Борис Романовский
Город, в котором не бывает дождей
РАССКАЗ
Итак, я обещал вам рассказать историю о каком-нибудь преступлении из
моей судейской практики. Собственно, судьей я никогда не был, был народным
заседателем. Нет, это не одно и то же, но близко.
Парень, о котором я хочу рассказать, был сыном моего друга. Не стану
утверждать, что он вырос на моих коленях, но скажу, что знал его
хорошо,-отец уши мне прожужжал о талантах своего отпрыска. Мальчишка и
вправду рос тихим и застенчивым романтиком, читал книги и смотрел фильмы о
пиратах и разбойниках, но имел в школе всего четыре балла за активность. В
то время, когда произошло несчастье, он уже вырос и превратился в мужчину
среднего роста, субтильного, даже хилого сложения, с негустыми пшеничными
волосами и беспомощными, какими-то близорукими глазами, хотя зрение у него
было вполне нормальное. Был он прекрасным поэтом, добрым и мягким
человеком. Совершенно неожиданно, женщинам он нравился, хотя сам либо не
знал этого, либо не придавал значения.
Со временем нашлась девушка, которая его полюбила, или ей показалось,
что она полюбила, и в которую он влюбился сам... Как их звали? Это
абсолютно неважно для моего рассказа, но для определенности назовем Алек и
Тамара... Да, я видел ее два-три раза. Они были похожи, это странно -
обычно друг друга находят разные люди и похожими становятся с возрастом, с
годами совместно прожитой жазни... Блондинка с голубыми глазами, большими и
великолепного цвета. Конечно, все мы видим любимую женщину и вообще женщину
совсем иначе, чем она сама видит себя. Мы ее облагораживаем, чтобы было,
что любить. Тем более, наверное, поэты. Я поэтом никогда не был, но мне так
кажется. В общем, Алек начал устраивать их совместную жизнь и кончил тем,
что договорился о работе на одном из экологических пунктов, где-то в лесу,
далеко от людей, и это было для него, биолога по основной профессии,
замечательный началом деятельности. Вы знаете, экологические пункты
великолепно оборудованы, вполне автономны и люди, живущие в них, ни в чем
не нуждаются, кроме человеческого общества.
Как вы сами понимаете, меньше всего молодоженам было нужно
человеческое общество. Они надеялись, что медовый месяц у них растянется
как раз на три года. Не знаю, сами ли они придумали эту цифру, но верили
свято в созданный ими безобидный миф.
Полгода примерно так и было. Он работал, она ему помогала, он писал
стихи, она их слушала. Маленькие ссоры и бурные примирения скрашивали их
жизнь на этом необитаемом острове. Он говорил мне позже, что эти полгода он
наслаждался совершеннейшим счастьем, и я ему верю.
Но через семь-восемь месяцев положение изменилось, ссоры стали
бурными, а примирения-недолговечными и неустойчивыми. Она была горожанка,
дитя города, вдобавок-женщина темпераментная и страстная. По-настоящему она
не любила природу, ей надоело одиночество, и пение птиц да стрекотание
кузнечиков не заполняло пустоты в ее душе. Однако он не мог нарушить слово
и сбежать со своего пункта, она же боялась уйти одна, так как это было бы
воспринято окружающими как крушение и капитуляция, а она была чертовски
самолюбива.
Еще Гете, был такой великий поэт... ах, вы знаете его? Тем лучше! Так
вот, Гете как-то сказал, что "женщина обладает тысячью способов сделать нас
несчастными и только одним - счастливыми". Делать его счастливым она больше
не хотела, и он стал по-настоящему несчастен. Она не знала сама, чего
хотела добиться, да я думаю, что у нее и не было никаких планов. Она просто
вымещала на нем свое одиночество, потому что теперь она была действительно
одинока. Он горько разочаровался в ней, тем более горько, что уж больно
высоко она была вознесена им всего три-четыре месяца назад. Слишком
короткий срок для метаморфоз. И он отшатнулся от нее, ожесточился, но не
потерял ее, он точно знал положение ее тела в пространстве в каждое
мгновение. А такое чутье дает человеку или большая любовь, или ненависть.
Все случилось во время бури. Поскольку Тамара не любила природы, она,
естественно, очень боялась грозы.
А вокруг во всем своем великолепии сверкала и грохотала "воробьиная
ночь". Молнии озаряли небо одновременно в двух и даже трех местах, страшный
грохот от столкновения небесных повозок с камнями временами заглушал
абсолютно все звуки, казалось, что ничего нет, кроме этого грохота, а затем
и дождя. Она переживала свой страх ощутимо и навязчиво, и Алек, чтобы не
видеть ее, вышел на веранду. Пахнуло свежестью, ему в лицо летели
отраженные в рикошете брызги дождя, душная злоба последних дней отошла
куда-то, и он почувствовал себя отмытым от греха ненависти. Ему стало жалко
ее, такую одинокую перед лицом грозы. Он вернулся в дом. Тамара сидела
напуганная и растерянная.
- Закрой дверь! Брызги летят в комнату!
Он повиновался. Она же, приняв его молчание за обычный уже молчаливый
протест, закричала:
- Ненавижу! Ненавижу грозу, дождь, твою проклятую избу и звериное
житье в одиночестве!
- Тамара, послушай...-начал oн.
- Я не желаю тебя слушать, ничтожество! На такое... я истратила год
своей жизни! Но больше этого не будет!
Она была взвинчена грозой, молнией и ливнем, только поэтому, наверное,
не помня себя, она бросилась на мужа. По-видимому желая сильнее его
унизить, она выплюнула ему в лицо отвратительное оскорбление. Вначале Алек
растерялся. Он вырос в атмосфере мягкости и любви, и эта фраза хлестнула
ему по лицу. Сдерживая нарастающий гнев, он презрительно и горько
рассмеялся. Я думаю, смех унизил женщину сильнее, чем если бы он ее ударил.
Она выкрикнула оскорбление вторично, прибавив к нему новые слова.
Он оттолкнул женщину, схватил первый попавшийся предмет и ударил. Это
был небольшой хромированный топорик, подаренный друзьями. Он убил ее.
Потом он связался с больницей, приехали две машины, одна,
реанимационная,-за ней, вторая, позже-за ним.
И сполохи молний сияли уже над опустевшим домом, а грохот разрядов не
глушил ничьей речи.
Психиатры после обследования сделали заключение, что он психически
вменяем, хотя и отметили некоторое нервное истощение. Его дело передали в
суд.
На суде я выступал как адвокат: я знал его с детства и кому, как не
мне, было известно, что он за человек. Да судья и не препятствовал этому,
похоже, мои горячие речи помогали ему лучше разобраться в деле. Я пытался
оправдать Алека, осуждая ее. С моей точки зрения, брак был неудачен с
самого начала. Мне дали выговориться, а потом судья холодно и спокойно
разбил мои доводы, сказав:
- Вы пытались внушить нам, что обвиняемый хороший человек и всегда вел
себя по-мужски и достойно. Но ведь любой мужчина, даже не поэт, который
более тонко чувствует эмоциональный настрой другого, любой мужчина
попытался бы разрушить ситуацию, тревожащую любимую женщину. Он уехал бы из
этого дома, не на каторге же они были, он попытался бы создать обстановку,
приемлемую для них обоих. Однако он не пожелал поступиться ничем своим, не
пожелал искать выхода из конфликта. Он оказался эгоистом, чудовищным
эгоистом, для которого его желания-основной закон. Так он дошел до
преступления.
В этот момент я посмотрел на Алека и увидел, что он поражен мыслью
судьи, мне кажется, что он только сейчас почувствовал себя действительно
виновным. На его лице промелькнула растерянность. Он побелел так, что
живыми остались одни глаза. Потом выступил пот, и он машинально стер его со
лба.
Мы спорили долго, дело было слишком серьезным.
Подсудимый был подавлен и отказался защищаться.
Я видел, что он и физически разбит. Мы кончили наши споры в комнате
совещаний. Приговор гласил:
"За убийство жены, Тамары К., при отягощающих вину обстоятельствах,
имеющих эгоистический характер, по статье такой-то судом в таком-то составе
Алек С. приговаривается к полному стиранию личности".
Приговор я привел неточно. За давностью лет текст забылся, хотя это
был мой первый процесс, где преступник получил высшую меру наказания,
Я вышел из суда в подавленном состоянии. Но, перебирая в памяти все
аргументы сторон, я неожиданно вспомнил лицо подсудимого. И тут я подумал,
что приговор справедлив. Конечно, жаль поэта, человека с тонкой и
изысканной душой. Его несчастье и преступление в слепоте, только в слепоте
и в том, что он не искал выхода. Но ведь и он не сможет жить сейчас,
прозрев и увидев свою вину. Он не простит себе. Все равно кончится плохо. И
я еще раз пожалел его. Да и ее тоже.
Перед казнью я пришел к нему, я мы долго разговаривали. Под конец я
задал ему несколько вопросов.
- Скажи мне, Алек, в период ваших войн, когда все было так плохо, ты
любил ее хотя бы временами?
- Любил.- Он ответил довольно категорично и без раздумий.
- А она тебя?
- Трудный вопрос, Альберт... Мне кажется, что да.
- Тогда скажи, я хочу понять, ты случайно убил ее или ты хотел убить?
- В тот момент, когда я схватил топор, я не знал, что это именно
топор, но я хотел убить ее. Хотел убить.
Приговор был приведен в исполнение двумя научными работниками
института криминалистики. Мне уже тогда показалось, что они сделали все
небрежно. Просто подобрали противоположный характер новой личности, как и
предписывает закон, не утруждая себя более глубоким анализом. Алеку
полностью стерли память и записали новую индивидуальность на якобы пустых
клетках мозга.
Я даже не вполне уверен, что они достаточно надежно провели и эту
операцию.
Теперь он был Джованни Т., итальянец по происхождению. Живой,
энергичный, веселый человек, экспансивный жизнелюб-вот каким должен был
стать его характер.
Это была запись психики и памяти недавно умершего человека, не
имевшего в живых близких родственников. Будущему итальянцу было внушено,
что он сменил обстановку и климат по рекомендации врачей. Единственным
упущением была профессия Джованни - он был метеорологом.
После приведения приговора в исполнение я узнал, что Тамару удалось
спасти. С применением сложнейших реанимационные комплексов, после
нескольких операций ей вернули даже здоровье. Даже внешность, как мне
говорили. Сам я не видел, не хотелось с нею встречаться.
Она тоже поменяла имя и фамилию и исчезла с моего горизонта.
Новые данные о Джованни вместе с решением суда и протоколом о
приведении приговора в исполнение были заложены в Машину, на чем и
завершается первая половина моего рассказа.
Вторая? Конечно, есть и вторая половина!
Джованни выбрал для жизни небольшой старый городок внутри большого
современного. Он поселился в так называемой старой части Таллина. Уже в те
времена города типа Флоренции, Парижа, Москвы в своих исторических местах
были перекрыты геодезическими куполами, для предохранения от разрушений.
Построены исторические центры, как правило, из камня и недолговечного
кирпича, легко размываются дождями, особенно штукатурка. Джованни был
римлянином, и такой город, как Таллин, был по режиму в некотором смысле
продолжением его предыдущей жизни. Я сам уроженец Таллина, очень люблю свой
город и, мне кажется, знаю в центре каждый камень. Знал я и домик по улице
Кулласена, где он поселился. Джованни получил работу в "Центр-погода",
такую, как ему хотелось: метеорологом-эксплуатационником.
Не скрою, я интересовался, как живет и чем дышит человек с "новой
личностью", и, предприняв несложные шаги, я познакомился с ним. Это было
нетрудно - он был общителен и доверчив.
Я не делал ничего предосудительного, не сообщил ему, кто он и откуда,
но, надеюсь, вы поймете меня, все-таки искал, осталось ли в нем что-нибудь
от того, от прежнего, сына моего друга - от Алека. Иногда мне мерещилось,
будто что-то неуловимое, легкое, как оттенок голубого на сером, в нем
высвечивается, но потом все это смывалось бурной жизнерадостностью
человека, лишенного тонкой эмоциональности. Нет, он не был плохим, что вы!
Он был хорош, но по-своему. Добр по-своему и отзывчив. И мягок по-своему,
хотя и вспыльчив.
- Альберто,- сказал он однажды. Он произносил мое имя по-итальянски -
Альберто.- Ты меня любишь! Не знаю только за что. Ты очень похож на моего
отца, Альберто!
И мне стало приятно, потому что я действительно его любил.
Однажды я пришел к нему на работу, он очень звал меня "посмотреть, как
делается погода". Джованни очень обрадовался, усадил меня посреди
пультовой, "чтобы я мог все увидеть":
- Мне нужно полить еще три огромных участка пашни и огородов,- сказал
он.- А избыток дождя я передам дежурному в соседнем секторе.
Он был спокойнее обычного, суше и чрезвычайно деловит.
Теперь часто показывают в "Новостях", как работает "Центр-погода", а
тогда его показали в день открытия, а потом журналисты почему-то потеряли к
нему интерес.
А я сидел посреди "святая святых" и мог рассмотреть все в работе.
Четыре пульта были сориентированы по странам света, и за каждым
потолок спускался к стене наклонными плоскостями. Над одним пультом
плоскость светилась колеблющимися оранжевыми струями, а по ним текли
ярко-голубые облака. Облака я узнал, несмотря на ненатуральные цвета и
различную яркость.
- Джованни, что это оранжевое?
- Это ветры. Голубые-облака, более темные-много воды, светлые -
поменьше.- Тем временем он спроецировал на карту ветров и туч красные
контуры земельных участков.- Альберто, видишь?
- Да.
- Эту землю надо полить! Теперь вопросов не задавай, работа мелкая и
точная. Тут единственное место, где машина еще не может заменить человека!
Он ходил вдоль пульта, нажимая на нем какие-то кнопки, вертел ручки.
Оранжевые потоки сливались, опять дробились, скорости их менялись, и,
когда, по-видимому, было достигнуто необходимое сочетание условий, он нажал
красную кнопку на одной из секций пульта. Красивый пейзаж, висевший перед
ним чуть ниже "неба", потускнел, я увидел, как по экрану текут струйки.
Пошел ДОЖДЬ.
- Один готов!- крикнул Джованни.
Он "организовал", иначе не назовешь, дождь и на двух других участках.
Потом включил связь. На экране появился загорелый лысый эстонец, за его
спиной виднелся пульт.
- Лейв, примерно через двадцать минут я передам тебе семьдесят тысяч
тонн остатков. Кроме того, неиспользованных...- Профессиональный разговор
продолжался пять минут, после чего Лейв погас.
- Я должен проследить, чтобы все прошло нормально,- сказал Джованни.-
Знаешь, Альберто, коллеги в Риме полдня транспортируют тучи с расстояния до
тысячи километров, чтобы устроить небольшой дождик над иссохшей землей. А
здесь я сбрасываю лишние облака на соседние секторы, Я люблю дожди! Только
грозу почему-то не люблю.
И я еще раз подумал о тех недоумках, которые сделали его метеорологом.
На такой работе естественно стать поэтом, но то, что было бы прекрасно для
любого человека, ему грозило возвратом памяти. Он мог стать человеком с
двумя "душами", вероятно, даже неполноценным.
А могло случиться и так, что одна его индивидуальность осудит другую.
В общем, мог получиться страшненький кавардачок.
Я дождался конца работы, и мы погуляли по старому, чистому Таллину.
Кругом неслышно ходили люди, свои и туристы, в мягкой обуви без каблуков:
камни не вечны.
Расстались мы поздно.
- Мне завтра рано вставать!-сказал он,-Моя очередь поливать газоны.
- Как, и скверы вы поливаете?
- Конечно!-Он засмеялся.-А кто же еще? Мы. Часиков в шесть утра, когда
все спят.
- Как же это делается?
- Да так же.- Он был искренне удивлен.- Ты разве не знаешь, что
геодезический купол состоит из прозрачных поворотных элементов?
- Не-ет. Из каких элементов?
- Из треугольников. Я подгоняю дождевую тучу, открываю соответствующие
секторы - и пожалуйста, общий полив прекрасной водой, насыщенной кислородом
и всякими ионами. Многие женщины ее набирают и потом моют головы. Говорят,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг