сталкивались и целые народы, и отдельные личности. Как правило, эти встречи
заканчивались трагически для менее развитых "партнеров". Все помнят, к чему
привело "общение" майя, Инков и атцеков с бандами конкистадоров,
североамериканских индейцев с завоевателями Дальнего Запада, аборигенов
Австралии с английскими колонистами, полинезийцев с экипажами Кука и
Магеллана и так далее, и так далее.
Принципиально иные примеры дает опыт построения социализма в
национальных окраинах бывшей Российской империи, где были сильны феодальные
отношения, а в ряде случаев даже родовые. Но и здесь ломка вековых
представлений - процесс трудный, мучительный, требовавший большой
осмотрительности и ответственности.
Так что фантастика в иных случаях оказывается совсем уж не такой
фантастической. Она только положила реальную модель под гигантскую линзу,
которая, может быть, несколько исказила контуры по краям, но зато увеличила
так, что суть поставленных автором проблем сразу бросается в глаза.
Легко убедиться, что подобные социальные и нравственные проблемы
оказываются куда важнее самой замысловатой умственной гимнастики со
спиралями и прочими геометрическими фигурами, которые обычно заканчиваются
подстреленным динозавром. В произведениях, озабоченных серьезной мыслью,
подобные "спирали" могут даже мешать, отвлекать. И тогда возникает желание
совсем избавиться от них. Так и поступили, например, братья Стругацкие в
романе "Трудно быть богом". Ведь по сути мы находим в нем самое настоящее
путешествие по времени, только на этот раз уже наши потомки поехали "в
гости" к модестусам мюнхам. В самом деле - мыслимо ли представить себе, что
на другой планете существует феодализм, столь детально напоминающий
средневековую Европу - такие же замки, такая же титулованная знать, такие же
инквизиторы, сжигающие ведьм на кострах? Да и цели, которые ставили перед
собой фантасты, не имеют ничего общего с космическими путешествиями, борьба
против тирании, насилия, обывательщины - все это, увы! - вполне земные
порождения.
Моральному сравнению разные эпохи подвергаются и в повести Л.Лагина
"Голубой человек". Хотя время, в которое попадает его герой, отделено от
наших дней не веками, а всего лишь десятилетиями, все же оно, может быть, не
менее далеко от нас, чем какое-нибудь средневековье. Наш современник,
советский юноша оказывается в Москве конца XIX века в окружении извозчиков,
урядников, лавочников, приказчиков, их превосходительств, дворянских
собраний и тому подобных давно забытых у нас вещей и профессий. Все это дает
повод для массы трагикомических приключений. Но каким ни диким кажется Юре
Антошину все окружающее, ему-то, конечно, известно, что за силы бродят
внутри русского общества, он ищет связей с рабочими кружками, с людьми,
составившими ядро будущей партии, которой предстоит совершить революцию.
Самый волнующий эпизод книги: Юра рассказывает умирающему революционеру
Сергею Розанову, что случится дальше с Россией, какой станет Москва в
шестидесятых годах XX века, и поет ему песню о матросе-партизане Железняке.
Как прекрасную сказку, воспринимает его слова человек, которому осталось
жить несколько часов. Но разве не за эту "сказку" он отдал свою жизнь? В
сущности, Антошин по отношению к Розанову находится в положении
писателя-фантаста, так уверенно рассказывающего о временах грядущих, как
будто он в них сам побывал. Наша воля - верить или не верить, ведь все равно
мы не сможем проверить лично, не сможем дожить до тех времен, которые
описаны во многих романах о будущем человечества. Но если бы мы потеряли
веру в то, что величайшие изменения в устройстве человеческой жизни и в
самом человеке возможны и осуществимы, наша жизнь, наши усилия во многом
потеряли бы свой смысл.
До сих пор речь шла о сочинениях серьезных, с мрачным, порою
трагическим колоритом. Хотя и они ведут свою родословную от Марка Твена,
пусть даже отталкиваясь от него, конечно, куда теснее с традициями "Короля
Артура..." связаны веселые книжки.
Особенно близок к "Янки из Коннектикута..." Джон Пристли в повести "31
июня". Подчеркнуто близок. Он выбрал ту же самую эпоху и отнесся к ней, как
и его великий предшественник, без излишней сентиментальности. Правда,
Пристли слегка усложнил сюжет - в его повести герои не только попадают из
настоящего в прошлое, но и современникам прославленного короля дана
возможность посетить наш век - принцессе Мелисенте довелось даже выступать
по телевидению. Подобно марктвеновскому герою английские - на этот раз -
парни не очень-то смущаются, попав в столь непривычную обстановку. Глава
рекламного агентства мистер Диммок был превращен в дракона, но это не
отразилось роковым образом на его деловых способностях - бизнес превыше
всего, и он продолжал диктовать безотлагательные корреспонденции своей
секретарше Пегги.
Но - при всем сходстве - повесть Пристли вдохновлена иной идеей.
Преследуя сатирические цели, английский прозаик не столько разделил, сколько
сблизил две эпохи, что символизируется забавной сценой свадьбы современного
художника-дизайнера и средневековой феодалочки, стол на этом торжестве одним
концом находится в прошлом, а другим - в сегодняшнем дне. И если посуда,
вина и официанты на разных концах стола резко отличаются друг от друга, то
представления о моральных ценностях отличаются не чересчур. И темные рыцари
VI века, и образованные бизнесмены XX быстро находят общий язык за столом
акционерного общества "Марлаграм, Диммок, Мальгрим и Пейли" по развитию
туризма в эпоху короля Артура. Авантюрист и пьянчуга бравый шкипер Планкет
оказывается словно бы в родной стихии на рыцарских турнирах, а тамошние
прекрасные дамы проявили живой интерес к нейлоновым чулкам и прочим
завоеваниям цивилизации.
К пародиям примыкает и "Фантастическая сага" Г.Гаррисона. Можно,
конечно, увидеть принципиальную разницу в том, что у Пристли перемещения
туда и обратно происходят при помощи волшебной палочки, а у Гаррисона
действует громоздкое, постоянно перегорающее устройство с торчащими во все
стороны радиолампами. На самом деле разницы нет. И если поменять
"технологии" местами, общий смысл обеих повестей изменился бы очень мало. С
пародийными же целями Гаррисон вводит в произведение традиционную путаницу с
временными петлями и даже рисует схемы для придания "научного" колорита.
Пародийна и вся ситуация, в результате которой открытие Америки викингами
оказывается инсценированным американской кинофирмой, воспользовавшейся
машиной времени, чтобы поправить свои пошатнувшиеся дела, один из героев
норвежских саг Торфин Карлсефни даже берет в жены голливудскую секс-бомбу
Слайти, а рожденный ею сын был зафиксирован в сагах.
Подобный же ход мы увидим в "Евангелье от Ильи" Варшавского кандидат
исторических наук Курочкин собрался в Иудею нулевых годов нашей эры
опровергать существование Иисуса Христа. Но события сложились так, что ему
самому пришлось выступить в роли мессии.
***
Для того, чтобы "научно" объяснить набеги на историю, был изобретен
специальный термин - "хроноклазм". Почти катаклизм! Возможность вмешаться в
уже прошедшее, увидеть живыми давно умерших людей, т.д. как раз самое
недопустимое и невозможное, для писателя самое ценное, самое необходимое.
Чаще всего только ради этого и нужна ему машина времени. После того как
положительно решен вопрос о технической стороне дела, обычно начинаются
очень пространные рассуждения на тему допустимо ли вмешиваться, добро это
или зло, какие последствия, какие потрясения грозят человечеству? На этот
счет существует целая радуга мнений, и можно даже расположить их в
определенной последовательности, наметив крайние точки. Так, на одном конце
нашего спектра будет находиться рассказ Рея Брэдбери "И грянул гром". Если
поверить автору, то даже самое невинное нарушение, нарастая по принципу
цепной реакции, может вызвать через множество лет самые решительные
изменения в мире.
Бабочки, случайно раздавленной в эпоху ящеров, оказалось достаточно для
того, чтобы, вернувшись в Штаты, герой обнаружил, что на президентских
выборах вместо либерала Кейта (как было при его отъезде) победил демагог и
фашист Дойчер. Вот как осторожно мы должны обращаться с прошлым, вот как
зыбки и неустойчивы основы добра и непрочны те маленькие завоевания, которых
добилось человечество. Достаточно ничтожной шалости, и все летит к чертям -
характерный для Брэдбери исторический пессимизм.
А на другом конце спектра мы можем поместить рассказ А.Бестера
"Человек, который убил Магомета". В отличие от рассказа Р.Брэдбери, он не
несет в себе сколько-нибудь значительной мысли, это всего лишь
непритязательная шутка. Никакое изменение в прошлом не даст никакого
результата - что там бабочка, человек укокошил Колумба, Вашингтона, Марию
Кюри, Ферми и т.д. Но как тяжелый маховик, история, знай себе, крутится.
Примерно ту же позицию занял Р.Шекли в рассказе "Три смерти Бена Бакстера".
Большинство же авторов занимают промежуточные позиции да, вмешательство
возможно, но нежелательно, хотя бы потому, что неизвестно, как оно отзовется
на будущем, т.е. на настоящем, может, и ничего не произойдет, а может,
станет, по гипотезе Брэдбери, и хуже. Не стоит рисковать. И вот учреждаются
различные Службы времени, Управления Безопасности, Стражи Истории и тому
подобные институты, которые призваны охранять прошлое от налетов неразумных
любителей. В рассказе Чеда Оливера "Звезда над нами" описывается погоня
одного из агентов таких служб за преступником, вознамерившимся перекроить
судьбу американских наций. Но преступник он только с точки зрения довольных
своей жизнью правящих групп. На деле же намерения у профессора Хьюза были
самые благородные. Он решил спасти американских индейцев от истребления
бандами Кортеса и других испанских завоевателей, для чего совершил хитрый
ход, тайком перегнав в докортесовское время табун лошадей. Как известно, на
американском континенте не было этих полезных животных, что сильно помогало
немногочисленным, но храбрым и наглым отрядам завоевателей в борьбе против
воинов Монтесумы. Если бы его отряды были привычны к лошадям, то, может
быть, Кортесу и не удалось бы так легко разгромить империю ацтеков. Именно
это и намеревался совершить герой повести Оливера вооружить Мон-тесуму
конницей.
Агенту по охране времени удалось выполнить свою задачу, но он сам не
убежден, что был обязан выполнить приказ. В самом деле, где доказательство,
что существующая на американском континенте цивилизация лучше той, которая
сложилась бы, если бы головорезы Кортеса были своевременно сброшены в море?
Благие намерения, подобные намерению профессора Хьюза, всегда должны
терпеть неудачу в произведениях, иначе их авторам пришлось бы объяснять,
почему мы не видим плодов столь желанных изменений.
Иногда композиция таких книг строится по-иному. Сначала описывается
другая, не похожая на нашу действительность, а уж потом - возникшая в
результате вмешательства наша, имеющаяся в наличии. Именно так написан
рассказ Севера Гансовского "Демон истории". Позиция автора сводится к тому,
что вмешательство может изменить какие-то детали, но закономерности
исторического процесса все равно возьмут свое. Попытка предотвратить
появление фашизма в Европе, убив диктатора Астора в юности, приводит лишь к
тому, что на его месте появляется Гитлер.
А вот Айзек Азимов не согласен с таким подходом. Как и Брэдбери, он
считает, что достаточно небольшого воздействия, чтобы вызвать кардинальные
перемены практически каждый раз возникает новая действительность. По его
терминологии - это МНВ - Минимально Необходимое Воздействие, которым может
быть заглохший мотор или какая-нибудь порванная в подходящий, точно
высчитанный момент ленточка. Но в отличие от Брэдбери Азимов полагает, что
такое воздействие вовсе не ухудшает, а наоборот, улучшает историю,
исправляет ее, сглаживает шероховатости. Впрочем, я говорю неточно - так
считает не автор романа "Конец Вечности", а его герои, задавшиеся целью
сделать человеческую историю совершенной, идеальной.
Создается мощная организация - "Вечность", которая регулярно
прихорашивает историю, начиная с XXI века (ниже в своих колодцах времени они
опуститься не могут, поэтому наши века остаются неисправленными). Члены этой
организации беспрепятственно шастают по векам наподобие пожарной команды не
загорелось ли где-нибудь? Им удалось предотвратить войны, эпидемии,
несчастные случаи и т.п. Занимаются они мало-помалу и экономикой,
организовав межвековую торговлишку "В 482-м (столетии. - В.P.) существовало
сильное стремление увеличить экспорт тканей из целлюлозы в столетия,
лишенные лесов, вроде 1174-го, однако встречное предложение о поставках
копченой лососины вызывало серьезные возражения"...
Вроде бы очень полезная организация, чьи действия следует всячески
приветствовать.
Но писатель отвечает совершенно категорически нет! Во-первых, он
подчеркивает крайне недемократический характер "Вечности", этакого
наднационального правительства, которое никем не уполномачивалось, но по
собственному разумению вершит судьбами людей и решает, что для них хорошо и
что плохо. Люди в большинстве даже не знают, что их кто-то опекает, что
действительность это нечто зыбкое и мимолетное, что любой человек может
внезапно исчезнуть в результате изменившейся действительности.
Но главное даже не в этом. С пути человечества постоянно убираются все
мало-мальски серьезные препятствия, и это приводит к тому, что оно начинает
жить как будто в невидимой теплице, благополучное, изнежившееся и
безынициативное. Так, например, "Вечными" было решено однажды, что полеты в
космос никому не нужны, и поэтому на корню губятся порывы, регулярно
возникающие в каждом столетний.
Человеческая история, конечно, нуждается в исправлениях, однако не
задним числом и не такими методами. Никакая оторванная от народов власть не
может принести пользы, даже если руководители этого сверхправительства и
обуреваемы самыми лучшими побуждениями.
Правда, по Азимову, получается, что деспотия "Вечности" длилась на
Земле чрезмерно долго, понять, в чем дело, и сбросить с себя ее гнет люди
смогли только в тех веках, порядковый номер которых обозначается не двух-,
не трех- и даже не четырехзначными числами.
Своим романом Азимов как бы отвечает коллегам по западной фантастике,
которые, не видя средств и сил в окружающем, уповают на посторонние факторы
для спасения человечества, вроде пришельцев из космоса или из будущего.
Итак, мы как будто пришли к мысли, что история слишком хрупкая штука,
чтобы в нее можно было безнаказанно вламываться. Значит, невмешательство?
Даже если ты и попал в прошлое, стой смирно, оставайся безучастным
наблюдателем, что бы вокруг тебя ни творилось? Так?
Что из этого может получиться, рассмотрел Генри Каттнер в рассказе
"Лучшее время года". На город должно обрушиться страшное бедствие, - сюда
рухнет гигантский метеорит, о чем жители городка, естественно, не
догадываются, а выходцы из будущего не говорят им ни слова, решив позабавить
себя роскошным зрелищем, пощекотать нервишки "последним днем Помпеи". И вот
респектабельные туристы прибывают в обреченный город. Им ничего не стоит
избавить от огненной смерти сотни тысяч людей, для этого достаточно просто
предупредить их, чтобы заблаговременно эвакуировать из опасной зоны. Но
паломникам строго-настрого запрещено вмешиваться в историю, и они заняты
тем, что отбивают друг у друга дома с наилучшим обзором, вызывая у жителей
откровенное недоумение с чего бы это явно не стесненные. В средствах
чужеземцы борются за какие-то невзрачные квартирки на окраинах, хотя в
центре есть множество роскошных отелей.
Трудно себе представить, что человечество может состоять из
распоследних мерзавцев и эгоистов, опустошивших в погоне за изысканными
удовольствиями свою душу. И не по будущему, а по настоящему бьет Каттнер, он
недвусмысленно отвечает на вопрос, к какому моральному падению ведет
политика "хаты с краю".
А к чему может привести вмешательство, мы уже видели. Итак - тупик. Не
вмешиваться - невозможно, и вмешиваться нельзя. Счастье в том, что эта
альтернатива существует только на бумаге, и никогда люди не встанут перед
необходимостью решать ее на самом деле. Иначе человечество оказалось бы
перед опасностью серьезных потрясений, могущих разрушить все здание
цивилизации. Но в руках фантастов эта конфликтная ситуация, как мы уже тоже
видели, служит верным оружием для исследования не столько будущего, и уж,
конечно, не прошлого, сколько настоящего, и прежде всего волнующих нас
нравственных проблем - что такое ответственность людей перед собственной
совестью, перед другими людьми, перед будущими поколениями, перед историей.
Таков глубокий человеческий смысл, который таится в мудреном наукообразном
словечке "хроноклазм".
***
Впервые этот термин прозвучал в рассказе Джона Уиндема. (Рассказ так и
назывался). Но автор не претендовал на глобальные сдвиги, он воспел любовь
девушки из будущего к нашему современнику. Вечная тема искусства - любовь,
которая уже ломала всяческие преграды - сословные, имущественные,
национальные, территориальные, возрастные - нашла новую, неожиданную область
распространения - научную фантастику. Теперь перед всепобеждающим
общечеловеческим чувством не устояли и столетия, разделяющие любящие сердца.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг