А все-таки - относится ли к научной фантастике Веркор? Можно ли,
например, включить его роман в подписную "Библиотеку современной
фантастики"? По-моему, можно.
Однако ни Веркор, ни издательство не выставили рубрику "Научная
фантастика" на титульном листе книги. К. Наумов, автор обстоятельного
предисловия, ни разу и не вспомнил о существовании такого рода литературы.
Мало того, я встретил и прямое отрицание принадлежности этого романа к
научной фантастике: "...Мы отделяем научную фантастику... от
философско-фантастичесних романов типа Веркора..." [О литературе для детей",
стр. 116], - заявляет Евг. Врандис. Что же мешает стороннику научной
фантастики отнести к ней Вернора?
Мысль, высказанная Евг. Брандисом, находит мощную поддержку в словах
самого Веркора: "Я не рассматриваю свои романы как фантастические".
Почему же?
Может быть, ситуация, нарисованная французским писателем, настолько
невероятна, что ее никак к научной фантастике и не причислишь? Отнюдь нет. В
книге есть все необходимые признаки научно-фантастического жанра: выдвинута
совершенно не противоречащая науке гипотеза о существовании на Земле в
настоящее время "недостающего звена" - полулюдей, полуобезьян. Им присвоено
даже латинское наименование Paranthropus Erectus. И весь сюжет книги начиная
с ее заголовка неразрывно связан с историей тропи. Не будь тропи, не было бы
и романа. Я уверен, что если бы в конце концов "снежный человек" позволил
себя обнаружить, то многие эпизоды из веркоровской книги незамедлительно
стали бы реальностью.
Может быть, дело в том, что гипотеза о тропи для Веркора лишь
литературный прием, нужный писателю не сам по себе.
Но как тогда относиться к словам Евг. Брандиса в той же статье: "...и
фантастика, превращенная в прием, остается в наше время научной
фантастикой"? [ О "литературе для детей", стр. 121. ] Очевидно, дело
все-таки в эпитете "философский", который, несомненно, применим к роману
Веркора. Сам Веркор считает, что фантастический прием нужен ему для того,
чтобы пробить брешь в привычном круге читательских представлений,, "а через
эту брешь добиться нового видения вещей" [ P. Daix, Vercors et fantastique.
"Les lettres franfaises["Вопросы литературы", 1063, Ns 7. ], 6-12 апреля
1961 года. ].
Но ведь это и есть главная - вероятно, даже надо сказать,
единственная - задача фантастики. Иначе что же получается: если писатель
борется с помощью фантастики за решение больших философских проблем, то
обращение к ним выводит автоматически его з.а рамки фантастического жанра?
Вот здесь-то и проявляется ограниченность наиболее распространенного
толкования "научной фантастики". Книги, которые должны были бы занять
достойное место в фантастической литературе, оказываются вообще за ее
пределами.
Вот еще пример: "Туннель" Бернгарда Келлермана. "Туннель" тоже не
фигурирует в списках фантастической литературы. Но ведь это же, несомненно,
научная и даже научно-техническая утопия, распространенный в фантастике
жанр. Что мешает отнести этот роман к ней? Видимо, опять-таки соображения о
том, что в романе Келлермана - широкий социальный фон, точно очерченные
образы, не уступающие его героям из нефантастических книг, - словом, то,
чего мы не привыкли видеть в обыденной "научной" фантастике. Примерно то же
можно сказать об антифашистской утопии Синклера Льюиса "У нас это
невозможно".
Еще пример - из советской литературы - "Бегство мистера Мак-Кинли"
Леонида Леонова. За исключением статьи И. Роднянской, ни в одном обзоре
успехов советской фантастики последнего десятилетия я не нашел даже
упоминания об этом политическом памфлете, написанном по всем правилам
научно-фантастического жанра. Чего стоит один "коллоидальный газ", например!
Может быть, само имя Леонова препятствует? Леонов и научная фантастика,
совместимые ли это понятия? Но вспомним "Дорогу на океан", вспомним
романтическую утопию в лирических отступлениях этого романа, вспомним
великолепный образ Океана - вместилища будущего, которым освящены и
осмыслены поступки наших современников, строящих это будущее. Леонов,
например, предсказал полет космонавтов, хотя его утопия, конечно, отмечена
печатью сурового предвоенного десятилетия.
Остается предположить, что отнести "Бегство мистера Мак-Кинли" к
фантастике опять-таки препятствует непривычный в этом виде литературы
психологизм, близкий к Достоевскому.
Все это наводит на такое соображение: не слишком ли мы занаучили нашу
бедную фантастику, ограничивая "Человеком-амфибией" ее воздействие на
литературу? Не превратили ли мы сами ее в некий клуб для избранных, куда
закрыт доступ высшему литературному обществу? Не скучно ли танцевать в таком
клубе одним научным Золушкам без изящных принцев?
Конечно, роль и место фантастического элемента в произведении различны.
Все зависит от того, насколько органично такой элемент входит в
художественную ткань произведения. Это, собственно говоря, и определяет:
признавать данное произведение фантастикой или не признавать.
Сравним с этой целью два произведения, в которых собственно
фантастический элемент не очень велик, но одно из которых целиком
принадлежит к данному жанру литературы, а второе столь же бесспорно не
принадлежит. ; Сначала речь пойдет о рассказе "Калейдоскоп" Рэя Брэдбери, на
мой взгляд, одном из лучших рассказов одного из лучших современных писателей
Америки. Книги Р. Брэдбери включили в себя такой огромный комплекс идей,
мыслей, настроений, сомнений, споров и радостей современной Америки, что ему
может позавидовать любой самый вдумчивый наблюдатель общественных нравов.
При всем том действие его рассказов чаще всего происходит вовсе не в
сегодняшней Америке, а или в более или менее отдаленном будущем, либо вообще
вне Земли. Он признанный стилист (его отрывки входят в хрестоматии по
английскому языку), вдумчивый психолог, тонкий лирик. Возникает вопрос: а
зачем ему нужны все эти Марсы и Фаренгейты, занялся бы себе "серьезной"
литературой. Но очевидно, фантастика раскрывает перед писателем такие
возможности, которых нет у других жанров.
Сюжет "Калейдоскопа" несложен и раскрыт в двух начальных фразах: "От
первого же толчка ракета раскрылась сбоку, точно вспоротая гигантским
консервным ножом. Людей выбросило в пустоту, и они рассыпались, извиваясь,
точно десяток серебристых рыбешек..." Они все живы и до поры до времени
невредимы. Но надежды на спасение никакой. Обреченные космонавты точно
стекляшки в гигантском калейдоскопе разлетаются в разные стороны. У них
работает радиосвязь, и они могут обмениваться впечатлениями друг с другом -
это все, что им осталось.
О чем рассказ? О завоевании космического пространства? Об очередном
приключении покорителей космоса (распространенная, едва ли не лидирующая
тема в фантастике)?
Нет. Это произведение об отчужденности, о воистину страшном одиночестве
людей. Оно, это одиночество, шло за ними из того общества, из которого
космонавты вышли сами. Они в общем-то неплохие парни, и, если бы была
возможность, не бросили бы друг друга на произвол судьбы. Но, очутившись в
безвыходном положении, они оказались наедине с собой. Они уже не могут
рассчитывать на поддержку, хотя бы только моральную, товарищей, это чужие
люди, не способные понять друг друга. Больше того: "- О чем бишь мы
толковали, Холлис? - продолжал Эплгейт. - А, да, вспомнил. Тебя я тоже
ненавижу. Да ты и сам это знаешь. Давным-давно знаешь... Это я тебя
провалил, когда ты пять лет назад добивался места в Ракетной компании..."
Правда, в последние минуты человечность все же берет верх, и они находят
достойные слова для прощания, но сути дела это не меняет, каждый умирает в
одиночку, как и жил. Последние мысли Холлиса - о бесцельно прожитой жизни, о
том, что от него не было никому никакой пользы, о том, что уже ничего не
успеть, ничего не поправить. Он мечтает хотя бы о том, чтобы пепел его,
сгоревшего в атмосфере, пусть малой щепоткой упал бы на земные поля.
Возможно ли представить себе рассказ на сходную тему без фантастики,
без космоса, метеоритов, скафандров? В принципе возможно и, вероятно,
нетрудно даже припомнить такие произведения.
Но ничто на Земле, даже безбрежность океана, не может сравниться с
безбрежностью космоса, с окружающей Холлиса пустотой, которую невольно
сопоставляешь с опустошенностью его души.
Кроме того, у потерпевшего крушение в океане оставалась бы до конца
пусть слабая надежда на спасение, оставалась бы возможность борьбы за
спасение. Здесь это исключено. Человек остался один на один со вселенной.
Ему ничто не мешает полностью подвести итог своей жизни и, пусть в последнюю
минуту, понять, что такое подлинные ценности.
Все изображенное в рассказе Брэдбери для читателей ничуть не меньшая
реальность, чем реальность любого другого художественного произведения,
рассказывающего о вещах, заведомо возможных. Этот рассказ так же правдив,
как и любое другое реалистическое произведение. Такова подлинная фантастика,
фантастика больших чувств и мыслей. В. ней фантастическое нельзя отрывать от
действительного, невозможное от возможного. Они - одно целое.
А теперь обратимся к роману Даниила Гранина "Иду на грозу".
Не надо думать, что здесь-то фантастика совсем ни при чем.
Фантастический элемент в романе есть. Ведь дело, которым заняты герои
романа, исследователи грозовых облаков, - самая настоящая научная
фантастика. Этим не только не занимается современная геофизика, но, кажется,
и не собирается заниматься. Впрочем, что значит не занимается? Исследование
любого явления природы представляет интерес для ученых, но масштабы
практической ценности и необходимости таких исследований в романе сильно
преувеличены.
Между тем критики, писавшие о романе, - а о нем писали много, -
спокойно прошли мимо раздумий о том, чем, собственно, заняты герои книги. И
критики были правы. Эта сторона дела органически в сюжет не входит; те же
самые проблемы, которые поставил Д. Гранин в своем романе, вполне можно было
бы поставить и на другом, вполне реальном научном материале.
Но если было бы так уж все равно, зачем же писателю понадобилось
обращение к фантастике? (Кстати сказать, в "Искателях" мы встречаемся точно
с такой же картиной. Локатора, над которым бьются гранинские изобретатели,
если не ошибаюсь, не существует и по сей день. Следовательно, мы имеем дело
не со случайным, а с осознанным и повторяющимся приемом.) Я совершенно не
согласен с А. Шаровым, который утверждает: "Внимательно изучив физику,
вообще современную советскую науку, писатель "пересаживает" ее деятелей в
третьестепенную для физики, но зато доступную восприятию неподготовленного
читателя область изучения грозы. Читатель избавляется от необходимости
напрягаться, чтобы понять научную сторону предмета" [ "Вопросы литературы",
1964, © 8, стр. 61. ]. Я не верю, что Д. Гранин остановился на геофизике,
убоявшись трудностей квантовой механики. Дело совсем не в этом. Писателю
понадобился образ грозы как символ непокорной, воистину грозной силы, с
которой вступил в единоборство человек, вспышки гранинеких молний ярко
озаряют столкновения людей. Это как раз обратно тому, что утверждает А.
Шаров: не незаметную, третьестепенную область науки выбирает писатель, а
наоборот - он создает такую, которая приподнимает и романтизирует его
героев. Именно об этом говорит и название книги.
Я еще раз обращусь к Р. Брэдбери, к его рассказу "Были они смуглые и
золотоглавые". Это рассказ о том, как Марс переплавляет в своем горниле
землян; его почва, его воздух, его вода преображают все земное - трава
приобретает нежно-лиловую окраску, женщины становятся красивыми и молодыми,
у всех появляется коричневая кожа и золотые глаза. Откуда-то они узнают
старинные и никогда им не ведомые марсианские слова и превращаются в
марсиан, оставаясь людьми. Вот так и научная тематика должна быть
переплавлена в горниле художественности, пока она не потеряет своего
наукообразия и не примет приличествующий художественной литературе облик.
Надо сказать, что это нелегко, как вообще нелегко создавать искусство слова.
Создавать научную фантастику "тускарорского" типа значительно проще. А спрос
она все равно находит.
Однако если и можно иногда простить литературную недостаточность автору
иной свежей, оригинальной гипотезы (иногда привлекает и просто игра ума),
что же можно сказать еще об одной, весьма своеобразной отрасли нашей научной
фантастики, фантастики, в которой нет ни фантазии, ни литературы. Возьмем,
например, наиболее известную (в некотором смысле слова можно даже сказать -
лучшую) трилогию Вл. Немцова о двух молодых людях - Вадиме и Тимофее. Два
свидетельства по части того, как в трилогии обстоит дело с фантастическим
началом.
Вот что сообщает издательская аннотация: "В романе "Альтаир" молодые
люди отправляются в погоню за исчезнувшим телевизионным передатчиком, в
повести "Осколок солнца" они попадают на "зеркальное поле", где проводятся
опыты использования солнечной энергии, в романе "Последний полустанок"
претерпевают всяческие приключения на Земле и в космосе..." [В л. Немцов,
Альтаир. Осколок солнца. Последний полустанок. М., изд-во "Советский
писатель", 1965, стр. 4. ] Поясню, что под приключениями в космосе не надо
понимать полет на другие планеты (хотя Земля и написана с прописной буквы),
просто друзья перелетели из-под Киева на Кавказ, случайно (и
неправдоподобно) попав в летающую лабораторию, нечто вроде
модернизированного дирижабля. Итак, фантастика о дирижаблях.
Впрочем, как мы сейчас увидим, даже сам автор не решается назвать свой
роман фантастическим.
Вот что говорит автор (хотя и в третьем лице): "Первые две книги автор
назвал научно-фантастическими, а потом, убедившись, что фантастики в них
мало и повествуют они о сегодняшнем дне, автор написал в подзаголовке
третьей книги просто "роман".
(Уточню логику: убедившись, что фантастики мало в первых двух ннигах,
автор снимает рубрику с третьей. - В. Р.) Автор считает своим долгом
предупредить, что в них нет полетов в дальние галактики, нет выходцев с
других планет, нет всесильных роботов... Автор не берется предугадывать,
какой будет техника через много лет, - жизнь часто обгоняет мечту. Но как
хочется помечтать о чистых сердцах и о том, как бы сделать всех людей
хорошими!" Желание сделать всех людей хорошими можно только поддержать, а в
том, что фантастики маловато, собственно говоря, никакого преступления нет.
Как известно, можно писать неплохие книги и совсем без фантастики. Но раз
автор "не берется", может быть, не стоит и претендовать на титул "научного
фантаста". Очевидно также - это следует из слов самого Вл. Немцова - что к
его произведениям надо подходить с меркой требований самой обыкновенной
прозы. Ведь фантастики в них ничуть не больше, а то и меньше, чем у Д.
Гранина.
Но появление такой книги среди обычных романов, без защиты броневым
щитом - "научная фантастика", почти невозможно.
Я приведу только одну цитату, показывающую "объемность" психологических
характеристик немцовских "чистых сердец": "Многие девушки высмеивали редкую
прямолинейность Багрецова, его искренность и полное отсутствие дипломатии. А
у него это было нечто вроде жизненного принципа. Он считал, что хитрить
можно лишь в борьбе с врагом, да и то это называется не хитростью, а
стратегией. Он учился играть в шахматы, но безуспешно - ведь там нужно
придумывать разные комбинации, а у него такого таланта не было. На
футбольном поле он никак не мог оценить искусства технических игроков с их
обманными движениями: финтами, уловками. Конечно, игра есть игра, но внутри
поднималось что-то вроде протеста..." И так страница за страницей, огромные
тома... Переиздание за переизданием, вот что делает маленькая рубрика! А
ведь еще Иоганнес Бехер говорил: "Нельзя забывать, что наряду с реализмом,
натурализмом, символизмом, экспрессионизмом (научной фантастикой. - В. Р.) и
прочими измами существует еще кое-что - оно не укладывается ни в одну из
этих рубрик, а попросту говоря, находится по ту сторону всех "измов" и
ничего общего с ними не имеет, потому что оно просто-напросто плохо".
НАСТОЯЩЕЕ ЧЕРЕЗ БУДУЩЕЕ
Существует еще одна точка зрения на фантастику как на литературу,
которая по преимуществу должна заниматься раздумьями о будущем. Что ж,
действительно, будущее - наиболее частое и, так сказать, наиболее органичное
время действия для фантастики.
Конечно, не надо далеко ходить за примерами, чтобы обнаружить
фантастические книги, например, о настоящем (тот же "Человекневидимка"), но
безусловно справедливо утверждение, в котором подлежащее и сказуемое
поменялись бы местами: произведения, действие которых отнесено в будущее, -
это всегда в той или иной мере фантастика.
Я не случайно употребил такую неуклюжую формулировку, вместо того чтобы
сказать просто "произведения о будущем". Дело в том, что выражение
"произведения о будущем", в сущности, только метафора. Любое "произведение о
будущем" - это прежде всего произведение о настоящем. Пусть даже автор и
вправду старается уловить, предугадать пути развития человечества, все
равно, помимо ли его воли или - что значительно чаще - в полном соответствии
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг