этом.
- Не бойся! - крикнул ему Дворянкин, словно прочитав его мысли. -
Я буду держать тебя! Бросай все лишнее, к чертовой матери!
С трудом вытащив из трещины правую руку, Свинцов скинул сначала
автомат, потом одну лямку вещмешка. Поменяв руки, он освободился от
второй, и мешок полетел в пропасть. При этом его нога соскользнула с
выступа, а пальцы вырвало из трещинок, за которые он держался. Рывок
был настолько сильным, что Свинцов заскользил вдоль стены вниз, поняв,
что тащит за собой и Дворянкина.
Впрочем, веревка вскоре натянулась, да и ноги вдруг обрели опору -
небольшой выступ, на котором можно было стоять, прижимаясь к холодной
ледяной стене. Он вспомнил заледенелый край пропасти, на котором сейчас
стоял лейтенант, и понял, что еще один такой рывок, - и они вместе
полетят в эту бездну.
- Слушай, Саня, обоим нам не выбраться отсюда! - крикнул Свинцов
наверх. - Тебе меня не вытащить! Бросай веревку и уходи!
- Замолчи! - возмущенно оборвал его Дворянкин. - И чтобы я больше
от тебя ничего подобного не слышал! Сейчас я сделаю несколько зарубок,
а потом вытащу тебя, упираясь в них. Только продержись еще чуть-чуть,
Толя!
Свинцов услышал, как наверху застучало стальное лезвие, впиваясь в
лед.
- Это бесполезно, Саня! Еще одна ошибка, и мы вместе полетим в
пропасть! Ты - молодчина, сделал все, что мог, чтобы спасти товарища, и
не твоя вина, что у тебя не получилось! Бросай меня и выбирайся отсюда!
- Молчи! - отозвался сверху лейтенант. - Я и слышать ничего не
хочу о том, чтобы бросить тебя! Сейчас сделаю упоры для ног поглубже и
вытащу! Слышишь?
Свинцов не ответил. Он понял, что Дворянкин действительно до
последнего будет пытаться вытянуть его наверх, а это рано или поздно
приведет к гибели обоих. Этого он допустить не мог.
Осторожно спустив вниз правую руку, Свинцов нащупал рукоять финки.
Непослушные пальцы с трудом сомкнулись на ней и потянули клинок из
ножен. Чего он больше всего в этот момент боялся, так это того, что нож
вылетит из онемевшей руки. Тогда им обоим придет конец...
Осторожно подняв руку над головой, Свинцов коснулся лезвием
веревки и принялся перерезать ее.
- Эй, ты что там делаешь? - забеспокоился Дворянкин, видимо, по
колебаниям веревки поняв, чем занимается младший лейтенант.
- Режу веревку, - ответил Свинцов.
- Не смей! - отчаянно закричал лейтенант. - Спасаться - так обоим
или никому, слышишь? Мы сейчас выберемся, только подожди, Толя! Ради
бога, не торопись!
Свинцов, не сводивший глаз с ножа, вдруг почувствовал сильный
страх, заставивший его покрыться липким, противным потом. Он,
оказывается, совсем не хотел умирать!
- Ладно! - откликнулся он. - Я подожду. Только если что, Саня, я
перережу веревку!
Некоторое время ничего не происходило. Дворянкин сосредоточенно
работал наверху, Свинцов ждал.
- Готово! - послышался крик лейтенанта. - Сейчас я буду тащить, а
ты лезь наверх!
Веревка натянулась еще сильнее и рывками поползла наверх. Свинцов,
отправив финку на месть, полез по стене, используя для опоры любой
мало-мальски заметный выступ, углубление или трещинку. Пот заливал
глаза, пальцы уже ничего не чувствовали, но он настойчиво продолжал
ползти.
Он услышал вскрик, веревка вдруг ослабла, потом натянулась. Но,
несмотря на это, Свинцов начал сползать вниз. Он понял, что Дворянкин
потерял опору и в эти мгновения медленно, но верно приближается к краю
пропасти, отчаянно пытаясь остановить это смертоносное движение.
В этот краткий миг он с пронзительной ясностью осознал, что будет
единственно правильным решением. Да, ему очень хотелось жить, он боялся
смерти, не мог представить себя мертвым. Но и тот отчаянно
сопротивлявшийся человек наверху тоже не хотел умирать. Ему стоило
только раз провести по веревке, - и он был бы спасен! Но тот человек
выбрал спасение своего товарища...
Свинцов извлек из ножен финку и перерезал веревку. Последнее, что
он увидел, - это как она лопнула, почувствовал, что его тело отрывается
от стены и начинает стремительно падать в бездонную ледяную пропасть...
* * *
В следующее мгновение он ощутил себя стоящим на твердой
поверхности. Открыл глаза и увидел, что стоит среди своих товарищей на
том же самом месте, откуда его вырвала неведомая сила. За спиной висел
вещмешок, на плече - автомат, которые, как помнилось, он скинул вниз. И
только тогда Свинцов с облегчением осознал, что все виденное им было
каким-то наваждением.
Он огляделся. Рядом с ним стояли все бойцы, кроме Рябинова,
Краснова, Мельниченко и Смирнова. Лица солдат были каким-то
растерянными и недоумевающими, и Свинцов заподозрил неладное.
- Выкладывайте, что произошло, - приказал он...
Из рассказа бойцов стало ясно, что не один он оказался в подобной
ситуации. Причем, по парам...
Васнецов с Железновым мужественно боролись за спасение тонущего
корабля и пассажиров, Петров с Мошновым оказались в жесточайшей
рукопашной схватке, а сам он с Дворянкиным - в горах. Обстановка была
разной, но ситуации - сходными. Каждый из них спасал своего напарника,
как мог, до последнего, пусть даже и ценой собственной жизни. Непонятно
было лишь то, для чего все это было нужно. Создавалось такое
впечатление, что некто искусственно поместил их в экстремальные
условия, где жизнь твоего товарища во многом зависела только от тебя,
от твоего решения. Это было похоже на испытание, но кто его проводил и
с какой целью? Ответ на этот вопрос он не знал, как не знал, куда
подевались остальные бойцы...
Поиски результатов не дали. Пропавшие солдаты исчезли бесследно, и
даже такие опытные следопыты, как Свинцов и Васнецов, не смогли
отыскать хоть какие-нибудь следы.
Стремительно темнело. Идти куда-либо сейчас не было смысла,
поэтому отряд принялся устраиваться на ночевку. Когда они поужинали,
Дворянкин отозвал Свинцова в сторону и, стараясь не смотреть в глаза,
сообщил:
- Толя, на рассвете мы уходим обратно.
- А как же Шредер с Головиным?
- Да что ты на них зациклился! С того момента, как мы вошли в эту
проклятую зону, мы уже потеряли четверых. При этом мы даже не знаем,
что происходит, и куда пропадают люди! Это выше нашего понимания.
Кто-то или что-то планомерно уничтожает нас, а нам нечем даже ответить.
Мы не знаем, откуда исходит опасность, не знаем, с чем нам пришлось
столкнуться. Нет смысла напрасно рисковать людьми...
Свинцов в ответ только укоризненно покачал головой.
- Черт с вами, идите!
- А ты?
- А я останусь и завершу начатое.
Дворянкин ничего не сказал на это, только положил руку на его
плечо, легонько сжал его и пошел к своим людям. Глядя на его спину,
Свинцов впервые ощутил одиночество и ему захотелось завыть от отчаяния,
хотя он и понимал, что они, в общем-то, правы...
* * *
Весь день Лиза шла по тропинке. Почему-то она была уверена, что
эта дорожка выведет ее к цели. Сначала, как и при первом проникновении
в "гиблое место", возникло ощущение, что кто-то копается в ее мыслях,
но потом оно исчезло. Кроме этого, да еще гнетущей тишины, ничего
необычного не происходило, если не считать ночной стрельбы. Ночью она
долго бежала, пока не выбилась из сил и не упала на землю. Девушка
готова была зарыдать от отчаяния, ей казалось, что она опоздала, что ее
Васька лежит, прошитый автоматной очередью и умирает...
Она очень торопилась, но создавалось впечатление, что те, кого она
пыталась догнать, всегда оставались на прежнем расстоянии от нее. Пару
раз, когда чувство голода становилось особенно невыносимым, будто по
мановению волшебной палочки перед ней вырастали кусты с малиной,
полянки, полные земляники и клубники. Сильно это не насыщало, но, тем
не менее, притупляло голод.
К вечеру следующего дня она выбралась на еще одну полянку. Она так
вымоталась за день, что, поужинав ягодами, легла и уснула, как убитая,
без снов. Не разбудил ее даже сильный крик, прозвучавший в этой мертвой
тишине особенно громко.
Проснулась девушка оттого, что кто-то сильно ударил ее хворостиной
по ногам. Ничего не понимая после сна, она вскочила и увидела перед
собой разъяренного отца.
- Папа?
- Ах ты, маленькая гадинка! - он опять хлестнул ее прутом. -
Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не шлялась с этим Васькой? Опять к
нему бежишь?
Лиза сначала испугалась. Но она уже не была той девчонкой, которую
можно было так просто запугать. Ее страх перед отцом кончился тогда,
когда она сбежала из-под замка к своему другу.
- Да, к нему! - с вызовом ответила она.
Лиза не заметила его движения и поэтому не успела среагировать.
Отец схватил ее за волосы и намотал их быстро на руку. Было очень
больно, и девушка не могла даже пошевелиться без того, чтобы в голове
ее движение не отдалось сильной болью.
- Отпусти меня! Слышишь, ты?
Она скорее почувствовала, чем увидела, как он нехорошо усмехнулся.
- Ты, кажется, решила мне перечить? Мне, своему отцу?.. Придется
мне научить тебя слушаться старших!
Лиза слишком хорошо знала, что последует за этими словами. Если бы
она повинилась, заплакала или начала молить о пощаде, отец мог бы
сменить гнев на милость, хотя и в этом случае ей хорошо досталось бы.
Но когда кто-то из родных перечил ему, он впадал в ярость и мог избить
до полусмерти. А она именно это и сделала, потому что не хотела идти у
него на поводу.
- Что тебе от меня надо? Хочешь, чтобы я отказалась от Васьки? Так
вот - этого не будет! Ты можешь забить меня до смерти, от своего я не
отступлюсь! Я люблю его! Понимаешь, люблю!
Отец молчал, словно ему было интересно то, о чем она ему говорила.
- Ты же погиб в сорок втором под Ленинградом! Зачем ты явился ко
мне? Ты испортил жизнь маме, сведя раньше времени ее в могилу! Ты
пытался решать за меня то, что я должна была решать сама! Так что же ты
теперь хочешь?
- Дочка, я желаю тебе только добра! - голос отца стал мягче.
- Добра? Твое добро хуже зла! Не нужна мне твоя помощь! Как-нибудь
сама разберусь!
Последние слова она уже выкрикивала в истерике. И вдруг
почувствовала, как ослабла хватка, а потом и вовсе пропала.
Осмотревшись по сторонам, она не обнаружила его. Лишь услышала тихий
голос:
- Ты молодец, дочка! Если любишь, иди к нему. Тропинка выведет
тебя, куда надо. Только поторопись - у тебя мало времени! Счастья тебе,
дочка!
- Папа? - спросила она, озираясь.
Молчание было ей ответом. Лишь тропинка впереди манила, предлагая
пройти по ней навстречу своей судьбе.
* * *
К вечеру Шредер совсем вымотался. Так, что даже не мог идти
самостоятельно, и Головину приходилось поддерживать его, чтобы он не
упал. Продвижение существенно замедлилось. После той поляны, на которой
майор заметил что-то подозрительное, они сумели пройти совсем мало.
Шредер все время оступался, норовил наткнуться на дерево или запнуться
о какой-нибудь корень. Взгляд его остекленел, и хотя он откликался на
слова Головина, было видно, что он не в себе.
В конце концов, они вынуждены были остановиться. Уже темнело,
дальше идти не было смысла. Да и Шредер к вечеру стал совсем плох,
перестал реагировать даже на обращение к нему Головина. Достигнув
первого же места, более или менее подходящего для ночлега, они
устроились на ночной отдых.
Едва только Головин отпустил его, как Шредер лег на землю и затих.
Можно было подумать, что он потерял сознание, но майор всего-навсего
спал крепким, беспробудным сном. Головину даже пришлось есть в
одиночестве, так как все его попытки растолкать Шредера ни к чему не
привели.
Поужинав, он положил автомат на колени и прислонился спиной к
широкому стволу вековой сосны. Ему предстояло бодрствовать, потому что
Шредер спал, а за ними, по его словам, до сих пор велась погоня.
Головину совсем не хотелось, чтобы их захватили во время сна. А
поскольку майор уснул сразу же, как они пришли на это место, и никак не
хотел просыпаться, то караулить оставалось только ему.
Он устал не меньше Шредера, и сейчас его веки были тяжелыми,
словно налитыми свинцом. Головин мужественно боролся со сном, но глаза
слипались, голова постепенно клонилась на грудь. Пару раз он
встряхивался, вставал на ноги и разминался. Но едва только устраивался
в каком-нибудь одном положение, как на него опять накатывал сон. В
конце концов, он просто отключился, даже не заметив, как уснул...
Спать долго ему не пришлось. Он проснулся от какого-то странного
ощущения. Ощущения того, что в самое ближайшее время должно произойти
что-то необычное, что перевернет всю его жизнь. И тут из-за деревьев
вышел человек.
Было что-то в нем до боли знакомое, но что, Головин пока не мог
понять. Он взял незнакомца на прицел, решив пока не выдавать своего
присутствия. Человек шел прямо на него, словно знал, где он прячется.
Отчего-то защемило сердце. Эта твердая походка, крупные мозолистые
руки, манера держать голову высоко поднятой были ему хорошо знакомы. И
хотя он не видел в темноте лица этого человека, сердце подсказало ему,
кто это был. И Головин опустил автомат.
- Батя?
Он был в той же самой одежде, в которой его забрали в тот
злополучный день. Взгляд его был суров, губы плотно сжаты. Он покачал
головой, и Головин услышал до боли знакомый и родной, но уже начавший
стираться из памяти голос:
- Ну что, сынок, помогли тебе твои немцы?
Он стоял перед ним, повесив голову, не смея поднять взгляда.
Хотелось броситься к отцу, обнять, но заглянуть в эти суровые глаза,
полные укора, было выше его сил. И он заговорил, пытаясь объяснить,
надеясь, что отец поймет его. О том, как исключили из комсомола, как
били потом на улице, о позоре и унижении в сталинских лагерях, о том,
как трудно и обидно быть сыном "врага народа"...
Отец слушал его, не перебивая, а когда он закончил, обнял его и
сказал, тяжело вздохнув:
- Знаю, трудно тебе пришлось. Но тебе ведь поверили, отпустили на
фронт, а ты...
- Я хотел отомстить, батя. За нас обоих...
- И как, отомстил?
Отец поставил вопрос, мучивший его уже давно. Чего добился он,
перейдя на службу к немцам? Сумел ли удовлетворить чувство мести?
Теперь он мог себе признаться, что ничего, кроме чувства горечи этот
шаг ему не принес. Другие боролись против захватчиков, не щадя своей
жизни, а он... Он оказался среди тех выродков, которые до войны сидели
в тюрьмах, грабили, убивали или же просто до поры до времени таились,
выжидая удобного случая, чтобы проявить свою звериную сущность. Эти
люди с приходом немцев повыползали изо всех щелей, став бургомистрами,
старостами, начальниками полиции, зверствуя на оккупированных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг