мировой литературе. Немудрено, что о них разные люди
думали по-разному. А с Молчалиным все и так ясно, без всякого суда. Каждый,
кто читал "Горе от ума", прекрасно знает, что за гусь этот Молчалин. Какой
тут еще может быть суд! Тем более суд чести... Это, знаете, много чести,
чтобы такого подлеца судить судом чести.
- Каламбур твой недурен, - улыбнулся я. - И все-таки сделай мне
одолжение. Давай уж примем участие в этом суде, коль скоро нас с тобой так
настойчиво туда приглашают. Чем черт не шутит, может быть, мы все-таки
узнаем о Молчалине что-нибудь новое.
Публика в зале судебного заседания была самая пестрая. Судя по
отдельным выкрикам с мест, здесь были не только враги Молчалина, но и
горячие его защитники.
- Нет, он не подлец! - яростно возражал кому-то визгливый женский
голос.
- Не смейте его оскорблять! Он не виноват! - вторил ему чей-то
жиденький тенор.
На фоне этого разноголосого гула выделялся спокойный, рассудительный
голос бравого солдата Швейка:
- Точь-в-точь такой же случай был однажды в трактире "У чаши".
Трактирщик Паливец...
Но тут резко прозвенел председательский колокольчик, и зычный бас
комиссара Чубарькова положил конец всем этим препирательствам.
- Тихо, граждане! - громко возгласил комиссар. - Тихо! Призываю к
порядку! Вопрос сурьезный. Гражданин Молчалин, конечно, несет на себе разные
родимые пятна. И мы это, безусловно, отметим в своем решении. Но не след
забывать, что он в доме этого паразита Фамусова находится в услужении, как
пролетарий умственного труда. И поэтому нам с вами не грех его поддержать. И
точка. И ша!
- Как видишь, - обернулся я к Тугодуму, - комиссар Чубарьков не спешит
отправлять Молчалина в расход. Он даже склонен его поддержать.
- Вы же сами сказали, - парировал Тугодум, - что комиссар человек
славный, но не очень грамотный. Я думаю, он просто не знает, кто такой
Молчалин. Сейчас я ему объясню... Товарищ комиссар! - обратился он к
Чубарькову. - А вы читали "Горе от ума"?
- Читать не читал, а в театре эту пьесу видел, - отрубил Чубарьков. - И
давай, браток, не будем устраивать тут базар. Все должно быть чинно,
благородно, согласно регламенту. Так что садись рядом со мною, коли ты такой
активный. И ты, братишка, тоже, - обернулся он ко мне. - Будете
заседателями. Кстати, как шибко грамотные, зачитаете заявление гражданина
Молчалина.
- Извольте, - согласился я. - Я готов ознакомить всех присутствующих с
этим любопытным документом.
Развернув довольно внушительную по размеру кляузу Молчалина, я
откашлялся и начал читать:
- "Господа судьи! Я прошу у вас только одного, справедливости! С тех
самых пор, как я явился на свет, меня по пятам преследует дурная слава. С
легкой руки моего соперника господина Чацкого миллионы людей считают меня
подлецом, подхалимом, гнусным лицемером..."
- Считают! - не выдержал Тугодум. - А кто же ты такой, если не лицемер!
- Погоди, друг мой! - остановил я его. - Когда тебе предоставят слово,
ты скажешь все, что думаешь о Молчалине. А пока дай мне дочитать его
заявление до конца.
И я продолжил чтение этого замечательного документа:
- "Я уже изволил упомянуть, что волею обстоятельств я оказался
соперником господина Чацкого в любви. Дочь моего покровителя мадемуазель
Софья предпочла ему меня. Для человека столь самолюбивого, каков господин
Чацкий, удар сей оказался непереносим. И он дал волю своей желчи и своему
злоречию. Позволю себе напомнить, господа судьи, лишь некоторые из тех
характеристик и аттестаций, коими он изволил меня наградить:
Я странен, а не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож.
Молчалин, например...
Не мне судить, господа судьи, заслужил ли я прозвание глупца. Однако же
смею заметить, что никто, кроме господина Чацкого, меня отродясь глупцом не
называл. Между тем аттестация сия была дана мне господином Чацким хотя и в
запальчивости, но не единожды. Так, в конце комедии, уже под занавес, он
вновь позволил себе повторить ее с той же страстью и с тем же разлитием
желчи:
Теперь не худо было б сряду
На дочь и на отца,
И на любовника-глупца
И на весь мир излить всю желчь и всю досаду...
Как вы имели случай убедиться, господин Чацкий изволит серчать на весь
мир, но больше всех достается почему-то мне. Почему же?.."
- А то ты сам не знаешь, почему, - снова не выдержав, пробурчал себе
под нос Тугодум.
- "Ответ напрашивается сам собой, - продолжил я чтение, на сей раз
ограничившись только осуждающим покачиванием головы по адресу невыдержанного
Тугодума. - Потому что он ослеплен ревностью! Самолюбие его не может
примириться с тем, что ему предпочли другого, как ему представляется, менее
достойного. Да он и сам не скрывает, что всеми его чувствами движет одна
только ревность. Позволю себе, господа судьи, напомнить вам еще одну
оскорбительную для моей чести реплику господина Чацкого:
А Софья? Неужели Молчалин избран ей!
А чем не муж? Ума в нем только мало,
Но чтоб иметь детей,
Кому ума недоставало?
Услужлив, скромненький, в лице румянец есть.
Вот он на цыпочках, и не богат словами:
Какою ворожбой умел к ней в сердце влезть?
В ослеплении ревностью господин Чацкий не видит, не может увидеть моих
скромных достоинств. И вот, утешая себя, потакая своему уязвленному
самолюбию, он рисует фантастический мой портрет. Вернее, не портрет, а
злобную, уродливую карикатуру:
Молчалин! Кто другой так мирно все уладит!
Там моську вовремя погладит.
Там в пору карточку вотрет!..
И далее:
А милый, для кого забыт
И прежний друг, и женский страх и стыд -
За двери прячется, боится быть в ответе.
Ах, как игру судьбы постичь?
Людей с душой гонительница, бич! -
Молчалины блаженствуют на свете!.."
- А разве это не так? - снова не удержался Тугодум.
- Ты можешь держать себя в руках? - прикрикнул на него я. - Дай уж мне
дочитать жалобу Молчалина до конца. Тем более что осталось совсем немного.
Перелистнув страницу, я продолжил чтение молчалинского письма:
- "Люди с душой, изволите ли видеть, всюду гонимы, а блаженствуют на
свете Молчалины. Мне, следственно, господин Чацкий отказывает даже в наличии
у меня души... Да, я не похож на господина Чацкого, у которого что на уме,
то и на языке. Я не привык выворачиваться наизнанку перед каждым встречным и
поперечным. Но так ли уж велик этот грех? Для господина Чацкого непереносима
мысль, что не подобные ему болтуны, а мы, Молчалины, люди скромные,
умеренные, рассудительные, блаженствуем на свете. Будучи не в силах
сокрушить счастливого соперника в благородной и честной борьбе, он прибегает
к гнусной и злобной клевете. Господа судьи! Припадаю к вашим стопам и
покорнейше прошу снять с меня наконец преследующее меня всю жизнь клеймо
труса, глупца, лицемера и подхалима. Имею честь пребывать вашим преданнейшим
и покорнейшим слугой - Алексей Молчалин".
- Ну вот! - обрадовался, что он может наконец высказаться в полный
голос Тугодум. - Теперь вы все видите, что это за тип! Вы ведь не поверили
этой лисе? - обратился он к Чубарькову.
- Не бойсь, браток! - ответил Чубарьков. - Разберемся. И не в таких
делах разбирались. Ежели у тебя есть сомнения, давай, высказывай. А еще
лучше - задавай вопросы. А он, заявитель то есть, пущай на них отвечает.
Согласно регламенту. Так оно будет культурнее и политичнее... Сам
Молчалин-то где? Явился аль нет?
Молчалин, сидевший до этого вопроса скромно среди публики, поднялся на
возвышение, подошел к судейскому столу, учтиво поклонился и, прижав руку к
сердцу, почтительно обратился к судьям.
Молчалин
Я здесь, почтеннейшие господа!
Не прихоть, а великое несчастье
Заставило меня прийти сюда
И целиком отдаться вашей власти.
Пред вами жертва подлой клеветы.
Тому уж лет, наверно, полтораста...
Поверьте, помыслы мои чисты,
Душа безгрешна...
- Хватит, парень! Баста! -
Этой неожиданно репликой прервал Молчалина Чубарьков. Неожиданно для
самого себя попав в рифму, что вроде как обязывало его и дальше говорить
стихами, он слегка смутился, но быстро оправился и продолжал уже в прозе:
- Нечего разводить турусы на колесах! Какая там у тебя душа, грешная
или безгрешная, это мы сейчас увидим. Наше дело спрашивать, а твое отвечать.
Без всяких фокусов. Со всей, понимаешь, откровенностью. И точка. И ша...
Давай, братишка Тугодум, задавай ему свой вопрос!
- Вы говорите, - изо всех сил стараясь быть вежливым, начал Тугодум, -
что Чацкий вас оклеветал. В доказательство вы привели его слова: "Молчалин!
Кто другой так мирно все уладит! Там моську вовремя погладит. Тут в пору
карточку вотрет". Но разве это неправда? Разве вы не угодничаете перед
богатыми и знатными? Не юлите перед ними?
Эта маленькая обвинительная речь Тугодума Молчалина ничуть не смутила.
Вежливо выслушав его, он спокойно и даже не без некоторой самоиронии изложил
свои жизненные принципы.
Молчалин
Мсье Чацкий говорит, что я подлец.
Меж тем, мне просто завещал отец
Во-первых, угождать всем людям без изъятья -
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
Этот монолог вызвал в зале суда бурю. Раздались возмущенные голоса:
- Боже! Какой цинизм!
- Позор! Но были и другие возгласы, совсем в ином роде:
- Как остроумно!
- А говорят, что он дурак!
Все эти голоса и на сей раз заглушил флегматичный голос бравого солдата
Швейка.
- Во всяком случае, сразу видно, что этот малый далеко не глуп, -
рассудительно заметил он. - А то, что его считают глупцом, ровным счетом
ничего не значит. Вот я, на пример, официальный идиот. Специальная
медицинская комиссия признала меня идиотом и даже освободила от военной
службы. А между тем я никак не глупее полковника Шредера или подпоручика
Дуба.
- При чем тут вы, Швейк? - возмутился Тугодум. - Все знают, что никакой
вы не идиот. Вы просто притворяетесь.
Молчалин, усмехнувшись, обернулся к Тугодуму.
Молчалин
А я, по-вашему? Ах, сударь, по одежке
Приходится протягивать нам ножки.
Не так уж сладко - без конца
С утра до вечера изображать глупца!
- Может, вы скажете, - кинулся на него Тугодум, что угодничать,
пресмыкаться перед всеми вам тоже не нравится? Но кто же заставляет вас это
делать?
- Осмелюсь доложить, - снова вмешался Швейк, - заставляют
обстоятельства. Возьмите хоть меня. Поминутно приходится угождать каждому,
кто выше чином. То пьяному фельдкурату шинель под голову положишь. То с боем
добудешь обед из офицерской кухни для пана поручика. Однажды мне даже
случилось украсть курицу: уж больно хотелось порадовать господина
обер-лейтенанта свежим куриным бульоном. А в другой раз я украл для него
собаку. Дело чуть было не кончилось военно-полевым судом...
- Не понимаю, что вы хотите сказать, Швейк! - возмутился Тугодум. -
Неужели вы тоже защищаете Молчалина?
Швейк вытянулся и взял под козырек.
- Никак нет! - отрапортовал он. - Я только хочу сказать, что
обстоятельства выше нас. Если бы мне, скажем, посчастливилось родиться
членом императорской фамилии, все угождали бы мне, даже если бы я совсем
выжил из ума, как наш обожаемый монарх Франц-Иосиф. Но Богу было угодно
сделать меня простым солдатом. А солдат - человек подневольный.
Молчалин тут же воспользовался этим аргументом.
Молчалин
Родившись князем, или хоть бароном,
Я 6 тоже выступал Наполеоном,
И гордо голову свою носил,
И милостей у сильных не просил.
А так - перед любым, кто выше чином,
Приходится сгибаться мне кольцом.
Однако это вовсе не причина,
Чтобы честить меня повсюду подлецом!
- Чацкий назвал вас подлецом не только потому, что вы подхалим, - не
сдавался Тугодум. - Вспомните Софью. Вот она, главная ваша подлость!..
Товарищ комиссар! - обратился он к Чубарькову. - Вы, может, думаете, что он
на самом деле был в нее влюблен? Как бы не так! Да не будь она дочерью его
начальника, он даже и не поглядел бы в ее сторону!
- Гражданин Молчалин! - строго обратился к Молчалину Чубарьков. - Это
верно? Отвечай суду чисто и, как говорится, сердечно.
Алексей Степанович и тут не стал отпираться.
Молчалин
Не стану врать: таким, как я, от века
Была нужна высокая опека
И вот любовника я принимаю вид
В угодность дочери такого человека,
Который кормит и поит,
А иногда и чином наградит.
- Ну что? - торжествовал Тугодум. - Убедились?.. Все слышали? Сам
признался в своей подлости!
Но Молчалина ничуть не смутил этот новый выпал. Уверенно и спокойно
продолжал он развивать свою жизненную программу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг