Григорий Борисович Салтуп
ЛЕТАТЕЛЬ - 79
(HISTORIY MORBI)
рассказ
"Чем в каторжном лагере хорошо - свободы здесь от пуза".
А. Солженицын,
"Один день Ивана Денисовича".
1.
Чистая светлая комната. Небольшая.
Окно прямо напротив двери. На подоконнике тесно, как в очереди за
авиабилетами, стоят разнокалиберные горшочки. И в каждом - кактус. Кактусы
все разные и все колючие. Между рамами - решетка. Но не массивная тюремная
решетка с прутьями на перехлест, в квадратики, а почти художественная:
внизу полукруг, похожий на солнце над морским горизонтом, и от него исходят
зеленые лучи железных прутиков. Закат в Пицунде, да и только...
Красиво и надежно.
В центре комнаты, у окна, два стола. Друг против друга.
За столом молодой симпатичный мужчина с аккуратной бородкой и
короткими стрижеными усами. На нем белый колпак и белый халат, он что-то
пишет, не глядя на вошедшего. Он сидит за левым столом, и свет из окна
ровно и достойно освещает листы бумаги на столешнице, - естественный свет
весьма полезен для глаз. Прутковый закат между рамами не отбрасывает на
стол резких теней, - стекла-то в наружном окне матовые. От окна куда как
светло, но все равно горят под потолком две лампы дневного света, одетые в
проволочный кожух.
У одной лампы дряхленький дроссель, и по ней пробегают судороги
скрипучего света: загорится, - погаснет, загорится, - погаснет...
Предсмертный тик... Горшочки на подоконнике не керамические, а
пластмассовые. Даже портреты мудрых старцев в рамах охраняют от пыли не
стекла, а прозрачный плексиглас.
Сейф, шкаф, диван.
В углу раковина и полочка с полотенцем.
- Здравствуйте. Проходите, садитесь, я - сейчас, одну минутку! - в
одну строку произносит мужчина с бородкой, не подымая глаз и не отрываясь
от писанины.
- Здравствуйте, - говорит вошедший и садится на диван у стены. Не на
краешек и не развалясь: сидит просто, как в вагоне электрички, когда ехать
далеко и долго, мест свободных много, и за окном - дождь. Не вчера начался
и не завтра кончится...
Проходит минуты две молчания.
Мужчина на диване продолжает осматривать комнату: полированные створки
шкафа закрыты на висячий замок. Аккуратный, магнитный, но висячий.
Дверца сейфа за спиной мужчины в белом халате приоткрыта, в скважине
связка ключей. Маленький журнальный сто лик с подносом; на подносе
перевернутые вверх дном мензурки и графин с ...
- Нет-нет. Почему же? Вы сюда садитесь, за стол. - Неожиданно говорит
пишущий человек и продолжает писать, не бросив ни одного взгляда на мужчину
на диване.
- Хорошо, - соглашается тот и пересаживается за второй стол.
- Итак, меня зовут Василий Иванович, как Чапаева, - улыбается своей
шутке мужчина в белом колпаке и, держа на отлете ручку, как гусиное перо,
просматривает исписанные листки. - На что жалуетесь?..
- Я?.. Я ни на что не жалуюсь. - Пожимает плечами мужчина в свитере и,
сидя полубоком к столу, закидывает ногу за ногу.
- Разве что... удивительная давка в метро, в троллейбусах. Очереди к
каждому прилавку. Надоело... Но эти проблемы не в вашей компетенции, я
полагаю...
Доктор, отложив листки, впервые смотрит на мужчину долгим изучающим
взглядом. Перед ним - сверстник, лет тридцати пяти. Двухдневная щетина,
воротник рубашки чист, но свитер на плечах в свежих пятнах грязи.
Ботинки - один из них виден доктору из-за стола, - чистые, но шнурки
выдернуты. И потому ботинок своей развязанностью напоминает доктору
мушкетерский ботфорт.
- Ага! Понятненько... - произносит тихо, почти под нос, доктор и
нажимает клавишу селектора: - "Изольда Тихоновна, это Дубронов вас
беспокоит. У меня в кабинете... м-м-м, посетитель в синем свитере, а
документов никаких нет?"
-" Ой, Василий Иванович, закрутилась, забыла вас предупредить! -
Скрипучий голос из динамика. - Его доставили... ну, эти его привезли, с
Литейного... Двое в коридоре у вашего кабинета дежурят, а капитан у
главврача. И бумаги у капитана. Он занесет вам, как закончит с главврачом.
Я напомню".
- "Хорошо". - Говорит в селектор Василий Иванович и нажимает кнопку
"отбой".
- Итак... - задумчиво говорит Василий Иванович, опираясь подбородком
на скрещенные пальцы, озирая бумаги, папки, книги на своем столе и,
стараясь не поднимать взгляда выше ироничной усмешки мужчины напротив.
- Итак?.. - повторяет за ним мужчина в свитере, чуть приподняв брови и
ехидно сощурившись.
- За что вас... ну, эти... к нам? - тренированно возникает улыбка на
лице доктора.
- А это вы у них спросите. Я за собой никакой вины не чувствую. Чист.
- Но согласитесь: так просто, ни с того ни с сего, сотрудники этого
учреждения не будут задерживать граждан, - а я вижу, что вы задержаны, два
дня минимум вы не брились...
- Вы наблюдательны, доктор. - Не совсем любезно вклинивается мужчина в
свитере.
- Да, задерживать граждан и доставлять в наше заведение?! Значит, был
все-таки повод?
- Хо-хо! Доктор! - улыбнулся мужчина в свитере. - Я там, в Большом
Доме на Литейном, в одном кабинете прочитал занимательный лозунг под
портретом Феликса Эдмундовича. Возможно, это цитата, возможно, их
специфический гэбисткий юмор:
"ЕСЛИ ВЫ ДО СИХ ПОР НЕ АРЕСТОВАНЫ,
ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ВЫ НЕ ВИНОВАТЫ.
ЭТО ПРОСТО НАША НЕДОРАБОТКА!"
Доктор переплел пальцы рук в "замок" и дважды дунул в ладони.
"Что бы это значило?" - подумал посетитель и продолжил: - Нет, доктор,
повода не было. С точки зрения нормальных человеческих отношений. В больном
же обществе здоровый человек всегда - псих! Вы согласны?..
- Э-как вы загнули! - откидывается на спинку стула Василий Иванович.
- И все же повод, точка соприкосновения "больного общества" со
здоровым индивидуумом должны быть! Иначе бы вы не оказались в моем
кабинете. Моя логика вас убеждает?..
- Вполне.
- Итак?..
- Я летатель, доктор-
- "Летатель"...
Не удивляется, а словно повторяет за пациентом доктор и лишь
внимательно смотрит на сухие височные впадины и серые глаза мужчины в
свитере.
- Да, летатель. Я научился преодолевать силу земного тяготения и
летать без помощи каких-либо аппаратов и механизмов на высоте до трехсот
метров - выше холодно - и со скоростью до двухсот километров в час.
Впрочем, эти данные весьма условны, у меня не было приборов для
измерения... Показать вам, как я летаю?
- Нет. Спасибо. Пока не надо... Начнем танцевать от печки, -
нагибается над столом доктор и достает из ящика свежий разграфленный бланк.
- Ad ovo?
- Н-да, "от яйца". Сегодня у нас шестое августа тысяча девятьсот
семьдесят девятого года... - говорит вполголоса доктор, заполняя строчки в
правом верхнем углу анкеты над рамкой для фотографии.
- Фамилия?
- Саманин, Александр Степанович.
- Год, число и месяц рождения? Полных лет?
- Сорок пятый, двадцатого декабря... Тридцать три.
- Я тоже сорок пятого, одногодки мы с вами... Место рождения?
- Ленинград.
- Коренной, значит? А я - вятский. "Вятские мужики - хваткие!" Здесь
учился, женился и прижился, - доверительная, как другу, улыбка.
- Я вас понимаю, Василий Иванович. Плохо там. Бывал проездом. Молоко
по талонам детям до года и диабетикам. На мясные талоны - целлюлозная
колбаса... И не надо, доктор, ваших этих психотерапевтических штучек -
откровение на откровение, доверие на доверие... Все это с приставкой
"лже...". И похоже на торговлю. Не надо обижаться, вы меня понимаете? Я
буду откровенен с вами, и не потому, что лично вам я доверяю, или от
природы я экстраверт... Поверьте, нет. Я, скорее, интроверт. Но буду с вами
откровенен. Полностью... Дело в том, что ТО ощущение свободы, которое я
приобрел вместе со способностью летать, просто распирает меня изнутри. И
мне необходимо делиться свободой, иначе меня разорвет, или я действительно
сойду с ума!.. - Пациент на минуту замолк и оперся локтем о стол.
- Там, на Литейном, меня слушали и слушали внимательно. И люди там
интеллигентные, во всяком случае, внешне, но они другого племени. Им не
дано, понимаете? Из другого теста...
- А я?...
Неожиданно спрашивает Василий Иванович и смотрит в окно на закат из
прутков сечением восемнадцать миллиметров.
- Вы? Пока не знаю... честное слово - не знаю. Не обижайтесь....
Виновато говорит мужчина и из жалости убирает со стола локоть.
- Ладно... Продолжаем?..
- К вашим услугам. Какие там дальше пункты?
- Национальность?
- Русский. По паспорту русский: один дед латыш, расстреляли в
восемнадцатом, но не из красных латышей, а наоборот. Прадед по матери
вообще грек. В Греции все есть, даже прадед оттуда.
- Образование?
- Высшее...
Улыбается Александр Степанович и смущенно приглаживает ладонью волосы
на виске. Доктор понимающе кивает.
- Семейное положение? Женат? Холост?..
Продолжает строчить Василий Иванович, лишь временами отрываясь от
анкеты.
- Трудно сказать: первый брак распался давно, сыну десять лет, плачу
алименты. Второй брак... второй брак формально еще существует, но точная
дата развода уже известна: одиннадцатое сентября...
- Партийность?..
- Бэ-пэ! Беспартийный! Но зато являюсь трижды комсомольцем Советского
Союза!
Выпрямив грудь, чеканит мужчина в свитере.
- Мог быть и четырежды, как полный Георгиевский кавалер, но повезло:
когда в школе в комсомол принимали, я руку сломал, в больнице валялся.
- Объясните, Александр Степанович, как так: - "трижды комсомолец"? Вы
шутите?..
- Это жизнь с нами шутит, а мы в ответ лишь кисло улыбаемся, как
начальнику-хаму... Все просто и пошло: в техникуме сказали: - а я учился на
техника-связиста, - там сказали: - "Стипендию не дадим!" - вступил. В армии
представился неохваченным, чтоб меньше мозги полоскали, но через год
замполит: - "В отпуск не отпущу!" В нашей роте замполит был такая зануда,
как говорится: - "Рота без замполита, как деревня без дурачка!" Вступил. Да
ради десяти дней без формы! Хоть!.. Сами понимаете, если довелось на
срочной...
- Не довелось. Военная кафедра. Но понять могу...
- И третий раз в институте. В стройотряд не брали, а я пообносился, из
старых шмоток вырос. Не век же на родительской шее... Мать одна, отец умер,
когда я Родину охранял, а точнее - бесплатным рабом в Подмосковье дачи для
генералов строил... Что мне стоило заявление в третий раз написать! "Хочу
быть в передовых рядах советской молодежи!" - да как два пальца обоссать!
Фольклор... Вокс попули... слова не выкинешь. До сих пор "горжусь" - трижды
комсомолец! Зато на джинсы заработал, шузы купил.
- Вы циник?
Спрашивает доктор и, выпрямившись, скрещивает руки на груди.
Судорожная лампа под потолком вспыхивает издыхающим сиреневым светом и,
взвизгнув по-своему, на непонятном для людей языке приборов и механизмов,
гаснет, лопается, и осколки стекла легонько щекочут матовый фонарь.
Александр Степанович и Василий Иванович смотрят, как из-под сетчатого
кожуха и матового фонаря вытекают струйки белесого дымка; Александр
Степанович приподнимается на стуле, словно готовясь взлететь к потолку, но
предостерегающий жест доктора останавливает его.
- Две недели назад я подал заявку электрику, чтоб заменили, она уже
тогда жужжала. И вот...
- Да, циник я, наверное.... Но кто мой антагонист-идеалист?
Комсомольский вожак со шлюхой-секретаршей? А? Скажите, доктор?..
- Мы отвлекаемся. И не стоит горячиться, Александр Степанович...
Профессия?.. Место работы?..
- Инженер-электронщик. Работаю в ЖЭУ оператором газовой котельной. Что
еще?.. И куда это пропал мой капитан с бумажками? "Капитан - капитан -
улыбнитесь!.." Я ведь уже им все это рассказывал. Не люблю дубляжа.
- И о "трижды комсомольце"?
Нажав кнопку, доктор наклоняется над диктофоном, но линия связи пока
занята.
- Без моих откровений они все это знали. Профессионалы! Диссидентство
шьют... А какой я диссидент к чертовой матери? Так, живу в своем углу. Сам
по себе. Разве что летать научился и Василь Петровича обучаю...
- Кто такой?
- Гегемон.
- Рабочий?
Уточняет Василий Иванович, но отметок в бланке не делает.
- Да, токарь на ЛОМО, сосед по коммуналке. Фамилия у него такая -
Гегемон. Он говорит: - "Редкое мое фамилие, да меткое!" Забавный мужик!
Логика! - железная, как зубы! Сам рассказывал, что натуральные зубы в пылу
полемики потерял. Бокс - обмен мнениями при помощи жестов. Но логики своей
Гегемон не утратил. Крепкий мужик. Жаль, если и его в диссиденты заметут...
- Курите? Пьете?
Вновь склоняется над анкетой доктор.
- Как все.
Поеживается мужчина и вдруг подпрыгивает на стуле.
- Постойте, доктор! Ведь уже три недели я ни глотка в рот не взял! И
как я сам на это внимания не обратил?! И точно: три недели. Семнадцатого я
стал летателем, в тот день еще пили. Сухое и "Шампанское". И с той поры -
ни глотка! А вот курить - страшно хочется... Трое суток. Ведь там они... и
не жмутся, но курить не дают. Индивидуальный подход...
Доктор зачем-то смотрит на часы и достает из кармана пачку сигарет.
- Курите.
Потянув за крученый бинт, Василий Иванович открывает форточку.
- Везет вам: моя медсестра отпросилась на полдня. По закону я не
должен вести прием больных один, без медсестры.
- Взаимоконтроль?
Выпячивается нижняя губа Александра Степановича.
- Н-ну, как вам сказать? Распоряжение Минздрава. Но вы же все видите
лишь под определенным углом... Пожалуйста, спички. Положено просто. Я не
задумывался над этим... Изначально установлено и все. Зато сейчас вы можете
спокойно курить. И я тоже... Как говаривал Михал-Евграфыч: - "Суровость
законов Российских компенсируется лишь необязательностью их исполнения!"
Доктор и его пациент смеются, доктор ставит на столешницу пациента
белый пластмассовый футляр из-под личной печати врача, опускает в него
горелую спичку, и то же делает Александр Степанович, который до того крутил
свою спичку в пальцах, не зная, куда ее деть.
Сигареты крепкие, без фильтра.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг