- Так ведь они же герои пьесы... Как же могли они на ее представлении
среди публики оказаться?
- А почему бы и нет? - усмехнулся я. Но, увидав его растерянное,
недоумевающее лицо, сжалился над ним и сказал: - Да, да, ты прав, конечно. В
пьесе Гоголя "Театральный разъезд" этих персонажей нету.
- Так как же тогда они вдруг здесь оказались? - недоумевал Тугодум.
- Не без моего участия, - скромно признался я.
- А-а, - разочарованно протянул Тугодум. - Значит, это ваша работа... А
зачем вы это сделали?
- А разве тебе не интересно узнать, что сказали бы персонажи
"Ревизора", если бы им удалось побывать на представлении этой гоголевской
комедии? Иными словами, как реагировали бы они, увидав себя, словно в
зеркале?
- В зеркале?! - не выдержал и вмешался в наш разговор городничий. -
Скажите лучше, в кривом зеркале!
- О, я, кажется, слегка увлекся, - обернулся я к нему. - Простите меня,
Антон Антонович, мои слова предназначались не вам.
- Не беда, - возразил он. - Я вижу, сударь, вы человек разумный, не
чета всей этой шушере, всем этим бездельникам, которые готовы скалить зубы
да потешаться даже и над святынями.
- Это вы, что ли, святыня? - хмыкнул Тугодум.
- Я моему государю верой и правдой... Тридцать лет на службе... -
разгорячился городничий. - Ночь не спишь, стараешься для отечества, не
жалеешь ничего, а награда неизвестно еще, когда будет...
- Это вы-то для отечества? - снова не удержался Тугодум.
- Я, сударь, офицер! На мне шпага. Ордена. Я властями поставлен на свою
должность. Мне не за себя обидно, а за мой чин! - еще больше раскипятился
городничий. - Эдак что же выйдет, ежели каждому прохвосту-сочинителю нашего
брата, чиновника, срамить позволят! Это, если угодно, в высшем смысле все
равно что оскорбление величества!
- Позвольте, - вмешался я. - Но ведь автор пьесы срамит вас именно за
то, что вы плохо служите, плохо исполняете свою должность. Обманываете,
воруете, взятки берете...
Услышав эти обвинения, городничий слегка струсил.
- По неопытности. Ей-Богу, по неопытности, - сразу изменил он тон. -
Недостаточность состояния. Сами извольте посудить, казенного жалованья не
хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к
столу что-нибудь, да пару платья. Да что говорить, сударь мой! Нет человека,
который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уж так самим Богом
устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
- Э-э, нет, любезнейший Антон Антонович! - вмешался в разговор
оказавшийся тут же судья Ляпкин-Тяпкин. - Грешки грешкам рознь... Вот я,
например. Я всем открыто говорю, что беру взятки. Да, беру! Но чем? Борзыми
щенками!
- Помилуйте, Аммос Федорович! - сказал городничий. - Какая разница?
Щенками или чем другим, все взятки.
- Ну, нет, Антон Антонович, - не согласился судья. - Это совсем иное
дело. А вот, например, ежели у кого-нибудь шуба пятьсот рублей стоит...
- Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? - разозлился
городничий. - Зато вы в Бога не веруете, вы в церковь никогда не ходите. А
я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А
вы...
- Шуба пятьсот рублей, - не унимался Ляпкин-Тяпкин. - Да супруге
шаль...
- Что ж, по-вашему, Антоша не может мне шаль купить? - обиделась Анна
Андреевна.
- Ежели бы на свои, кровные, - пояснил судья. - А то на казенные.
- А вы, Аммос Федорович, вольнодумец! - поддел судью городничий. -
Да-с! Как начнете говорить о сотворении мира, так волосы дыбом встают.
- Вот уж верно! - подтвердила Анна Андреевна. - А мы с Антошей никогда!
А вы, Аммос Федорович...
- А ты, матушка, молчи! - оборвал ее супруг. - Нам сейчас грехами
считаться не с руки. Нам сейчас надобно вместе... Плечом к плечу... Каков бы
ни был гусь Аммос Федорович, а мы его в обиду не дадим. Какой-никакой, а он
- судья. Лицо почтенное. И срамить его почем зря мы тоже не позволим!
- Так вы, стало быть, считаете, Антон Антоныч, - вмешался я, - что
автор комедии напраслину на вас взвел?
- Добро бы только на меня, - вздохнул городничий. - Я, слава тебе,
Господи, стреляный воробей. Я и не такое еще терпел. Огонь прошел, и воду, и
медные трубы... Трех губернаторов обманул... Не за себя, сударь! Ей-Богу, не
за себя душой болею. Мне за весь городишко наш... Да что городишко... За всю
державу обидно!
- А при чем тут вся держава? - спросил Тугодум.
- То есть как это - при чем? - возмутился городничий. - Да вы читали
эту комедию? Видали ее? Сочинитель этот выдумал какую-то Россию, вывел
городок, каких и на свете-то не бывает. В один уезд свалил кучей все
мерзости, какие только есть на свете...
- Вы, стало быть, считаете, что картина, которую нарисовал господин
Гоголь, не типична? - уточнил я.
- Да просто неприлична! - взорвался городничий.
- Вас послушать, - сказал я, - так и чиновников таких на свете не
бывает, и городовых вроде вашего Держиморды днем с огнем по всей России не
сыщешь.
- Про городовых не скажу, - признал городничий. Городовые и впрямь еще
попадаются. За всем ведь не уследишь... Держиморда - это верно подмечено. А
вот где он такого городничего увидал, ей-Богу, не знаю. Да хоть бы да же и
увидал. Нешто это можно - все, что ни попадя, на сцену тащить? Ежели бы у
этого сочинителя хоть какое-никакое понятие было, он бы допрежь того, что
меня в комедию вставлять, семь бы раз отмерил. Ведь не городовой, не купец
какой простого звания, а - го-род-ни-чий!
- А судью? - поддержал его Ляпкин-Тяпкин. - Судью разве можно в этаком
неприглядном виде изображать?
- А попечителя богоугодных заведений плутом вывести? Это как по-вашему?
- вставил незаметно подошедший Земляника.
- А смотрителя училищ дураком выставить? Это какой урок детям нашим? -
негодовал вдруг оказавшийся тут же Хлопов.
- Ах, господа! - прервала их Анна Андреевна. - Это все пустяки,
право... А вот то, что этот сочинитель на меня пашквиль написал, это уж,
пардон, совсем ни в какие ворота... Чтобы почтенная дама, супруга
городничего, кокетничала с заезжим молокососом... Да где он такое мог
видеть? Ну, я понимаю, молодая девица... Вот хоть дочь моя... В ней и впрямь
вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове... Но чтобы я...
Помилуйте!..
- Как, сударыня? - напомнил ей я. - Разве вы не выслушивали
благосклонно комплименты из уст господина Хлестакова?
- Комплименты? - лучезарно улыбаясь, живо обернулась ко мне Анна
Андреевна. - Да... Это было... Что греха таить... Столько комплиментов!
Столько комплиментов!.. "Я, - говорит, - Анна Андреевна, из одного только
уважения к вашим достоинствам!"
- Вот видите, - сказал я.
- "Мне, - говорит, - верите ли, Анна Андреевна, все больше и больше
увлекаясь, вспоминала супруга городничего, - мне жизнь копейка! Я, -
говорит, - только потому, что уважаю ваши редкие качества".
- Ах, маминька! - не удержалась оказавшаяся тут же Марья Антоновна. -
Ведь это он мне говорил.
- Перестань! - одернула ее мать. - Ты ничего не знаешь. И не мешайся,
пожалуйста, не в свое дело... В таких лестных рассыпался словах... "Я, -
говорит, - Анна Андреевна, изумляюсь..." И вдруг - бац! На колени! Самым
благороднейшим образом. "Анна Андреевна! Не сделайте, - говорит, - меня
несчастнейшим! Согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертию окончу
жизнь свою".
- Право, маминька, он обо мне это говорил, - не смогла смолчать Марья
Антоновна.
Тут Анна Андреевна наконец сообразила, что воспоминания эти рисуют ее
не самым лучшим образом.
- Ну да, - неохотно признала она. - Конечно, об тебе... А ты и уши
развесила! Как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже,
совершенно не похоже, чтобы тебе было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты
будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично
благовоспитанной девице. Когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и
солидность в поступках...
- Да вы же сами, маминька, - попыталась вставить свое слово в этот
монолог Марья Антоновна.
- Что - я? Что значит, я сама? - вскинулась Анна Андреевна. - Сколько
раз я тебе говорила: не смей! Не смей брать пример с дочерей
Ляпкина-Тяпкина! Что тебе глядеть на них? Не нужно тебе глядеть на них! Тебе
другие примеры есть: перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна
следовать!.. Впрочем, это антр ну... Не для публики... Справедливости ради,
сударь, - обернулась она ко мне, - должна заметить, что, хотя дочь моя и
легкомысленна, но сочинитель комедии и об ней тоже составил самое превратное
суждение... Самое превратное...
- Иными словами, сударыня, - уточнил я, - вы хотите сказать, что не
только вас, но и дочь вашу автор пьесы представил в искаженном виде?
- Именно так, сударь, - подтвердила Анна Андреевна. - Я бы даже
сказала, в карикатурном виде. Он нас просто оклеветал!
- Вот верное слово! - обрадовался городничий. - Оклеветал. Вернее не
скажешь.
- Очернил! - добавил Ляпкин-Тяпкин.
- Исказил, - подтвердил Хлопов.
- С грязью смешал! - негодовал Земляника.
- Дураками выставил, - вставил Хлопов.
- Что дураками! - обернулся к нему Земляника - Это бы еще полбеды,
ежели бы только дураками. А то - плутами, мошенниками!
И тут все загалдели в один голос:
- Очернил!.. Надругался!.. Оклеветал!..
- Судите сами, сударь, - перекрывая своим зычным голосом этот галдеж,
заговорил городничий. - Где же это видано, чтобы в целом городе не нашлось
ни одного честного человека! Ни одного благородного лица! Да нешто такое
бывает?
- Вы правы, - вынужден был согласиться я. - Такого быть не может.
- Вот видите? - обрадовался городничий. - А в пьесе, сочиненной
господином Гоголем, действуют одни уроды. Одни только монстры.
- Монстры!
- Чудовища!
- Плуты!
- Дураки!
- Ни одного честного человека! - возмущенно загалдели все его спутники.
- Ошибаетесь, господа! - раздался тут вдруг новый голос.
Это вышел из своего укрытия Гоголь.
- А это еще кто такой? - воззрился на него городничий. - Откуда он тут
взялся?
- Честь имею представить вам, господа, - сказал я, - автора комедии,
героями которой вы все являетесь. Если желаете, можете высказать свои
претензии ему прямо в глаза.
- А-а, так это он самый есть? - сказал Хлопов.
- Хорош! - в сердцах воскликнула Анна Андреевна.
- Подслушивал! - возмутился Земляника.
- Шпионил! - вторил ему Ляпкин-Тяпкин.
- Теперь небось в новую комедию вставит, - испуганно предположила Анна
Андреевна.
- У-у, щелкоперы, либералы, бумагомараки! Чертово семя! - скрипел
зубами городничий.
- Я принимаю все ваши претензии, господа, - сказал Гоголь.
Услышав это неожиданное заявление, все смолкли.
- Все, кроме одной, - поправился он. - Вы изволили бросить мне упрек,
что в моей комедии якобы нет ни одного честного лица...
- Вот-вот!.. Одни чудовища!.. Уроды!.. Хоть бы один благородный
человек!.. - хором заговорили все.
- Мне жаль, господа, - продолжал Гоголь, - что никто из вас не заметил
честного лица, бывшего в моей пиесе.
- Но ведь в "Ревизоре" как будто и в самом деле нет ни одного
положительного героя, - сказал Тугодум.
- Ошибаетесь, друг мой, - возразил Гоголь. - Было, было одно честное,
благородное лицо, действовавшее в моей комедии во все продолжение ее. Это
честное, благородное лицо был - смех.
- Эк, куда метнул! - сказал городничий.
- Да, да, смех! - повторил Гоголь. - Я сатирик, я служил ему честно и
потому должен стать его заступником. Смех значительней и глубже, чем думают.
Несправедливы те, которые говорят, что смех не действует на тех, противу
которых устремлен, и что плут первый посмеется над плутом, выведенным на
сцену: плут-потомок посмеется, но плут-современник не в силах посмеяться!
Насмешки боится даже тот, кто уж ничего не боится на свете...
- Но искусство должно радовать душу, - сказала Анна Андреевна. -
Услаждать нам зрение, слух, а не оскорблять...
- Искусство, я полагаю, должно исправлять нравы, - возразил ей Гоголь.
- Эх, сударь! - попытался пристыдить его городничий. - Уж ежели вы
решили исправлять нравы пером своим, так извольте описывать жизнь такой, как
она есть, а не сочинять всякие побасенки.
- Побасенки?! - вскинулся Гоголь. - А вон протекли века, города и
народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось все, что было, а
побасенки живут и повторяются поныне... Побасенки!.. А вон стонут балконы и
перилы театров. Все потряслось снизу доверху, превратясь в одно чувство, в
один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном
душевном движенье, и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тому,
которого уже пятьсот лет нет на свете... Побасенки!.. Но мир задремал бы без
таких побасенок, обмелела бы жизнь, плесенью и тиной покрылись бы души...
Побасенки!..
Поскольку этот патетический монолог Автора из "Театрального разъезда"
был очень хорошо мне знаком, я решил уйти, как говорят в таких случаях,
"по-английски", то есть не прощаясь, захватив с собою своего верного
спутника Тугодума и оставив Гоголя объясняться уже без нас с его
раздраженными, разгневанными героями.
- Ну что, друг мой, - обратился я к Тугодуму, когда мы с ним остались
одни. - Ты все еще не понимаешь, с какой целью я отправился вместе с тобою в
эту гоголевскую пьесу, да еще ввел туда чуть ли не всех действующих лиц
"Ревизора"?
- Почему же это не понимаю! - обиделся Тугодум. - Прекрасно понимаю...
Вы хотели показать, что правда глаза колет. Но ведь это же и так ясно...
- Что и так ясно? - спросил я.
- Ясно, что тем, кого Гоголь высмеял, его комедия не понравилась. Она и
не могла им понравиться.
- И это все, что ты извлек из нашей встречи с гоголевскими героями?
- А что там еще можно было извлечь? - удивился Тугодум.
- Ну, мало ли... Я думал, может быть, кое-какие претензии героев
"Ревизора" к Гоголю покажутся тебе не лишенными оснований.
- Еще чего! - решительно отверг это мое предположение Тугодум.
- Конечно, - сказал я, - суждения городничего и его жены, равно как и
суждения Ляпкина-Тяпкина, Земляники и Хлопова о "Ревизоре", вряд ли можно
считать объективными. И все-таки я бы на твоем месте попытался даже в их,
крайне пристрастных отзывах об этой пьесе найти какое-то рациональное зерно.
- Вы шутите? - сказал Тугодум.
- И не думаю.
Я достал с полки и протянул Тугодуму ветхий журнал. Это была "Северная
Пчела", No 98 за 1836 год.
- Вот, прочти, - сказал я, раскрыв его на заранее заложенной странице.
Тугодум взял журнал в руки и прочел отмеченное мною место.
ИЗ ОТКЛИКА Ф. В. БУЛГАРИНА
НА КОМЕДИЮ Н. В. ГОГОЛЯ "РЕВИЗОР"
На злоупотреблениях административных нельзя основать настоящей комедии.
Надобны противоположности и завязка, нужны правдоподобие, натура, а ничего
этого нет в "Ревизоре"...
Автор основал свою пьесу на невероятности и несбыточности. В каком-то
городе, перед которым Содом и Гоморра то же, что роза перед волчцем, живут
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг