М.Е.Салтыков-Щедрин
ВЕРНЫЙ ТРЕЗОР
Служил Трезорка сторожем при лабазе московского 2-й гильдии купца
Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил. Никогда от конуры
не отлучался; даже Живодерки, на которой лабаз стоял, настоящим образом не
видал; с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается! Caveant
consules! [Пусть будут бдительны консулы! (лат.)]
И премудрый был, никогда на своих не лаял, а все на чужих. Пройдет,
бывало, хозяйский кучер овес воровать, - Трезорка хвостом машет, думает:
много ли кучеру нужно! А случится прохожему по своему делу мимо двора идти
- Трезорка еще где заслышит: ах, батюшки, воры!
Видел купец Воротилов Трезоркину услугу и говорил: "Цены этому псу
нет!" И ежели случалось в лабаз мимо собачьей конуры проходить, непременно
скажет: "Дайте Трезорке помоев!" А Трезорка из кожи от восторга лезет:
"Рады стараться, ваше степенство!., хам-ам! Почивайте, ваше степенство,
спокойно... хам... ам... ам... ам!"
Однажды даже такой случай был: сам частный пристав к купцу Воротилову
на двор пожаловал - так и на него Трезорка воззрился. Такой содом поднял,
что и хозяин, и хозяйка, и дети - все выбежали. Думали, грабят; смотрят -
ан гость дорогой!
- Вашескородие! милости просим! Цыц, Трезорка! Ты это что, мерзавец?
Не узнал? А? Вашескородие, водочки! За-кусить-с.
- Благодарю. Прекраснейший у вас пёсик, Никанор Се-меныч!
благонамеренный!
- Такой пес! такой пес! Другому человеку так не понять, как он
понимает!
- Собственность, значит, признает; а это, по нынешнему времени, ах как
приятно!
И затем, обернувшись к Трезорке, присовокупил:
- Лай, мой друг, лай! Нынче и человек, ежели который с отличной
стороны себя зарекомендовать хочет, - и тот по-пёсьему лаять обязывается!
Три раза Воротилов Трезорку искушал, прежде чем вполне свое имущество
доверил ему. Нарядился вором (удивительно, как к нему этот костюм шел!),
выбрал ночь потемнее и пошел в амбар воровать. В первый раз корочку хлебца
с собой взял, - думал этим его соблазнить, - а Трезорка корочку обнюхал да
как вцепится ему в икру! Во второй раз целую колбасу Трезорке бросил:
"Пиль, Трезорушка, пиль!" - а Трезорка ему фалду оторвал. В третий раз взял
с собой рублевую бумажку замасленную - думал, на деньги пес пойдет; а
Трезорка, не будь прост, такого трезвону поднял, что со всего квартала
собаки сбежались: стоят да дивуются, с чего это хозяйский пес на своего
хозяина заливается?
Тогда купец Воротилов собрал домочадцев и при всех сказал Трезорке:
- Препоручаю тебе, Трезорка, все мои потроха: и жену, и детей, и
имущество - стереги! Принесите Трезорке помоев!
Понял ли Трезорка хозяйскую похвалу, или уж сам собой, в силу собачьей
природы, лай из него, словно из пустой бочки, валил - только совсем он с
тех пор иссобачился. Одним глазом спит, а другим глядит, не лезет ли кто в
подворотню; скакать устанет - ляжет, а цепью все-таки погромыхивает: вот он
я! Накормить его позабудут - он даже очень рад: ежели, дескать, каждый-то
день пса кормить, так он, чего доброго, в одну неделю разопсеет! Пинками
его челядинцы наделят - он и в этом полезное предостережение видит, потому
что, ежели пса не бить, он и хозяина, того гляди, позабудет.
- Надо с нами, со псами, сурьезно поступать, - рассуждал он, - и за
дело бей, и без дела бей - вперед наука! Тогда только мы, псы, настоящими
псами будем!
Одним словом, был пес с принципами и так высоко держал свое знамя, что
прочие псы поглядят-поглядят да и подожмут хвост - куды тебе!
Уж на что Трезорка детей любил, однако и на их искушения не сдавался.
Подойдут к нему хозяйские дети:
- Пойдем, Трезорушка, с нами гулять!
- Не могу.
- Не смеешь?
- Не то что не смею, а права не имею.
- Пойдем, глупый! мы тебя потихоньку... никто и не увидит!
- А совесть?
Подожмет Трезорка хвост и спрячется в конуру, от соблазна подальше.
Сколько раз и воры сговаривались: поднесемте Трезорке альбом с видами
Замоскворечья; но он и на это не польстился.
- Не требуется мне никаких видов, сказал он, - на этом дворе я
родился, на нем же и старые кости сложу - каких еще видов нужно! Уйдите до
греха!
Одна за Трезоркой слабость была: Кутьку крепко любил, но и то не
всегда, а временно.
Кутька на том же дворе жила и тоже была собака добрая, но только без
принципов. Полает и перестанет. Поэтому ее на цепи не держали, а жила она
больше при хозяйской кухне и около хозяйских детей вертелась. Много она на
своем веку сладких кусков съела и никогда с Трезоркой не поделилась; но
Трезорка нимало за это на нее не претендовал: на то она и дама, чтобы
сладенько поесть! Но когда Кутькино сердце начинало говорить, то она
потихоньку взвизгивала и скреблась лапой в кухонную дверь. Заслышав эти
тихие всхлипыванья, Трезорка, с своей стороны, поднимал такой неистовый и,
так сказать, характерный вой, что хозяин, понимая его значение, сам спешил
на выручку своего имущества. Трезорку спускали с цепи и на место его сажали
дворника Никиту. А Трезорка с Кутькой, взволнованные, счастливые, убегали к
Серпуховским воротам.
В эти дни купец Воротилов делался зол, так что когда Трезорка
возвращался утром из экскурсии, то хозяин бил его арапником нещадно. И
Трезорка, очевидно, сознавал свою вину, потому что не подбегал к хозяину
гоголем, как это делают исполнившие свой долг чиновники, а униженно и
поджавши хвост подползал к ногам его; и не выл от боли под ударами
арапника, а потихоньку взвизгивал: mea culpa! mea maxima culpa! [Мои грех!
мои тягчайший грех! (лат.)] В сущности он был слишком умен, чтобы не
понимать, что, поступая таким образом, хозяин упускал из вида некоторые
смягчающие обстоятельства; но в то же время, рассуждая логически, он
приходил к заключению, что ежели его в таких случаях не бить, то непременно
он разопсеет. Но что было особенно в Трезорке дорого, так это совершенное
отсутствие честолюбия. Неизвестно, имел ли он даже понятие о праздниках и о
том, что к праздникам купцы имеют обыкновение дарить верных своих слуг.
Никаноры ли ("сам" именинник), Анфисы ли ("сама" именинница) на дворе - он,
все равно что в будни, на цепи скачет!
- Да замолчи ты, постылый! - крикнет на него Анфиса Карповна. - Знаешь
ли, какой сегодня день!
- Ничего, пусть лает! - пошутит в ответ Никанор Семе-ныч. - Это он с
ангелом поздравляет! Лай, Трезорушка, лай!
Только раз в нем проснулось что-то вроде честолюбия - это когда
бодливой хозяйской корове Рохле по требованию городского пастуха колокол на
шею привесили. Признаться сказать, позавидовал-таки он, когда она пошла по
двору звонить.
- Вот тебе счастье какое, а за что? - сказал он Рохле с горечью. -
Только твоей и заслуги, что молока полведра в день из тебя надоят, а
по-настоящему, какая же это заслуга! Молоко у тебя даровое, от тебя не
зависящее: хорошо тебя кормят - ты много молока даешь; плохо кормят - и
молоко перестанешь давать. Копыта об копыто ты не ударишь, чтоб хозяину
заслужить, а вот тебя как награждают! А я вот сам от себя, motu proprio [По
собственному побуждению (лат.)], день и ночь маюсь, недоем, недосплю, инда
осип от беспокойства, - а мне хоть бы гремушку кинули! Вот, дескать,
Трезорка, знай, что услугу твою видят!3
- А цепь-то? - нашлась Рохля в ответ. - Цепь?!
Тут только он понял. До тех пор он думал, что цепь есть цепь, а
оказалось, что это нечто вроде как масонский знак*. Что он, стало быть,
награжден уже изначала, награжден еше в то время, когда ничего не заслужил.
И что Отныне ему следует только об одном мечтать: чтоб старую,
проржавленную цепь (он ее однажды уже порвал) сняли и купили бы новую,
крепкую.
А купец Воротилов точно подслушал его скромно-честолюбивое вожделение:
под самый Трезоркин праздник купил совсем новую, на диво выкованную цепь и
сюрпризом приклепал ее к Трезоркину ошейнику. Лай, Трезорка, лай!
И залился он тем добродушным, заливистым лаем, каким лают псы, не
отделяющие своего собачьего благополучия от неприкосновенности амбара, к
которому определила их хозяйская рука.
В общем, Трезорке жилось отлично, хотя, конечно, от времени до времени
не обходилось и без огорчений. В мире псов, точно так же как и в мире
людей, лесть, пронырство и зависть нередко играют роль, вовсе им по праву
не принадлежащую. Не раз приходилось и Трезорке испытывать уколы зависти;
но он был силен сознанием исполненного долга и ничего не боялся. И это
вовсе не было с его стороны сомнением. Напротив, он первый готов был бы
уступить честь и место любому новоявленному барбосу, который доказал бы
свое первенство в деле непреоборимости. Нередко он даже с тревогою
подумывал о том, кто заступит его место в ту минуту, когда старость или
смерть положит предел его нестомчивости... Но увы! во всей громадной стае
измельчавших и излаяв-шихся псов, населявших Живодерку, он, по совести, не
находил ни одного, на которого мог бы с уверенностью указать: вот мой
преемник! Так что когда интрига задумала во что бы то ни стало уронить
Трезорку в мнении купца Воро-тилова, то она достигла только одного - и
притом совершенно для нее нежелательного - результата, а именно: выказала
повальное оскудение псовых талантов.
Не раз завистливые барбосы и в одиночку, и небольшими стайками
собирались во двор купца Воротилова, садились поодаль и вызывали Трезорку
на состязание. Поднимался несосветимый собачий стон, который наводил ужас
на всех домочадцев, но к которому хозяин дома прислушивался с любопытством,
потому что понимал, что близко время, когда и Трезсру понадобится
подручный. В этом неистовом хоре выдавались голоса недурные; но такого, от
которого внезапно заболел бы живот со страху, не было и в помине. Иной
барбос выказывал недюжинные способности, но непременно или перелает, или
недолает. Во время таких состязаний Трезорка обыкновенно умолкал, как бы
давая противникам возможность высказаться, но под конец не выдерживал и к
общему стону, каждая нота которого свидетельствовала об искусственном
напряжении, присоединял свой собственный свободный и трезвенный лай. Этот
лай сразу устранял все сомнения. Заслышав его, кухарка выбегала из
стряпущей и ошпаривала коноводов интриги кипятком. А Трезорке приносила
помоев.
Тем не менее купец Воротилов был прав, утверждая, что ничто под луною
не вечно. Однажды утром воротиловский приказчик, проходя мимо собачьей
конуры в амбар, застал Трезорку спящим. Никогда этого с ним не бывало. Спал
ли он когда-нибудь - вероятно, спал, - никто этого не знал, и во всяком
случае никто его спящим не заставал. Разумеется, приказчик не замедлил
доложить об этом казусе хозяину.
Купец Воротилов сам вышел к Трезорке, взглянул на него и, видя, что он
повинно шевелит хвостом, как бы говоря: "И сам не понимаю, как со мной грех
случился!" - без гнева, полным участия голосом сказал:
- Что, старик, на кухню собрался? Стара стала, слаба стала? Ну ладно!
ты на кухне службу сослужить можешь.
На первый раз, однако ж, решились ограничиться приисканием Трезорке
подручного. Задача была нелегкая; тем не менее после значительных хлопот
успели-таки отыскать у Калужских ворот некоего Арапку, репутация которого
установилась уже довольно прочно.
Я не стану описывать, как Арапка первый признал авторитет Трезорки и
беспрекословно ему подчинился, как оба они подружились, как Трезорку с
течением времени окончательно перевели на кухню и как, несмотря на это, он
бегал к Арапке и бескорыстно обучал его приемам подлинного купеческого
пса... Скажу только одно: ни досуг, ни обилие сладких кусков, ни близость
Кутьки не заставили Трезорку позабыть те вдохновенные минуты, которые он
проводил, си-дючи на цепи и дрожа от холода в длинные зимние ночи.
Время, однако ж, шло, и Трезорка все больше и больше старелся. На шее
у него образовался зоб, который пригибал его голову к земле, так что он с
трудом вставал на ноги; глаза почти не видели; уши висели неподвижно;
шерсть свалялась и линяла клочьями; аппетит исчез, а постоянно ощущаемый
холод заставлял бедного пса жаться к печке.
- Воля ваша, Никанор Семеныч, а Трезорка начал паршиветь, - доложила
однажды купцу Воротилову кухарка.
На этот раз, однако, купец Воротилов не сказал ни слова. Тем не менее
кухарка не унялась и через неделю опять доложила:
- Как бы дети около Трезорки не испортились... Опаршивел он вовсе.
Но и на этот раз Воротилов промолчал. Тогда кухарка через два дня
вбежала уже совсем обозленная и объявила, что она ни минуты не останется,
ежели Трезорку из кухни не уберут. И так как кухарка мастерски готовила
поросенка с кашей, а Воротилов безумно это блюдо любил, то участь
Тре-зоркина была решена.
- Не к тому я Трезорку готовил, - сказал купец Воротилов с чувством, -
да, видно, правду пословица говорит: собаке - собачья и смерть... Утопить
Трезорку!
И вот вывели Трезорку на двор. Вся челядь высыпала, чтоб посмотреть на
предсмертную агонию верного пса; даже хозяйские дети окно обсыпали. Арапка
был тут же и, увидев старого учителя, приветливо замахал хвостом. Трезорка
от старости еле передвигал ногами и, по-видимому, не понимал; но когда
начал приближаться к воротам, то силы оставили его и надо было его тащить
волоком за загривок.
Что затем произошло - об этом история умалчивает, но назад Трезорка уж
не возвратился.
А вскоре Арапка и совсем изгнал Трезоркин образ из сердца купца
Воротилова.
Примечания
Масонский знак - то есть знак принадлежности к масонскому
религиозно-мистическому движению, распространенному в Европе в XVIII веке,
а в России в первой половине XIX века. Масоны в России считались
политическими вольнодумцами и преследовались правительством.
Для средней школы
Салтыков-Щедрин М. Е.
С16 Сказки/ Сост., предисл. и примеч. М. С. Горячкиной; Рис. М.
Скобелева и А. Елисеева. - М.:Дет. лит., 1979. - 143 с. - (Школьная б-ка).
В пер.: 40 к.
Сказки Салтыкова-Щедрина - острая сатира на самодержавный царский
строй и его порядки. В иносказательной форме писатель изобличает произвол и
взяточничество царских сановников ("Медведь на воеводстве"), самодурство и
лицемерие помещиков ("Дикий помещик". "Деревенский пожар"), ревнителей
полицейского режима ("Недреманное око"), глупость обывателя ("Премудрый
пискарь"). С глубоким сочувствием выведен голодный, измученный народ
("Коняга") и др.
Текст печатается по изданию: Н. Щедрин
(М. Е. Салтыков). Полное собрание сочинений.
ГИХЛ. Москва, 1937. Т. 16.
Составление, вступительная статья и примечания М. С. ГОРЯЧКИНОИ
Рисунки М. СКОБЕЛЕВА и А. ЕЛИСЕЕВА
ПЕРЕИЗДАНИЕ
70803 - 250
С-----------Без объяв л.
М101 (03)79
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг