глубочайший знаток человеческого сердца, решился дать эгоисту, скептику,
проникнутому все разлагающим ядом анализа, любящее, преданное сердце?
Шекспир не впал в это противоречие, и внимательному читателю не стоит
большого труда, чтобы убедиться в том, что Гамлет... не любит, но только
притворяется, и то небрежно, что любит... Чувства его к Офелии, существу
невинному и ясному до святости, либо циничны, либо фразисты (обратите ваше
внимание на сцену между ним и Лаертом, когда он впрыгивает в могилу Офелии и
говорит языком, достойным Брамарбаса или капитана Пистоля: "Сорок тысяч
братьев не могут со мной поспорить! Пусть на нас навалят миллион холмов!" и
т. д.). Все его отношения к Офелии опять-таки для него не что иное, как
занятие самим собою, и в восклицании его. "0 нимфа! Помяни меня в своих
святых молитвах", мы видим одно лишь глубокое сознание собственного
болезненного бессилия - бессилия полюбить...
Этот образ, нарисованный Тургеневым, противоположен портрету Гамлета,
нарисованному Белинским, буквально во всем. Не только в самой сути своей, но
даже и в частностях. Всюду, где Белинский восклицает свое восторженное
"Да!", Тургенев отвечает ему брезгливым и брюзгливым, безоговорочно
отрицающим все мнимые гамлетовские достоинства, яростным "Нет!".
Это бы еще как-то можно было понять, если бы Белинский и Тургенев
обращались к разным ситуациям, разным эпизодам, разным сценам шекспировской
трагедии. На протяжении ее пяти актов Гамлет ведет себя по-разному, и было
бы понятно, если бы Белинский для своего восторженного отношения к Гамлету
находил опору в одних его поступках, монологах и репликах, а Тургенев,
стремясь обосновать свою антипатию к принцу, обращался к другим,
противоположным его поступкам, репликам и монологам. Но в том-то вся и
штука, что Белинский и Тургенев находят опору для своего - полярно
противоположного! - отношения к Гамлету в одних и тех же его поступках,
в
одних и тех же коллизиях и сценах. Вот, например, патетический ответ Гамлета
брату несчастной Офелии - Лаэрту: "Но я любил ее, как сорок тысяч братьев
любить не могут!" Белинский в этом восклицании услышал искренний вопль
страдающей великой души. Тургеневу же в этом восклицании слышится совсем
другое: высокопарная риторика, обнажающая всю душевную немочь Гамлета, все
его бессилие, всю его неспособность к живому, искреннему чувству...
Первое объяснение, которое приходит тут в голову, сводится к самому
простому соображению: сколько людей, столько и мнений. Литература - это ведь
не математика, где дважды два всегда четыре.
И в самом деле: к художественной литературе это суждение - "сколько
людей, столько мнений" - применимо, пожалуй, гораздо в большей степени, чем
к любому другому предмету. Ведь читая книгу - допустим, "Капитанскую дочку"
или "Войну и мир", - каждый читатель как бы прокручивает перед своим
мысленным взором свой фильм. И художественный образ рождается у каждого
-
свой.
В пьесе Метерлинка "Синяя птица" ее герои - Тильтиль и Митиль -
попадают в Страну Воспоминаний. И там они встречаются со своими - давно
умершими - бабушкой и дедушкой. Те находятся словно бы в состоянии анабиоза:
говоря попросту, у них отсутствуют все видимые признаки жизни. Но как только
появляются Тильтиль и Митиль, оказывается, что они - живы. К ним
возвращается сознание, ясность ума и памяти, они начинают вспоминать,
разговаривать, расспрашивать внуков обо всем, что их интересует, то есть -
жить.
Вот то же самое происходит и с героями книг.
Представьте себе библиотеку. Любую библиотеку, в которой вам
приходилось бывать. Полки, полки, полки, уставленные книгами. Каждая из них
- просто пачка бумаги, сброшюрованной и заключенной в переплет. Откроешь ее:
мертвые черные значки - буквы, буквы составляют слова, слова - предложения.
Но стоит только кому-нибудь из нас взять книгу в руки и раскрыть ее, как все
мгновенно меняется. Герои книги словно пробуждаются от сна, расправляют
затекшие мускулы и начинают действовать, говорить, спорить - жить. Они
входят с нами в какие-то отношения. А некоторые из них даже становятся
бесконечно близкими нам людьми, без которых мы уже не можем представить себе
своей жизни.
В основе этого чуда - воображение. Не только воображение писателя,
создавшего тот или иной художественный образ, но и воображение читателя
тоже. И вот поэтому-то у каждого читателя - свой Онегин и своя Татьяна. Своя
Наташа Ростова и свой Пьер Безухов. Свой Гамлет и свой Дон-Кихот.
Такова первая, самая простая разгадка того удивительного явления, с
которым мы столкнулись, вглядываясь в такие разные, такие несхожие портреты
Дон-Кихота и Гамлета, нарисованные Белинским и Тургеневым.
Но одного только этого объяснения тут явно недостаточно.
Ведь Татьяна и Онегин, Наташа и Пьер, созданные твоим воображением, при
всем их отличии от той Татьяны и того Онегина, той Наташи и того Пьера,
которых вообразил, представил себе я, - это, наверное, все-таки образы если
и не тождественные, то, во всяком случае, в самой основе своей - схожие.
Гамлет же и Дон-Кихот Тургенева не просто не похожи на Гамлета и Дон-Кихота
Белинского. Эти два Гамлета и два Дон-Кихота, как мы уже выяснили, друг
другу противоположны.
Вернее, противоположно отношение двух выдающихся русских литераторов к
этим двум вечным спутникам человечества. У Белинского -
насмешливо-пренебрежительное к Дон-Кихоту и благоговейно-восторженное к
Гамлету, у Тургенева, напротив, - восхищение Дон-Кихотом и нескрываемое
презрение к Гамлету.
Такое резкое, контрастное соотношение симпатий и антипатий к Дон-Кихоту
и Гамлету повторяется из века в век. При этом, в отличие от Белинского и
Тургенева, суждения которых разделены двумя десятилетиями, столь же
противоречивые, взаимоисключающие взгляды нередко высказывались разными
людьми в одно и то же время.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ
ПЬЕРА ЖАНА БЕРАНЖЕ "БЕЗУМЦЫ"
Оловянных солдатиков строем
По шнурочку равняемся мы.
Чуть из ряда выходят умы:
"Смерть безумцам!" - мы яростно воем;
Поднимаем бессмысленный рев...
Мы преследуем их, убиваем -
А потом мавзолей воздвигаем,
Человечества славу прозрев...
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет -
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!..
По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый Свет;
И безумец дал Новый Завет,
А ведь этот безумец был Богом!
Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше Солнце забыло -
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!
Этот гимн во славу Дон-Кихотов всех времен и всех народов был сочинен в
1833 году. А примерно в то же время другой поэт, живший, правда, в другой
стране - в России, - горестно вздыхал:
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА "ДУМА"
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее - иль пусто, иль темно,
Меж тем под бременем познанья и сомненья
В бездействии состарится оно...
К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно малодушны,
И перед властию - презренные рабы...
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
ИЗ СТИХТВОРЕНИЯ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА
"И СКУЧНО И ГРУСТНО.
Любить?.. но кого же?.. на время - не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и все там ничтожно...
Что страсти? - ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг -
Такая пустая и глупая шутка...
М. Ю. ЛЕРМОНТОВ. "БЛАГОДАРНОСТЬ
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был...
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
Все эти стихи без большой натяжки можно представить как лирическую
исповедь Гамлета.
Я нарочно привел строки не из одного, а из нескольких лермонтовских
стихотворений, чтобы у вас не возникла мысль, будто в них выразилось
минутное настроение, связанное с какими-то сугубо личными, интимными
переживаниями и разочарованиями. Когда читаешь эти (да и многие другие)
стихи Лермонтова подряд, одно за другим, не возникает ни малейшего сомнения
в том, что в них выразились определенные общественные настроения.
То же можно сказать и о процитированном выше стихотворении Беранже. И о
других известных нам гимнах во славу Дон-Кихота. (Вспомните горьковского
Данко, горьковского Сокола, горьковского Буревестника. Вспомните
мечтателя-хохла из стихотворения Михаила Светлова "Гренада", который "хату
покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". Ведь это
все тоже - Дон Кихоты. И отношение к ним так же менялось на протяжении
десятилетий, как на протяжении столетий менялось отношение к их общему
предку - Дон-Кихоту Сервантеса.)
В общей форме ответ на эту загадку можно сформулировать так: отношение
читателя к тому или иному литературному герою во многом объясняется
причинами социальными.
Но чтобы понять, что скрывается за этой сухой и даже скучноватой
формулировкой, нам придется провести еще одно - последнее в этой книге -
расследование.
РАССЛЕДОВАНИЕ,
в ходе которого
ЖЮЛЬЕН СОРЕЛЬ ЗАЩИЩАЕТ МОЛЧАЛИВА
- Что это у вас? - спросил Тугодум. - Если не секрет, конечно.
- Да нет, - сказал я. - Какие у меня могут быть от тебя секреты? Тем
более что повестка эта адресована нам обоим.
Тугодум удивился:
- Какая еще повестка?
- Да вот, только что получил. Прочти!
Тугодум взял из моих рук письмо, адресованное, как я уже сказал, нам
обоим, и с недоумением, слегка даже запинаясь, прочел:
ПОВЕСТКА
По получению сего вам предлагается незамедлительно явиться на
чрезвычайное заседание Суда Чести Литературных Героев. Слушается дело о
клевете. Алексеи Молчалин против Александра Чацкого...
- Ну и нахальство! - сказал он.
- Почему нахальство? - пожал я плечами. - Наоборот, я считаю, что это
нам с тобой как раз очень кстати. Помнишь, я предупреждал тебя, что нам
наверняка еще представится случай более основательно заняться личностью
господина Молчалина. Вот такой случай как раз и представился.
- Да я не против, - возразил Тугодум. - Если хотите, давайте займемся
его личностью. Хотя, по правде говоря, я не вижу в этом особого смысла: с
этим господином, по-моему, и так все ясно. Ну и наглый же тип! Подать в суд
на Чацкого! Да ведь это все равно, что подать в суд на самого Грибоедова!
- Ну, это все-таки не одно и то же, - не согласился я. - Кроме того,
насколько я понял, тут не совсем обычный суд, а суд чести. Молчалин вовсе не
требует судебной расправы над Чацким. А уж тем более над Грибоедовым. Он не
столько нападает, сколько обороняется. Хочет, если можно так выразиться,
защитить свое доброе имя.
- Вот именно, "если можно так выразиться", - обрадованно подхватил
Тугодум. - Доброе имя! Какое доброе имя может быть у Молчалина!
- Не торопись, друг мой! - сказал я. - Давай все-таки дочитаем повестку
до конца:
...Алексей Молчалин против Александра Чацкого. Свидетелем,
представляющим сторону истца, согласился выступить герой романа французского
писателя Стендаля "Красное и черное" Жюльен Сорель. Председатель Суда Чести
- комиссар Чубарьков.
- По-моему, это все-таки какой-то розыгрыш, - сказал Тугодум.
- Почему ты так думаешь?
- Чтобы такой человек, как Жюльен Сорель, согласился выступить на
стороне Молчалина?! Вы можете в это поверить? А комиссар Чубарьков... Кто
это? Я даже и не помню такого...
- Комиссар Чубарьков, - напомнил ему я, - это герой повести Льва
Кассиля "Кондуит и Швамбрания". Человек он не шибко грамотный, но очень
славный. А главное, справедливый. На роль председателя суда чести лучшей
кандидатуры, я думаю, не найти.
- А-а, помню! - обрадовался Тугодум. - Конечно, помню! Я просто не
сообразил... Жюльен Сорель - и вдруг какой-то Чубарьков. Уж очень они
разные... Прекрасно помню этого комиссара. Он еще все время говорит такую
смешную фразу: "Точка и ша!"... И такой человек, по-вашему, согласится
рассматривать гнусную кляузу Молчалина? Да попадись ему Молчалин, он без
всякого суда отправил бы его, как говорили в те времена, в расход.
- Я думаю, друг мой, - сказал я, - что ты несправедлив не только к
комиссару Чубарькову, но и к Молчалииу.
- Как? - изумился Тугодум. - И вы тоже готовы защищать Молчалина? Ну,
знаете... От вас я этого уж никак не ожидал.
- Ты меня не понял, - сказал я. - Защищать Молчалина я не собираюсь.
Защищать его собирается, как видно из этой повестки, Жюльен Сорель. А я
хочу, чтобы мы с тобой при сем присутствовали, потому что, мне кажется,
крайне важно услышать самые разные суждения о личности Алексея Степановича.
- Да разве о таком человеке могут быть разные мнения?
- А почему бы и нет? Ведь даже о Гамлете и о Дон Кихоте высказывались
не только разные, но и противоположные суждения. Так почему же это не может
случиться и с Молчаливым?
- Сравнили тоже! - возмутился Тугодум - То Гамлет и Дон-Кихот, а это -
Молчалин!
- А какая разница?
Тугодум задумался.
- Гамлет и Дон-Кихот, - наконец нашелся он, - это, может быть, самые
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг