тут князь Андрей? При чем тут Наташа?
- Ну как же! - подняла на него глаза Соня, дивясь такой странной
непонятливости. - Ведь если он останется жив... Уж я-то знаю, что Наташа все
это время любила только Андрея. Теперь, сведенные вместе, да еще при таких
страшных условиях, они снова полюбят друг друга. И тогда Николаю нельзя
будет жениться на княжне Марье... Вот о чем я думала, когда писала письмо
Николеньке. Теперь вы понимаете, что это было никакое не самопожертвование,
а одно сплошное лицемерие. Я гадкое, лживое, лицемерное существо... О, как я
несчастна! Я ненавижу, я презираю себя!..
Соня снова залилась слезами. Плечи ее сотрясались, голос прерывался от
рыданий.
Уотсон опять стал судорожно ощупывать свои карманы в поисках
нюхательной соли. Но Холмс, прижав палец к губам, взял его за руку и тихо
вывел из комнаты.
- Ну как, друг мой? - сказал он, как только они остались одни. - Теперь
вы поняли, что я имел в виду, говоря, что любая перемена в судьбе героя
романа повлекла бы за собой целый ряд других, еще более серьезных перемен во
всей структуре произведения?
- Ничего я не понял! - раздраженно ответил Уотсон. Скорее даже
наоборот: теперь я окончательно запутался. Объясните мне ради всего святого,
почему Соня так себя кляла? И что означают ее загадочные слова про князя
Андрея и Наташу? Какая связь между любовью Наташи к Андрею и отношениями
Сони с Николаем?
- Ах ты. Господи! Да ведь это же так просто, - поморщился Холмс. - Ведь
если бы князь Андрей остался жив и его отношения с Наташей возобновились,
иными словами, если бы Наташа Ростова стала княгиней Волконской, Николай
никогда, ни при каких условиях не мог бы жениться на княжне Марье.
- Не мог бы? Почему? - все еще ничего не понимал Уотсон.
- Потому что существовал такой закон, - терпеливо разъяснил ему Холмс.
- Княжна Марья - родная сестра князя Андрея. А Николай - родной брат Наташи.
И если бы князь Андрей с Наташей поженились, Николай и княжна Марья стали бы
родственниками. А церковь категорически запрещала браки между лицами,
находящимися даже в четвертой степени родства. И светская власть в данном
случае строго следовала церковным установлениям.
- Ваша эрудиция, Холмс, никогда не перестанет меня удивлять! -
восхитился Уотсон.
- Пустяки. Ведь это же моя профессия. Хорош бы я был, если бы не знал
таких элементарных вещей... Ну-с? Теперь, я надеюсь, вы наконец поняли,
почему Соня упрекала себя в лицемерии? Рассчитывая на то, что князь Андрей
выживет и его отношения с Наташей возобновятся, она не сомневалась, что
Николай все равно не сможет жениться на княжне Марье. Именно поэтому она так
легко и согласилась написать это злополучное письмо.
- Так вот, значит, почему Толстой не мог сохранить жизнь Андрею
Болконскому! - сообразил Уотсон. - Теперь я наконец понял. Он нарочно убил
князя Андрея, что бы женить Николая на княжне Марье.
- О, Господи! - поморщился Холмс. - Ну до чего же примитивно вы все это
себе представляете, Уотсон! Как будто речь идет о шахматных фигурах... Вы
думаете, писателю так легко отправить на тот свет своего героя? Да еще
любимого героя? Когда Бальзак работал над одним из своих знаменитых романов,
слуга однажды застал его в кресле в бессознательном состоянии. "Скорее
врача! - закричал он. Господину Бальзаку дурно!" Бальзак открыл глаза и еле
слышно вымолвил: "Вы ничего не понимаете! Только что умер отец Горио!".
- История эта, конечно, очень интересна, но... - начал Уотсон.
- История эта не только интересна, - прервал его Холмс, - но и весьма
характерна. Она говорит о многом. Недаром было однажды замечено, что,
описывая смерть любимого героя, писатель словно бы примеряет свою
собственную смерть.
- Все это очень красиво звучит, - покачал головой Уотсон, - однако вам
все-таки не удастся опровергнуть мое предположение, что Толстой просто
вынужден был пожертвовать жизнью князя Андрея Болконского, если уж он
задумал женить Николая Ростова на его сестре.
- Опровергнуть это ваше предположение не составит никакого труда, -
улыбнулся Холмс. - Для этого нам придется лишь еще раз заглянуть в первую
незавершенную редакцию "Войны и мира" - ту самую, где князь Андрей не
умирает, а остается в живых. Впрочем, при разговоре на эту тему князя Андрея
с Николаем мы, помнится, с вами присутствовали. Там, в первой редакции
романа, княжна Марья тоже выходила замуж за Николая.
- Неужели они решились нарушить закон?
- О, нет. До этого дело не дошло. Просто там князь Андрей не женится на
Наташе.
- Что вы говорите? - искренне поразился Уотсон. Но почему? Неужели он
разлюбил ее?
- К чему гадать, друг мой, - уклонился от ответа на этот вопрос Холмс.
- Сейчас мы с вами снова перенесемся на страницы первой завершенной редакции
"Войны и мира", встретимся там с князем Андреем, и вы сами у него это
спросите.
Поначалу Уотсон был настроен весьма решительно. Но, увидав князя
Андрея, он оробел.
- Начните вы, - шепнул он Холмсу. - Я, если правду сказать, слегка
побаиваюсь заговаривать с ним на эту деликатную тему. Ведь он такой гордец.
- Ах, что вы, Уотсон, - успокоил его Холмс. - Он ведь теперь уже не
тот, каким был когда-то. Это совсем другой человек. Сейчас вы сами в этом
убедитесь... Андрей Николаевич! - окликнул он князя Андрея.
- К вашим услугам, сударь, - живо откликнулся тот. - Простите, что не
сразу отозвался на ваше обращение. У меня только что был чрезвычайно
важности разговор с сестрой, и я невольно задумался.
- Ах, что вы, князь, - рассыпался в любезностях Холмс. - Напротив, это
мы должны просить у вас прощения. Если наш визит некстати, мы тотчас уйдем.
- Нет-нет, ни в коем случае, - заверил его князь Андрей. - Я, как вы
знаете, человек замкнутый. Но сейчас мне как раз надобно выговориться.
Сестра только что призналась мне в своих чувствах к Ростову. Вернее, не то
чтобы призналась... Но когда она заговорила о нем, я нарочно, словно бы
невзначай, обронил: "Кажется, он пустой малый..."
- Да? И что же она?
- Она вскрикнула: "Ах, нет!" И так испуганно, как будто ей физически
больно сделали. Ну, тут я все понял...
- Мудрено было не понять, - вставил Холмс.
- Да, - продолжал князь Андрей. - И тогда я тотчас подумал: "Вот она,
моя судьба. Надо, непременно надо это сделать".
- Что сделать? - не удержался от вопроса Уотсон.
- Отказаться от своего счастия. Отказаться от Наташи. Я давно, еще
когда меня несли раненого, это решил: коли останусь жив, главным для меня
будет не свое, а чужое счастие. И тогда я сам заговорил с Marie об этом.
- Каким образом? - снова не удержался от вопроса Уотсон.
- Я спросил: "Ты, верно, удивляешься, мой друг, нашим отношениям с
Ростовой?" И, не дожидаясь ответа, сказал: "Прежнее все забыто. Я искатель,
которому отказано, и я не тужу. Мы дружны и навсегда останемся дружны, но
никогда она не будет для меня ничем, кроме младшей сестрой".
- И княжна Марья поверила, что Наташа вам отказала? - с сомнением
спросил Холмс.
- Она, верно, решила, что гордость моя не могла мне позволить вполне
простить Наташу, - ответил князь Андрей. И в задумчивости добавил: - Ну что
ж... Пусть остается в этом заблуждении...
- Как видите, Уотсон, - начал Холмс, когда они покинули князя Андрея и
вернулись к себе на Бейкер-стрит, - как видите, и в первой редакции романа,
несмотря на то что князь Андрей там оставался жив, Николай женился на княжне
Марье, а Наташа вышла за Пьера. Благополучное выздоровление князя ни в малой
степени не помешало этим двум свадьбам.
- Почему же тогда Толстой все-таки решил обречь его на смерть?
- Может быть, психологическая мотивировка жертвенного отказа князя
Андрея от счастья с Наташей показалась ему недостаточно убедительной. Я не
исключаю, что эта причина тоже могла тут сыграть какую-то роль, - признал
Холмс. - Но это, конечно, не главное.
- А что же главное?
- Главное - то, что он писал не благостную сказку с легким, счастливым
концом, а суровую эпопею, великую народную драму. Слишком дорогую цену
уплатил русский народ за свою победу над Наполеоном, чтобы можно было
завершить героическую историю этой великой войны картиной всеобщего
благоденствия. Вот вам и ответ, Уотсон, на ваш вопрос...
- Про князя Андрея?
- Да нет, не про князя Андрея. Я говорю про главный наш вопрос, - тот,
который, собственно, и заставил нас провести это расследование. Теперь, я
надеюсь, вы уже поняли, как называется та мощная сила, которая так властно
влечет писателя к неблагополучному, а часто и трагическому финалу.
- Понять-то я понял, - ответил Уотсон. - Но сказать, как она
называется, все-таки не могу.
- Ну что ж, в таком случае я помогу вам, - сказал Холмс. - Речь идет о
некоем безошибочном чувстве, присущем каждому настоящему художнику.
- Да хватит уже ходить вокруг да около! - разозлился Уотсон. - Скажите
наконец, как оно называется, это загадочное чувство?
- Извольте, - ответил Холмс. - Оно называется чувством художественной
правды.
ПРАВДА ФАКТА
И ПРАВДА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВЫМЫСЛА
Теперь, когда расследование, которое вели Холмс и Уотсон, уже закончено
и Холмс наконец ответил на вопрос, который так мучил Уотсона, мы можем вновь
вернуться к истории создания сюжета гоголевской "Шинели".
Не что иное, как именно оно, вот это самое, изначально владеющее
художником чувство художественной правды, побудило Гоголя отказаться
от
счастливого завершения драматической истории про чиновника, потерявшего свое
драгоценное ружье. Именно оно, это безошибочное чувство, заставило его
ощутить некоторую фальшь такого благополучного, благостного конца.
Но какая тут, собственно, может быть фальшь? Ведь история, которая была
рассказана при Гоголе, - не выдумка. Это - реальный жизненный факт, то есть
- правда. (Что может быть правдивее факта!) Получается, что правда факта,
так называемая жизненная правда, и то, что мы называем художественной
правдой, - понятия не только не совпадающие, но в чем-то даже
и
противостоящие друг другу?
Тут, между прочим, возникает и такой простой вопрос: а почему,
собственно, благополучный финал истории про чиновника, лишившегося своего
драгоценного ружья, противоречит правде? На этот раз я имею в виду уже не
правду факта (мало ли что могло случиться в жизни, в жизни ведь случаются
вещи и совсем неправдоподобные). На этот раз я имею в виду именно
правдоподобие. А что неправдоподобного в том, что друзья-приятели пожалели
своего товарища, сделали складчину, собрали денег и купили ему новое ружье?
Разве не могли точно так же поступить и товарищи несчастного Акакия
Акакиевича?
Могли, конечно.
И Гоголь не отбрасывает этот вариант. Он включает его в свое
повествование.
ИЗ ПОВЕСТИ Н. В. ГОГОЛЯ "ШИНЕЛЬ"
На другой день он явился весь бледный и в старом капоте своем, который
сделался еще плачевнее. Повествование о грабеже шинели, несмотря на то, что
нашлись такие чиновники, которые не пропустили даже и тут посмеяться над
Акакиеем Акакиевичем, однако же, многих тронуло. Решились тут же сделать для
него складчину, но собрали самую безделицу, потому что чиновники и без того
уже много истратились, подписавшись на директорский портрет и на одну
какую-то книгу, по предложению начальника отделения, который был приятелем
сочинителю, - итак, сумма оказалась самая бездельная.
В каком-то одном, отдельном, частном случае, конечно, могло случиться и
так, как это было рассказано в услышанном Гоголем анекдоте. Но, вглядевшись
чуть пристальнее в эту коллизию, вернее, вглядевшись в нее глазами
художника, Гоголь увидел в ней совсем другое - увы, гораздо чаще
встречающееся в жизни, чем жалость и сострадание. Он увидел в ней равнодушие
к чужой судьбе. Увидел, что скинуться на новую шинель несчастному Акакию
Акакиевичу для его коллег-чиновников оказалось далеко не таким важным и
насущно необходимым делом, как траты - из чисто подхалимских побуждений - на
директорский портрет и какую-то книгу, автор которой был приятелем их
непосредственного начальника.
Рассмотрев последовательно все изменения, внесенные Гоголем в
услышанный им анекдот, можно сделать множество самых разных выводов и
наблюдений. Но главный вывод сводится к тому, что в частном случае Гоголь
сумел разглядеть типическое.
А можно сказать и проще.
В этой истории, которую при нем рассказали, Гоголь услышал (разглядел)
нечто такое, что мог услышать и разглядеть только он один. Не случайно
ведь
все слушатели весело смеялись над бедным чиновником, потерявшим ружье, и
только он один, выслушав эту историю, "задумался и опустил голову".
Вот так и каждый истинный художник отзывается душою на задевший,
затронувший его жизненный факт. А иногда и на сюжет, разработанный
каким-нибудь другим писателем, жившим совсем в другую эпоху и в другой,
далекой стране.
Известно, что на протяжении всей многовековой истории мировой
литературы самые разные писатели то и дело обращались к сюжетам, уже
использованным другими их собратьями: отталкивались от них, воспроизводили
их заново, перестраивая и переиначивая на свой лад.
Чтобы как можно яснее представить себе, как и почему это происходит,
нам придется провести еще одно специальное расследование, которое мы и на
этот раз поручим Шерлоку Холмсу и доктору Уотсону.
ОТКУДА А. С. ПУШКИН ВЗЯЛ СЮЖЕТ ДЛЯ СВОЕЙ
"СКАЗКИ О ЗОЛОТОМ ПЕТУШКЕ"
Расследование ведут Шерлок Холмс и доктор Уотсон
- Нет-нет, Уотсон! Ни в коем случае! Это было бы непростительной
ошибкой с вашей стороны, - сказал Холмс.
Уотсон вздрогнул.
- Что было бы ошибкой? - растерянно спросил он.
- Если бы вы сделали то, о чем сейчас подумали.
- А почем вы знаете, о чем я подумал?
- Ах, Боже мой! Сколько раз я уже толковал вам, что у вас такое лицо,
по которому можно читать, как по открытой книге. Сперва вы хотели поделиться
со мною какой-то важной мыслью, пришедшей вам в голову. Потом вдруг
заколебались. На вашем лице отразилось сомнение. "Скажу, а он опять начнет
меня стыдить, упрекать в невежестве, - подумали вы. - Так не лучше ли мне
даже и не начинать этого разговора?" Тут я и позволил себе вторгнуться в ход
ваших размышлений, решительно заявив: "Нет, друг мой! Не лучше! Никак не
лучше!" Итак, какую мысль вы собирались утаить от меня?
- Мысль очень простая, - поколебавшись, решил все-таки признаться
Уотсон. - Я все размышлял о том, почему писатели с такой жадностью
отыскивают разные случаи из жизни. А иногда даже - и, как вы знаете, очень
часто - заимствуют свои сюжеты друг у друга...
- Ну-ну? И к какому же выводу вы пришли?
- Я подумал, что интересных сюжетов на свете, наверное, не так уж
много. Почти все они уже использованы. Вот бедным писателям и приходится...
Вы улыбаетесь, словно я опять сморозил какую-то чудовищную глупость... Но
ведь я же и не хотел затевать этот разговор, вы меня просто вынудили.
Неужели все это только для того, чтобы лишний раз поиздеваться надо мною!
- Успокойтесь, Уотсон. Я и не думаю над вами издеваться. А улыбаюсь я
совсем по другому поводу. Дело в том, друг мой, что высказанное вами
предположение, будто сюжетов во всей мировой литературе насчитывается, в
сущности, очень мало... это предположение уже высказывалось. И не раз.
- Ну да? - искренно изумился Уотсон.
- Представьте себе, - кивнул Холмс. - Один человек, произведя довольно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг