плюмбума альбум, то в нем можно было увидеть свое лицо.
Второе - пластичность. Если положить слиток из купрума или из феррума
на наковальню и ударять по нему молотом, то они, не разрываясь,
расплющивались. Из них можно было отковать нож или лемех.
Третье свойство было таким: если эти вещества попадали в огонь, то
сначала они превращались в жидкость, а потом постепенно теряли свой блеск,
теряли способность коваться и становились похожими на землю.
Именно это третье свойство не давало Джабир ибн-Хайяну покоя: с помощью
магического квадрата объяснить его не удавалось никак.
В самом деле: к земле, состоящей, как известно, из сухости и холода,
добавляли огонь, состоящий из той же сухости я тепла, - и получали... воду,
которая должна состоять из холода и влажности. Немыслимо!
А потом к этой воде добавляли еще огня - и вместо того, чтобы
превратиться в воздух, она превращалась в землю. Еще немыслимей!
Что все это могло означать?
Если при встрече с огнем купрум теряет блеск и ковкость, то не значит
ли это, что блеск и ковкость представляют собой одну в притом важнейшую
составную часть купрума? А другая его составная часть должна была в этом
случае поддаваться действию огня.
Так должен был рассуждать Джабир ибн-Хайян, пытаясь, как это делали и
до него, объяснить неизвестное через известное.
Фалес из приморского города Милета, как вы помните, "сконструировал"
все вещи из воды. Эмпедокл взял еще воздух, землю и огонь. А Джабир
ибн-Хайян стал искать такую вещь, которая превосходила все прочие блеском и
плавкостью. И решил, что это аргентовая вода. Обладая прекрасным
металлическим блеском, она не нуждалась в плавлении, потому что и так была
жидкой.
У гидраргирума - ртути - было ведь и еще одно замечательное свойство:
она могла растворить любой твердый металл - даже серебро, даже золото. А
потом снова выделить его. Ртуть рождала металлы!
И Джабир ибн-Хайян предположил, что гидраргирум - мать всех металлов, и
вознамерился найти отца - вещество, от которого зависит их, способность
подвергаться воздействию огня.
Поиски шли, очевидно, по тому же пути. Какое известное тело полнее
всего поддается действию огня? Масло? Но после него остается копоть. Дерево?
Но после него остается зол".
Сера! - наконец догадался Ибн-Хайян. Когда сера встречается с огнем, то
не остается ничего, ни единой крупицы вещества! Латинское имя серы -
сульфур, то есть это существо мужского рода.
Сульфур и есть отец металлов!
Правда, воспитанный на Аристотеле, Джабир ибн-Хайян считал, что в
состав металлов входят философская ртуть и философская сера, которые, в свою
очередь, в наибольшем количестве содержатся в обыкновенной ртути и
обыкновенной сере - как тепло содержится в огне, а влажность - в воде.
Теперь в том, что касается металлов, получалась довольно стройная и
понятная каждому образованному человеку средневековья картина. Есть мать
металлов - гидраргирум. Есть отец металлов - сульфур. Есть их дети - разные
по степени своего совершенства. Вполне совершенные - золото, чуть попроще -
серебро, совсем заурядные - олово, свинец, железо.
И чтобы очистить несовершенные металлы, надо лишь поколдовать с ртутью
и серой в присутствии Пятой Сущности, о которой говорил еще Аристотель.
...Обо всем этом и писал в своей темнице Роджер Бэкон.
А современник Бэкона Базилиус Валентинус сделал эту картину еще более
стройной и понятной.
Повторяя учение не очень еще известного в Европе таджика Абу Али
ибн-Сины, или, как он писал, Авиценны, Базилиус Валентинус указал на третью
составную часть металлов. Ту самую, которая остается, когда после встречи
металла с огнем исчезают и ртуть и сульфур, и которую мы теперь называем
окалиной. Эту тусклую, рассыпчатую часть тогда обычно называли просто
землей - медной землей, если она получалась из меди, свинцовой землей, если
обжигу подвергался свинец, и так далее. А еще их называли металлическими
известками по аналогии со жженой известью, которая получалась при обжиге
мела.
У металлических земель было одно общее свойство - они растворялись в
воде и в кислотах. Вот на него-то и обратил внимание Ибн-Сина, а за ним
Базилиус Валентинус. И они стаям искать среди известных им веществ такое,
которое растворяется лучше всего. И нашли.
В состав металлов, кроме ртути и серы, - объявил Базилиус Валентинус, -
входит еще соль. Конечно, не просто поваренная соль. И не селитра, из
которой брат Роджер пригото вил огненное зелье - порох. Нет, образованный
человек такого подумать не мог. В состав металлов входит философская соль!
Теперь с металлами все вроде бы и объяснялось.
Но великолепная конструкция природы вещей, вычерченная в виде
магического квадрата Аристотелем, потеряла свою простоту и красоту.
Судите сами: к теплоте, влажности, холоду, сухости прибавились
металличность, обжигаемость, растворимость. Причем было видно, что
обжигаемость и растворимость - сера и соль - входят в состав вовсе не одних
только металлов. Разве можно, например, назвать металлом селитру? Значит,
все тела состоят из четырех Аристотелевых элементов и трех новых начал? Но
тогда получается неизбежная путаница. Если тепло и сухость образуют огонь,
то при чем тут сера? Если холод и влажность образуют воду, то какое
отношение к ней имеет соль? И если воздух - сложное тело, состоящее из
влажности и тепла, то куда деваются исчезающие при обжиге металлов ртуть и
сера?
Чем больше новых веществ получали алхимики - сплавов, кислот, щелочей,
земель, лекарств, красок, - тем больше путаницы обнаруживалось в некогда
стройных теориях.
И эту путаницу кто-то должен был распутать.
"ПОСТОЯННЫЙ НОЧНОЙ СВЕТИЛЬНИК, ИНОГДА СВЕРКАЮЩИЙ, КОТОРЫЙ ДОЛГО ИСКАЛИ
И НАКОНЕЦ НАШЛИ"
К путанице в теориях добавлялась и путаница в практике - постоянные
неудачи всех попыток найти философский камень в сделать золото.
Если в былые времена никто толком не знал, что творится в таинственных
монастырских кельях, где колдуют над своими тиглями алхимики, то в XVII
веке, когда существовали многочисленные аптеки, красильни, пробирные палаты,
пороховые мануфактуры, любая неудача с превращением металлов быстро получала
огласку.
Огромнейшее впечатление на ученый и неученый мир произвела история с
разорившимся гамбургским купцом Геннингом Брандом.
На остатки денег Бранд устроил неплохую лабораторию и засел за
сочинения Гебера, Авиценны, Базилиуса Валентинуса, Роджера Бэкона.
Он работал методически. Все рецепты получения философского камня
разделил на три сорта. Третий сорт - рецепты темные, в которых понять
что-либо не было никакой возможности. Вроде такого, приписываемого греку
Зосиме, жившему в IV веке: "Вот тайна! Змея, пожирающая свой хвост, состав,
поглощенный и расплавленный, растворенный и сброженный. Он становится
светло-зеленым и переходит в темно-зеленый цвет. От него происходит красный
цвет киновари. Это киноварь философов. Его чрево и голова желты, его голова
темна и зелена. Его четыре ноги - четыре стихии. Его три уха - поднявшиеся
лары.
О, мой друг! Приложи свой ум к этому и ты не впадешь в ошибку!"
Прикладывать свой ум к подобным рецептам Геннинг Бранд и не пытался.
Вторым сортом он считал рецепты изготовления философского камня из
ртути и сульфура. Вроде того, что имелся в "Зеркале алхимии" Роджера Бэкона:
"Возьми белую, светлую, чистую, не вполне совершенную ртуть, смешанную
равномерно в должных пропорциях с подобной ей серой, высуши в твердую массу,
очищай и совершенствуй огнем, и она станет в тысячу раз чище и совершенней,
чем обыкновенные тела, сваренные естественной теплотой".
Бранд был сведущим во многих ремеслах человеком и знал, что из ртути и
серы ничего, кроме красной краски киновари, не получишь, как ее ни очищай.
Поэтому проверять он решил лишь те рецепты, которые относил к первому
сорту: рецепты получения философского камня из веществ человеческого
организма.
Философский камень - сила таинственная и необычайно тонкая. А что может
быть таинственней и тоньше, чем жизнь? И еще, многие мудрецы считали, что
философский камень и жизненный эликсир - одно и то же. Значит, он должен,
пусть в самом небольшом количестве, содержаться в живом теле.
Бранд не поленился и не побрезговал - набрал целый пивной котел мочи и
стал ее выпаривать. Когда после нескольких дней выпаривания на дне котла
осталось немного гущи, Бранд усилил жар.
Гуща стала белеть и вдруг воспламенилась, и клубы белого дыма поднялись
над котлом. Что бы это такое могло гореть? Надо было срочно повторить опыт и
попытаться собрать это странное белое вещество.
Через несколько дней Бранд получил новую порцию гущи и принялся
подогревать ее в реторте.
Вскоре в приемнике реторты скопилось что-то белое. Геннинг Бранд
потрогал это "что-то" пальцем - на ощупь оно напоминало воск. Понюхал - и
почувствовал слабый запах чеснока. Лизнул - на вкус вещество было
довольно-таки противным.
Бранд положил странный воск в чашку и поспешил из лаборатории, чтобы
показать его кому-нибудь из домашних.
Когда он вошел в тускло освещенную гостиную - в доме экономили свечи, -
поднявшаяся ему навстречу жена вдруг пошатнулась и упала в кресло.
- Что с тобой? - испугался Геннинг Бранд.
- С тобой что? - простонала жена.
Бранд не понял.
- Волосы! - шепнула она.
Брандт подошел к зеркалу и застыл и изумлении. Его голова светилась
дьявольским зеленым огнем!
- Руки! - послышался шепот жены.
Бранд посмотрел на ладони - и от них исходило такое же сияние.
- Мы спасены! - закричал купец-алхимик. - Я нашел философский камень!
Всю ночь и следующие сутки, ни на минуту не смыкая глаз, Геннинг Бранд
бросал кусочки "философского камня" и кипящую ртуть, смешанную с серой, и в
расплавленный свинец, и в расплавленное олово. Он перепробовал все мыслимые
комбинации твердых металлов, гидраргирума и сульфура. Но ртуть оставалась
ртутью, серебро серебром, медь медью, свинец свинцом, олово оловом.
Нет, холодный огонь не был философским камнем. Но Бранд не пришел от
этого в отчаяние. Он был купцом и отлично знал, что в золото могут
превращаться любые вещи и без всякой алхимии.
Через месяц в Гамбурге открылось новое невиданное и неслыханное
производство, разумеется, строго засекреченное. Ни один алхимик не мог
проникнуть в лабораторию Бранда - что, впрочем, никого и не удивляло: в те
времена почти любое производство было окутано глубокой тайной.
Поражающее воображение современников светопоеное вещество Геннинг Бранд
продавал маленькими порциями на вес золота. Даже дороже. Некоторые лица -
среди них и знаменитые ученые - просили Бранда раскрыть его секрет. Иногда
он соглашался - за немалые, конечно, деньги.
В 1676 году, через семь лет после открытия холодного огня, профессор
Виттенбергского университета Каспар Кирхмейер впервые описал повое вещество
в статье под названием "Постоянный ночной светильник, иногда сверкающий,
который долго искали и наконец нашли".
Многие пытались самостоятельно раскрыть секрет получения драгоценного
"постоянного светильника" - фосфора. Первым добился успеха англичанин Роберт
Бойль, которому один из людей, купивших секрет Бранда, намекнул, что
источник холодного огня - нечто присущее человеческому голу. Этого намека
оказалось достаточно, чтобы через две недели Бойль составил секретный отчет
Королевскому обществу с подробным описанием процесса получения нового
вещества.
Открытие фосфора было одним из сильнейших ударов, разрушавших надежды
на получение философского камня. Уж если такое замечательное светоносное
вещество оказалось не в силах совершенствовать металлы, то чего еще можно
было ждать?
Неудачи практики не могли не пошатнуть веры в правильность теории, к
тому же изрядно запутанной.
Эпоха безраздельного господства идей Аристотеля о природе вещей
кончалась. Начиналась эпоха сомнений. Возможно ли вообще превращение одного
элемента в другой?
Часть вторая
СОМНЕНИЕ
Глава первая
в которой место философского камня занимает невидимка флогистон
ХИМИК-СКЕПТИК
Роберт Бойль; седьмой сын графа Корка, был не чета случайно открывшему
фосфор гамбургскому купцу-алхимику Бранду. Один из директоров самой
гигантской из когда-либо существовавших в мире купеческих компаний -
Ост-Индской. Роберт Бойль был одновременно знаменитым физиком и химиком -
первым президентом Лондонского королевского общества.
Надо думать, что если бы Роберт Бойль не был в достаточной мере деловым
человеком, то ему бы не доверили Ост-Индской компании - он бы немедленно
разорился сам и разорил всех совладельцев. И в делах науки Бойль тоже был
человеком практическим. Вот как он сам про себя написал: "Я привык
рассматривать мнения, как монеты. Когда мне в руки попадает монета, я
обращаю гораздо меньше внимания на имеющуюся на ней надпись, чем на то, из
какого металла она сделана..."
Между прочим, в те времена бумажных денег не было, монеты делались из
золота и серебра, и только самые мелкие разменные монетки - из меди.
Ценность каждой монеты на самом деле зависела только от того, сколько в ней
драгоценного металла.
"...Мне совершенно безразлично, - писал далее Роберт Бойль, -
вычеканена она много лет или столетий назад или только вчера оставила
монетный двор. Столь же мало я обращаю внимание на то, иного или мало рук
она прошла до меня, если только я на своем пробирном камне установил,
настоящая она или фальшивая, достойна она быть в обращении или нет. Если
после тщательного исследования я нахожу, что она хороша, то тот факт, что
она долгое время и многими не принималась за настоящую, не заставит меня
отвергнуть ее. Если же я нахожу, что она фальшивая, то ни изображение и
подпись монарха, ни возраст ее, ни число рук, через которые она прошла, не
заставит меня принять ее: и отрицательный результат от одной пробы, которой
я сам подверг ее, будет иметь для меня гораздо больше значения, чем все те
обманчивые вещи, которые я только что назвал, если бы все они доказывали,
что она не фальшивая".
О каких обманчивых вещах идет речь, станет понятно, когда мы назовем
книгу 35-летнего Роберта Бойля, из которой взяты эти слова. Книга эта -
"Скептик-химик, или Рассуждение об экспериментах, которые приводятся
обыкновенно в доказательство четырех элементов и трех химических начал в
смешанных телах". Монетами, которые ученый подверг испытанию и признал
фальшивыми, оказались "прошедшие много рук" и в течение двух тысяч лет
признававшиеся истинными учения Аристотеля, Джабира ибн-Хайяма, Абу Али
ибн-Сины.
А испытывал он их так.
Брал горшок земли и взвешивал эту землю. И записывал: "земля - четыре
фунта, семь золотников, два с половиной грана".
Затем брал тыквенное семечко и сажал в горшок.
Затем приказывал своему ассистенту аккуратно поливать водой землю в
этом горшке. (Ассистентом у него был знаменитый впоследствии Роберт Гук -
первым увидевший в микроскоп, что все живые ткани состоят из клеток.)
Время шло, семечко прорастало, превращалось в растение, которое
зацветало и давало плод. Когда тыква вырастала, Бойль срезал ее, а землю
снова взвешивал. Гирьки оказывались теми же четыре фунта, семь золотников а
два с половиной грана.
Где же ртуть, где сера, где соль? - торжествующе спрашивал испытатель.
Земля не израсходована, расходовалась только вода. Значит, тыква состоит из
одной воды, а теория трех химических начал фальшива!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг