Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
говорите - незаурядный. Что, интересно, вы в нем нашли незаурядного?
     - О!  - сказал  я. - Об этом я много чего мог бы тебе порассказать. Но,
как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Поэтому давай-ка
проделаем  такой  эксперимент.  Представим   себе,  что  не  Маша   Миронова
разговаривала  с императрицей о  судьбе своего  жениха, а сам Петр Андреевич
Гринев лично объяснялся с ее императорским величеством. Интересно ведь,  как
он повел бы себя в этом случае?
     - Интересно, конечно, - согласился Тугодум. - Но как это сделать? Разве
это в наших силах?
     - Вполне,  -  сказал  я.  - Чтобы осуществить  этот эксперимент,  нужно
только одно: немного воображения.

     В тот же миг воображение перенесло меня (вместе с Тугодумом, конечно, -
не забывайте, он  ведь тоже плод моего  воображения)  в Санкт-Петербург 1774
года, в императорский дворец, где  толпа придворных  кавалеров и дам ожидает
торжественного выхода императрицы.
     -  Не  знаете  ли,  кто сей  мрачный господин,  ожидающий  аудиенции  у
государыни? - спрашивает один придворный у другого.
     - Он не мрачен, а скорее печален, - отвечает тот. -  Судя по  всему, он
пребывает в самых жалостных обстоятельствах.
     - Это прапорщик  Гринев,  - пояснил третий.  - Тот самый,  что  изменил
присяге  и  соединился   со   злодеями.  Примерная  казнь  должна  была  его
постигнуть, но государыня из уважения к заслугам и преклонным летам родителя
его решилась помиловать преступного сына и, избавляя его  от позорной казни,
повелела только сослать в отдаленный край Сибири на вечное поселение.
     -  Но ежели  приговор  уже произнесен,  зачем  он здесь,  во  дворце? -
спросил первый придворный.
     - Объявились новые обстоятельства,  - понизив голос, сообщила слушавшая
этот разговор придворная дама.  - Невеста несчастного подала  ея  величеству
челобитную. И государыня всемилостивейше соизволила самолично разобраться  в
сем запутанном деле.
     - Бедный молодой человек, - добавила другая дама, - только что прибыл с
фельдъегерем  из Казани. - Какова переменчивость судьбы! Три дни  тому назад
он  томился в темнице,  закованный в цели,  а  сейчас ожидает приема у самой
государыни...
     Распахнулась  дверь,  и  ступивший  в  залу  камер-лакей  прервал  этот
разговор. Воцарилась мертвая тишина.
     Остановившись   перед   Гриневым,  камер-лакей  молча  указал   ему  на
распахнутую дверь. Гринев встал и последовал за ним.  Они прошли длинный ряд
пустых великолепных комнат. Камер-лакей  указывал дорогу. Наконец, подойдя к
запертым  дверям, он  объявил,  что  сейчас об нем  доложит,  и оставил  его
одного.
     Через минуту двери отворились, и Гринев вошел в уборную императрицы. Та
сидела за  своим туалетом.  Несколько придворных, окружавших ее, почтительно
его пропустили.
     - Прошу вас оставить меня  с прапорщиком Гриневым наедине, - обратилась
к ним Екатерина. - Мне надобно переговорить с ним с глазу на глаз.
     Придворные вышли. Гринев и Екатерина остались одни.
     - Ничего не бойся, - обратилась  к нему императрица - Отвечай мне прямо
и откровенно. По какому случаю и в какое время вошел ты в службу  к Пугачеву
и по каким поручениям был им употреблен?
     - Ваше величество! - отвечал Гринев. -  Как офицер и  дворянин я  ни  в
какую службу к Пугачеву вступать и никаких поручений от него принять не мог.
     -  Каким  же  образом  дворянин и офицер один  был пощажен самозванцем,
между  тем  как все  товарищи его  злодейски умерщвлены? Каким  образом этот
самый  офицер  и  дворянин  дружески  пирует с  бунтовщиками,  принимает  от
главного злодея  подарки? Отчего произошла  сия странная дружба и на чем она
основана, ежели  не на измене или, по крайней мере, на гнусном  и преступном
малодушии?
     -  Белогорскую  крепость, - твердо отвечал на эти обвинения  Гринев,  -
защищал я противу злодея до последней  крайности. Известно также мое усердие
во время бедственной оренбургской осады.
     - Генерал, под началом  коего ты  служил в Оренбурге, подтверждает твое
усердие, -  признала  императрица. -  Однако  же  на  запрос наш он  к  тому
присовокупляет.
     Она взяла со стола бумагу, развернула ее и прочла:
     -  "Оный прапорщик  Гринев находился на  службе  в Оренбурге от  начала
октября прошлого  1773 года до 24 февраля нынешнего года, в которое число он
из города  отлучился и с той поры  уже в команду мою не являлся. А слышно от
перебежчиков,  что  он был  у  Пугачева  в слободе  и с ним вместе  ездил  в
Белогорскую крепость". Что по сему пункту скажешь ты в свое оправдание?
     Услышав это новое обвинение, Гринев смутился.
     Императрица между тем требовательно ждала ответа.
     - Ваше  величество,  -  наконец  решился он  отвечать. -  Для  меня  не
составило  бы труда  оправдаться пред вами и  по сему  пункту. Но я не  хочу
впутывать сюда третье лицо, которое...
     - Довольно, - прервала его Екатерина. - Я вижу, что ты не лукавишь. Сие
третье лицо мне известно. Не далее  как неделю тому назад я  имела беседу  с
твоею невестою...
     - Ваше величество! - пылко воскликнул Гринев.
     - Подозрение в  измене с тебя снято,  -  объявила императрица. - Ныне я
убеждена в  твоей невинности. Вот письмо, которое ты свезешь от меня отцу...
Не   благодари.   Это   не  милость,   но   лишь   восстановление  попранной
справедливости.
     - Ваше величество!  - вновь не нашел других слов для и изъявления своих
чувств Петр Андреевич.
     - Однако же,  - продолжала Екатерина,  - прежде чем  мы  расстанемся, я
хочу задать тебе  один  вопрос...  Мне известно, что ты отказался перейти на
службу к  Пугачеву, сказавши ему,  что не веришь, будто он  - твой  законный
государь Петр Федорович...
     - Вы превосходно осведомлены, ваше величество, - поклонился Гринев.
     - Я хочу знать, - властно сказала императрица. - А как бы ты отвечал на
сие  предложение, ежели бы перед  тобою был  не вор и самозванец, а и впрямь
государь Петр Федорович?
     -  Но,  -  растерянно начал Гринев, - ведь государь, августейший супруг
вашего величества, скончался двенадцать лет тому назад...
     - И все же? - настаивала Екатерина.  - Ежели бы  случилось такое чудо и
оказалось, что он жив? Ежели бы в государстве началась смута и ты должен был
решать, кому служить - мне  ли, которой ты присягал, или  тому, кто нежданно
явился из небытия и вдруг предъявил свои права на престол?
     -  Мне очень жаль, ваше  величество, - не задумываясь ответил Гринев, -
но ежели бы случилось невозможное, я счел бы долгом служить законному своему
государю Петру Федоровичу.

     - Ну, как тебе  мой эксперимент? - спросил я  Тугодума, когда мы  с ним
остались одни. - Убедился, что я был прав? Что Гринев и в самом деле человек
незаурядный?  Ты  только  вдумайся  в  смысл  этого  его  последнего  ответа
императрице. Ведь такое  признание было  для  него смертельно  опасным. А он
даже и на секунду не поколебался.
     -  Но ведь  все  это только ваш  домысел, -  уличил  меня Тугодум.  - У
Пушкина-то такой сцены нет. Это вы ее придумали.
     - Не  совсем,  -  возразил  я. -  Я только довел  ситуацию,  в  которой
оказался пушкинский Гринев,  до  ее логического конца. Поверь, у  меня  были
очень серьезные основания полагать,  что Гринев именно  так ответит на  этот
испытующий вопрос императрицы.
     - А какие основания?
     -  Ну, для  начала  вспомни,  как  начинается  пушкинская  "Капитанская
дочка".
     - Начинается с  того, что отец  Петруши решил отправить  его служить  в
армию. Сказал, что хватит ему голубей гонять, и...
     - Да нет, я тебя не  про это спрашиваю, а  про самое начало. Про  самую
первую  страницу.  Как  начинается  первая  глава?  Вернее,  даже  так:  что
предшествует началу этой главы, самым первым ее строчкам?
     - Кажется, эпиграф, - вспомнил Тугодум.
     - Правильно, эпиграф. А что там, в этом эпиграфе?
     -  Ну, это  уж  вы слишком  много от  меня хотите, - сказал  Тугодум. -
Эпиграфы я никогда не запоминаю. А если честно, я их даже и не читаю. Просто
пропускаю.
     - Ну что ж, - сказал я Тугодуму, достав с  полки том Пушкина. - Раскрой
в таком случае "Капитанскую  дочку" и внимательно прочти эпиграф к первой ее
главе.
     Тугодум послушно выполнил эту мою просьбу.

       А. С. ПУШКИН "КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА"
     Глава первая
     СЕРЖАНТ ГВАРДИИ

     - Был бы гвардии он завтра ж капитан.
     - Того не надобно; пусть в армии послужит.
     - Изрядно сказано! Пускай его потужит...
     ........................................
     Да кто его отец?
     Княжнин

     - Ну? И что  вы  этим хотите  сказать? -  скептически  спросил Тугодум,
внимательно изучив этот эпиграф.
     - Только то, - ответил я, - что для Пушкина, очевидно, очень важно было
заострить  внимание  читателей  на том, кто был отцом  его  героя.  Задав  в
эпиграфе этот вопрос, он первыми же строчками, за этим эпиграфом следующими,
сразу же на него ответил.

       НАЧАЛО ПЕРВОЙ ГЛАВЫ ПУШКИНСКОЙ
     "КАПИТАНСКОЙ ДОЧКИ"

     Отец  мои  Андрей  Петрович Гринев  в  молодости своей служил при графе
Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17... году.

     -  Как ты  думаешь, какие  цифры  скрываются  за  этими двумя  точками,
обозначающими  точную дату выхода в  отставку  Андрея  Петровича  Гринева? -
спросил я.
     - Откуда  мне знать?  - пожал плечами  Тугодум. - Да и не все ли равно,
когда он вышел в отставку? Годом позже, годом раньше...
     -  Нет,  брат, совсем  не  все  равно.  Кстати, в одном  из  рукописных
вариантов "Капитанской дочки" у Пушкина ни каких точек не было. Было сказано
прямо: "И вышел в отставку  в 1762  году".  В окончательном  варианте Пушкин
поставил точки, быть может, потому, что не хотел дразнить цензуру.  А вернее
всего, потому,  что его современникам и так было  ясно,  о каком  годе  идет
речь.
     - Почему это им было ясно? - недоверчиво спросил Тугодум.
     - Потому что тут достаточно было одного только упоминания графа Миниха.
Прочитав это имя, современник Пушкина сразу  понимал, что речь идет о тысяча
семьсот шестьдесят втором  годе. Ведь именно  в этом  году, как я  тебе  уже
говорил, произошел  государственный переворот: Екатерина  свергла с престола
своего мужа Петра Третьего  и стала самодержавной государыней. А граф Миних,
под началом которого служил отец Петра Андреевича Гринева, сохранил верность
свергнутому  монарху.  Так  что  Андрей Петрович, отец Петруши, не  случайно
вышел в  отставку и поселился  в своей симбирской деревушке.  И не случайно,
читая Придворный календарь, ворчал...

       ИЗ ПЕРВОЙ ГЛАВЫ ПОВЕСТИ А. С. ПУШКИНА
     "КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА"

     Батюшка у  окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта
книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без
особенного  участия,  и чтение  это производило  в  нем  всегда удивительное
волнение  желчи. Матушка, знавшая наизусть  все его свычаи и обычаи,  всегда
старалась засунуть несчастную  книгу  как  можно  подалее,  и  таким образом
Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато
когда он случайно его находил, то, бывало, по  целым часам не выпускал уж из
своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами
и повторяя вполголоса: "Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!..
Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы..."

     - Смотрите,  - удивился Тугодум, прочитав  эти строки. - А я никогда не
придавал этой его воркотне никакого значения.
     - И зря, - сказал я. - Потому что воркотня эта весьма многозначительна.
Она означает, что  все  бывшие сослуживцы Петрушиного отца и даже бывшие его
подчиненные  сделали  блестящую карьеру, потому  что  стали верой и  правдой
служить  взошедшей  на  престол  Екатерине.  А  Андрей Петрович, как  видно,
сохранил верность прежнему государю, за что и поплатился.
     -  Так  вы,  что  же,  считаете,  что  Петр  Андреевич  Гринев  ответил
императрице, что  считал  бы своим долгом служить ее мужу,  если  б  тот был
жив... вернее, должен был ей так ответить... что это все потому,  что  таких
взглядов держался его отец? - недоверчиво спросил Тугодум.
     - Да нет,  - возразил я.  -  Дело тут  не во  взглядах,  а  в  семейных
традициях. В унаследованных им от отца понятиях о чести, о долге, о верности
присяге... Ну, а кроме того, эта удивительная для его юных лет независимость
души,  постоянно проявляемая  им независимость  характера -  она, как видно,
была у  него  в крови.  Так же, впрочем, как и  у самого  Пушкина. Только  к
Пушкину эта независимость нрава перешла не от отца, а от деда. Вспомни!
     Я  протянул  Тугодуму  том  Пушкина,  раскрытый  на стихотворении  "Моя
родословная".

       ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ А. С. ПУШКИНА "МОЯ РОДОСЛОВНАЯ"

     Мой дед, когда мятеж поднялся
     Средь петергофского двора,
     Как Миних, верен оставался
     Паденью третьего Петра.
     Попали в честь тогда Орловы,
     А дед мой в крепость, в карантин,
     И присмирел наш род суровый,
     И я родился мещанин.

     - Дед  Пушкина тоже, что ли, служил под началом этого Миниха? - спросил
Тугодум, прочитав эти строки.
     - Служил или не служил  он под его начальством, но,  как видишь, Пушкин
считал,  что, как и отец Петруши Гринева, его  дед тоже - вместе с Минихом -
сохранил верность свергнутому императору. За что и поплатился.
     -  Этак  вы, пожалуй, еще договоритесь до того,  что в Петруше  Гриневе
Пушкин изобразил самого себя, - усмехнулся Тугодум.
     - А  что ты думаешь? Характеру Петра Андреевича Пушкин  и в  самом деле
придал  некоторые черты, свойственные  ему самому. Взять  вот  хоть этот его
ответ императрице. Он разве не напоминает тебе известный ответ Пушкина царю?
     - Какой ответ?
     - А вот этот...

       РАССКАЗ А. С. ПУШКИНА О ЕГО РАЗГОВОРЕ С ЦАРЕМ
     ПОСЛЕ РАЗГРОМА ВОССТАНИЯ ДЕКАБРИСТОВ

     Всего покрытого грязью, меня ввели в кабинет императора, который сказал
мне : "Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?" Я отвечал, как
следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: "Пушкин, принял ли
бы  ты  участие  в  14  декабря,  если  б был в Петербурге?" -  "Непременно,
государь,  все друзья мои были  в заговоре, и я не  мог бы  не участвовать в
нем..."
     В передаче А. Г. Хомутовой. Рус.
     Арх., 1867.

       РАССКАЗ ИМПЕРАТОРА О ЕГО РАЗГОВОРЕ С ПУШКИНЫМ
     ПОСЛЕ РАЗГРОМА ВОССТАНИЯ ДЕКАБРИСТОВ

     Однажды за небольшим обедом у государя, при котором и я находился, было
говорено о Пушкине. "Я, - говорил государь, - впервые  увидел Пушкина, после
моей  коронации,  когда  его привезли из заключения ко мне  в  Москву совсем
больного  и покрытого ранами... Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг