он историк, и блестящий историк, только почему-то скрывает это... Может,
быть репрессирован?..
- Вполне!.. - тут же соглашалась мама. - В лагерях так умели ломать
людей, что потом и вспоминать о прошлом не захочется!
- Н-да!.. - мычал Петухов. - Марион Делорм, на груди у герцога де
Лонгвилля... Ай да тренер по плаванию!..
- Что?! - кричала из кухни Петухова-мама.
Но Петухов-отец уже сидел в кабинете, в темноте и работал над
диссертацией.
Маша сорвала травинку и очень удивилась тому, что травинка была
настоящая.
- Ну теперь-то ты понимаешь что к чему?! - торжествующе проговорила
бабушка, но Маша только пожала плечами.
- О, горе мне! - заголосила бабушка. - Она ничего не понимает! Это
же... - бабушка сделала зверское выражение лица. - Ну это же...
- Азриэль?! - спросила Маша.
- Да-да, да! Фу, устала, как трудно, как трудно, ужасно!
Бабушка еще при жизни была отравлена театром. Работая сначала
актрисой, потом администратором и завтруппой, она считала себя натурой
артистической, легковозбудимой, но поскольку на сцене возбуждаться уже не
приходилось, бабушка с удовольствием возбуждалась в домашней обстановке,
тираня своего зятя социолога Петухова.
- Азарий Федорович не похож на Азриэля, - тихо сказала Маша, уже не
удивляясь ни этой встрече, ни тому, что бабушка совсем живая. Может быть,
это неудивление получалось оттого, что Петухов-отец всегда говорил: "Наша
бабушка бессмертна! Ее темперамент не только хворь, но и косую перешибет!"
И хотя мама ругала отца за столь циничные насмешки, Маша ему
сочувствовала, ибо бабушка настигала отца даже в ванной и ругалась с ним
через закрытую дверь, потому что в Петухове-отце постоянно жил, как
болезнетворный вирус, свой взгляд на любые вещи.
- Азарий Федорович, если на кого и похож, то на деда-мороза, только
без бороды! - повторила Маша.
- Выпороть бы тебя как Сидорову козу! - завелась бабушка.
- Ксения Егоровна!.. - не выдержал Ларик, сидевший неподалеку у
пруда.
- Да-да, я не буду! Я точно знаю, что ничего не знаю! - скороговоркой
пробормотала бабушка, раздосадованная тем, что произошло. - Ну вот, теперь
мне влетит из-за тебя!
Бабушка вздохнула, поникла, будто из нее выкачали воздух.
- Но он, правда, такой милый... - промямлила Маша.
- Вот и целуйся с ним! - огрызнулась бабушка. - Зря я тебя вызвала,
вымолила эту поездку! Как же внучка, она теперь...
Ларик кашлянул.
- Да-да, она теперь умна не по летам, а внучка приехала и начала: он
такой хороший, он такой пригожий, как дед-морозик, а сам тыщ пять ухлопал,
глазом не моргнул!.. Изверг-мучитель!
- Нам пора, Ксения Егоровна! - прервал их Ларик.
- Да я сказки рассказываю! - возмутилась бабушка. - Что уж это такое?
Нельзя сказку про Кощея Бессмертного рассказать?!
- Есть непредсказуемые ассоциации, которые могут повлиять на ход
земной жизни, а мы не имеем права... - терпеливо начал объяснять Ларик, но
бабушка его тут же прервала.
- Хватит! Еще минута и все!.. Непредсказуемые ассоциации!
Колобок-заключенный, дедушка - Сталин, а бабушка - Берия, не надоело чушью
заниматься?! - крикнула она неизвестно кому.
- Я не понимаю, о чем вы? - удивился Ларик.
- И очень хорошо! - снова оборвала Ларика бабушка.
- Нам пора, Маша! - твердо сказал Ларик.
- Подожди! - грубо осадила его бабушка. - Дай проститься с моей
внученькой, моей голубушкой! Иди сюда, моя девочка, я так по тебе
соскучилась!..
У бабушки навернулись на глаза слезы. Маша подошла к ней, они
обнялись.
- От тебя все зависит, от одной тебя! - горячо зашептала бабушка. -
Твоя звезда самая яркая на северном небосклоне, и право решать такие вещи
дано только тебе! Только тебе, тумбочка моя!..
Маша рассердилась на "тумбочку", забыв спросить, какие вещи ей дано
решать, а бабушка снова зашептала.
- Я в твой кармашек положила несколько листочков вербены, завари с
чаем и выпей, а заварку потом вылей в мой любимый кактус, не выбросили его
еще?
- Нет, - прошептала Маша.
- Ну вот и хорошо!.. Не говори ему никогда "да", поняла? Почитай
сказки, там все правда, скажешь "да", и все пропало! Ты теперь все
решаешь, в твоих руках и моя судьба, королева моя!..
Маша вдруг почувствовала, как теплое облако вдруг коснулось ее, и в
ту же секунду холодок коснулся щеки. На поляне никого, кроме Ларика, не
было.
- А где бабушка?! - тревожно спросила Маша.
- Ей пора... - уклончиво ответил Ларик.
Он улыбнулся, помолчал, потом добавил, чуть смущаясь:
- Думаю, не надо всерьез принимать бабушкины страхи!.. Она любит
фантазировать... - Ларик не договорил, насмешливо взглянув на Машу, да
так, что Маше даже стало обидно за бабушку, будто она дурочка и всерьез ее
принимать не стоит. И если бабушкины слова Маша действительно приняла, как
фантазии, то слова Ларика заставили ее насторожиться: он-то почему об этом
Азарии печется?!
Когда они вернулись назад, Лавров сидел, уткнувшись в книгу. Маша
подумала: оставь его здесь навсегда и найди еще пару книг, Лавров будет
счастлив до одурения.
- Чего вы так быстро налетались?! - недовольно спросил он.
Маша рассердилась, выхватила у него книгу, отбросив ее в сторону.
- Может быть, хватит?! - сурово сказала она.
Лавров вздохнул, жадно глядя на отобранную у него книгу.
- Брать ничего нельзя! - предупредил его вопрос Ларик.
Лавров кивнул. Ларик отошел к лошадям, которые уже нетерпеливо били
копытом.
- Слушай! - не удержавшись и схватив Машу за рукав, прошептал
Лавров. - Тут даже эйнштейновские формулы есть, но они написаны мелким
шрифтом, как история науки, мол, были такие кустари-мыслители, играли на
скрипке! Но там, знаешь, есть такие вещи, которые у нас еще не открыты, о
которых и поговаривать-то вслух пока боятся! Офонареть можно!.. Спроси,
нельзя задержаться минут на двадцать еще? Я бы их наизусть выучил! Я
сейчас их помню, но еще нетвердо...
- Поехали! - крикнул Ларик. - Ветер поднимается, у вас скоро рассвет!
Если опоздаем, то вы останетесь здесь навсегда!..
Море теперь покачивалось словно в преддверии бури, а из заката
надвигалась на берег темно-фиолетовая туча, в которой, словно змейки
дурачились, играли молнии. Равнина исчезла, вокруг вздымались леса и горы,
шум деревьев накатывал со всех сторон.
Замок чернел на вершине громадного утеса, в узких окнах вспыхнул
огонь, замелькали тени, и Маше вдруг захотелось туда. Она чуть не
выпрыгнула из кареты, но лошади рванули: Лавров с Машей закувыркались на
подушках кареты, превращаясь в облака разноцветных пылинок и забывая все,
что с ними случилось.
Глава 5
О нелегкой жизни Великого злого Мага в условиях "развитого
социализма", оно же время застоя
Ночь истаивала, как леденец. Уже вовсю горланили птицы, небо
посветлело, и розовые волны катили с востока.
Азарий Федорович достал заветную бутылку "Буратино", открыл ее и с
жадностью выпил целый стакан, наслаждаясь терпким запахом эссенции. Через
полчаса начнется изжога, а эссенция ее смягчала, облагораживала, и Крюков
иного средства ее усмирения не знал.
Осень жизни удивительна тем, что даже в самом малом получаешь много
радостного и уже совсем не хочется завоевывать мир, покорять страны и
народы. Достаточно одного стакана отвратительного лимонада, к которому к
тому же привык желудок, чтобы в миг сухого жаждущего рта почувствовать
себя счастливым. Крюков посмотрел на бутылку, в которой еще оставалось так
много страшной эссенции, и, помедлив, налил еще полстакана, но пил, уже не
торопясь, по глотку, хотя предчувствие изжоги немного портило
удовольствие.
Мимоходом, мысленно, он возвращался к странному смеху, прилетевшему
под утро, смысл и назначение которого ему впервые были неведомы, а значит,
внушали тревогу и страх. Азарий Федорович не терпел тайн и загадок, ничего
хорошего, они, как правило, не сулили. Поэтому он старался их всегда
разрушать и за четыреста с лишним лет довольно-таки преуспел в сем
нелегком деле. Так он нашел семью Петуховых, а познакомившись с ними
поближе, не поверил своим глазам: лик Маши Петуховой в точности напоминал
известные портреты принцессы Северного королевства Ее Высочества
Марии-Победительницы.
Бутылка была пуста. Азарий Федорович потер затылок, который мерз уже
триста лет, и натянул любимую шерстяную чеплашечку, придававшую его облику
вполне артистический вид, что позволило Крюкову еще сорок лет назад
числиться профессором искусствоведения по французским средневековым
шпалерам и гобеленам, благо их сохранилось не так много и большую часть из
них он видел наяву, а несколько шпалер даже имел в собственной коллекции.
Но нельзя дважды входить в одну и ту же реку. Скучно, во-первых, а потом
он стал столь редким специалистом, что за консультацией к нему ездили из
многих стран мира. Его сделали почетным доктором многих университетов, и
засиживаться долго в живых было нельзя. Другое дело тренер по плаванию.
Впрочем, и тут председатель федерации нет-нет да и спросит: не трудно ли
ему, не пора ли на заслуженный отдых, а директорша-язва спорткомплекса
предложила даже устроить его в дом престарелых...
Азарий Федорович вытащил из кармана содовые таблетки, проглотил сразу
две штуки, чтобы хоть как-то заслониться от изжоги. Он взглянул на свою
светло-шоколадную ладонь, изрезанную затейливой сетью морщин, и задумался.
Век от века цвет кожи все больше темнел, и его уже принимали за южанина.
Однажды пьянчужка даже проворчал: "Что за черт, негры откуда-то
появились?!" Крюков рассердился и заставил пьяницу шагнуть в открытый люк
телефонного колодца, где несчастный сломал руку, ногу, девять ребер и
голову, но, к счастью, поправился, напрочь забыв о встрече с "негром".
Конечно, пьяница не виноват, а Крюков погорячился, это ясно.
Закончив карьеру профессора искусствоведения, Крюков работал
экскурсоводом в областном художественном музее. Городок был небольшой,
музей хороший. Здесь Крюков вознамерился пополнить знания своих новых
сограждан. С художниками он, кроме Веласкеса, Гогена и Леонардо, больше ни
с кем не встречался, зато хорошо знал Шекспира, Дюма и Гете и про них он
мог рассказывать часами. Особенно заслушивались молодые девушки, некоторые
даже записывали, и это льстило Крюкову. Месяца три все шло хорошо, и вдруг
разразился скандал. На его экскурсию забрел местный профессор Найденов и,
послушав, возмущенный заявился к директору музея: какое, мол, имеет право
экскурсовод Крюков морочить мозги честной аудитории, рассказывая о том,
как он пьянствовал с Гогеном, Дюма и Шекспиром, да еще чернить светлое имя
Леонардо, который якобы для изучения анатомии использовал живых людей,
приговоренных к смерти. Директор Махруев попросил профессора все это
записать на листочке бумаги, что профессор и сделал, подписавшись: доктор
филологических наук Федор Федорович Найденов. Директор музея ознакомил
Крюкова с заявлением профессора.
- Я этой бумаге ход не буду давать, - с намеком сказал Махруев, пряча
заявление в стол, - но вам надо уладить этот инцидент с Найденовым. Надо
быть скромнее, а то я с Дюма, я с Гогеном! Я вот с завотделом обкома на
рыбалку езжу. А на рыбалке, сами понимаете, за ухой... Вот! Да и потом в
обществе у нас употребляется другое местоимение: мы!.. Надо быть
скромнее!..
- А бумага эта каким числом датирована? - спросил Крюков.
- Числом?.. - Махруев достал бумагу, но на ней ничего не было, чистый
лист. Махруев переворошил весь стол, но криминальной бумаги не нашел.
- Ладно, я разберусь с этим инцидентом! - заверил он Крюкова.
На следующий день Махруев пригласил к себе Найденова и снова попросил
написать пропавшее заявление. Однако не прошло и полчаса после ухода
профессора, как все написанное Найденовым исчезло. У Махруева стало
дергаться правое веко, причем оно дергалось так, что получалось будто
Махруев подмигивает. Это еще больше осложняло его положение, особенно в
разговоре с начальством.
Почти в тот же день, когда Махруев попросил Найденова написать
заявление вторично, к профессору прибежали перепуганные студентки. Они не
смогли найти его статью, которую Найденов приказал им законспектировать. В
сборнике на той странице, на которой должна была начаться статья
Найденова, сияла белейшая пустота.
- Издательский брак! - изрек самоуверенно Найденов, - найдите другой
экземпляр!..
Студентка Минерва Галимзянова, старшая дочь Венеры от последнего
брака в порыве любви к профессору перерыла все библиотеки: во всех
экземплярах на указанных Найденовым страницах царила девственная белизна.
Профессор попробовал было раскрыть свою собственную книгу, из которой у
него постоянно торчали закладки, но и она была пуста. Тексты Найденова
исчезли из всех его книг и статей. Причем цитаты из других авторов
оставались нетронутыми, и вследствие этого книги Федора Федоровича
представляли собой плачевное зрелище. Говорят, нашлись злые языки, которые
подсчитали количество цитат у профессора, тем более что сделать это теперь
было нетрудно. Найденов написал даже заявление в Комитет государственной
безопасности, приписав случившееся проискам буржуазных философов, а также
доценту Казьмину, который осмеливался публично критиковать работы
профессора. Не получив ответа из КГБ, профессор подал на Казьмина в суд,
но к производству дело не взяли, ибо профессор не представил никаких
конкретных доказательств. В это время Найденов готовил документы на
членкора, и каково же было его удивление, когда перепуганная кадровичка
принесла назад его профессорский диплом. В графе "специальность" чьей-то
корявой рукой было нацарапано: "профессор кислых щей". После тщательных
сличений и графологических экспертиз - Казьмин и здесь оказался ни при
чем - установили, что эту глупую фразу написал сам Найденов. Все это
казалось невероятным.
Крюков, решивший поначалу столь безобидно наказать своего доносчика,
теперь затосковал. Его беззлобная на первый взгляд затея разрасталась уже
в великое зло, ибо на карту была поставлена судьба человека, так как
Найденова хватил удар и "скорая" увезла его в больницу. Пришлось вернуть
тексты "бессмертных сочинений" Найденова обратно и сделать так, чтоб все
об этом как можно скорее позабыли.
В те дни Крюков не находил себе места. Он, добровольно отказавшийся
от злых деяний, тоже готов был поверить в то, что чья-то сильная рука,
прознав об этом, нарочно подставляет его в такую ситуацию. Да и было кому.
Еще лет триста назад, выйдя на широкую профессиональную дорогу, Азриэль
основал профессиональный СТД (Союз тихих деятелей), "тихушники", как их
звали в Поднебесной. Они творили зло втихую, без воплей и шума, как это
делали тут же объединившиеся в свою организацию "шумовики" из Союза шумных
деятелей. А теперь, пронюхав настроения Крюкова, члены правления СТД
решили сделать все, чтобы не произошло утечки информации. Из СТД просто
так не уходят и уж тем более, в Вечернюю страну, куда собрался рвануть
Крюков.
Нервотрепка с Найденовым столь чувствительно отозвалась в Крюкове,
что он не только ушел из музея, но и вообще переселился в Копьевск, став
тренером по плаванию.
Часы пробили четыре утра. Крюков вздрогнул. Больше всего на свете он
боялся петухов и часов с боем. "Кошмар наяву", - как сказал бы
Петухов-отец. Надо же, и фамилия у него неприятная, бр-р-р!.. Может быть,
любимый СТД почувствовал опасность и начал тихую войну против своего
учителя и Мага. Сопляки!.. В Правление набилась молодежь, и они считают,
что с ним можно как со слепым котенком, в ведре утопить?..
Буквально через день после встревоживших его мыслей Крюков привычным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг