реалистической" [О, литературе для детей", стр. 182.]. Ну, вот мы и
вернулись к спору, который состоялся на брюссельбком телевидении, выслушав
мнение одного из "критиков от фантастики". Смотрите, какая получается
стройная концепция.
Англо-американская фантастика становится все менее научной (менее
ненаучной-антинаучной, все та же логическая цепочка).
Причем об этом "свидетельствуют они сами". В то же время советская
делается все более научной. В такой концепции на первый взгляд есть Даже
определенный идеологический смысл.
Но давайте вдумаемся. О чем говорится в приведенной выше цитате
английского критика: вместо описания звездолетов фантастика занялась
политикой, экономикой, этикой и т. д. А что такое политика, экономика, этика
в применении к художественной литературе?
Это отношения между людьми в обществе. Англо-американская фантастика
(конечно, только в лице ее лучших представителей) шла от преодоления
традиций "космической оперы", то есть костюмированного маскарада в
галактических масштабах, сопровождающегося чудовищными войнами и самыми
невероятными приключениями земных и иных красавиц (наиболее ярким
представителем "космической оперы" был небезызвестный автор "Тарзана" Эдгар
Берроуз).
И только когда она занялась действительно отношениями между людьми,
возникающими в результате тех или иных открытий или преобразований, когда
она стала (разумеется, опять-таки в соответствии со своим мировоззрением)
выяснять возможное влияние развития науки на общество, когда она занялась
социальной критикой, только тогда и выдвинулись в ее среде такие фигуры
мирового плана, как Брэдбери, Шекли, Кларк, Азимов...
А что означает утверждение, что фантастика становится все более
реалистической? Оно равноценно утверждению, что она становится все менее
фантастической - иными словами, теряет право называться своим именем. Ясно,
что предположение о возможности каких-нибудь вулканных турбогенераторов куда
более и научно и реалистично, чем предположение о такой молекулярной
перестройке вещества, при которой твердые тела становятся проницаемыми.
На первом построена унылая повесть А. Днепрова "Тускарора", на втором -
увлекательный роман Е. Войскунского и И. Лукодьянова "Экипаж "Меконга", на
мой взгляд, одно из лучших произведений современной фантастики для детей.
Могут сказать, что такое сопоставление неубедительно, так как речь идет
о разных авторах с разной степенью таланта. Но дело здесь не в таланте, так
как и у Днепрова есть вещи, превосходящие "Тускарору", и у бакинских
писателей - уступающие "Меконгу".
Можно привести в пример и Алексея Толстого. Любому из сторонников
научности "Гиперболоид инженера Гарина" должен представляться куда более
научным (а следовательно, по мнению И. Майзеля, и реалистичным), чем
"Аэлита". Что ж важнее, что ценнее?
По-моему, двух мнений быть не может. Ведь не случайно эта
нереалистическая марсианская девица продолжает жить и за пределами романа.
Недаром ее именем называют кафе, в ее честь слагают песни. Да ей впору
памятник поставить, как Тому Сойеру или Шерлоку Холмсу и другим литературным
героям. Так что вопрос о реализме в фантастике не решается столь
прямолинейно...
Рассуждения подобного рода о том, что фантастика должна быть как можно
более реалистичной, однажды уже завели наших писателей в глухой тупик теории
"ближнего прицела".
Все это вовсе не означает, что фантастика есть нечто оторванное от
реализма и противостоящее ему. Но реалистичность фантастики не в рабском
следовании за естественными науками. Фантастика всегда была и будет, пока
она будет существовать, литературой, поражающей смелостью воображения,
неожиданностью ситуаций, парадоксальностью мышления. Куда более справедливо
упрекнуть наших писателей в робости, в бедности их выдумки, в том, что
зачастую они движутся по наезженным колеям, хотя и называют это движение
красиво звучащим словом "экстраполяция".
В отличие от прочих писателей фантаст имеет не только свободу в выборе
площадки для игры, но и возможность самому сконструировать эту площадку.
Однако сама игра ведется по правилам, установленным для всей литературы, и
менять их в ходе дела никому не разрешается. Именно здесь, на площадке,
проверяется реалистическое мастерство писателя-фантаста. Но можно ли вообще
говорить о реализме того, чего никто не видел, чего никогда не было и,
возможно, никогда не будет?
Не хочу особенно упрощать себе задачу, проводя мысль о том, что для
героя фантастических произведений - скажем, космонавта, высадившегося на
Луну (беру самый скромный случай), обстоятельства, окружающие его, станут
такими же типическими, как и те, которые окружают нас на Земле. Ведь он
будет постоянно находиться в этих обстоятельствах, они станут его бытом. И
даже встреча с неожиданным не будет для него полной неожиданностью, ибо уже
и сейчас психологи готовят космонавтов к возможности такой встречи. Ну,
пусть даже обстоятельства будут исключительными, невероятными,
неповторимыми. И в этих условиях надо остаться верным правде характера,
логике образа, закономерности всех вытекающих вымышленных обстоятельств,
следствий. Стремление к полной достоверности, несмотря на всю фантастичность
посылки - вот что должно отличать настоящую художественную фантастику. Ведь
и вводится вся эта условность, фантастичность для того, чтобы заострить,
гиперболизировать черты реальной жизни, с большей остротой задеть различные
стороны действительности. Фантастика и рождена действительностью и
обращена -к ней.
Почему уэллсовская "Война миров" стала одним из самых известных
произведений мировой литературы, краеугольным камнем современной фантастики?
Именно потому, что писатель с дотошностью историка, не пренебрегая и мелкими
деталями, проанализировал все возможные следствия из своей заданной посылки.
"Война миров" отличается жуткой правдоподобностью; читая ее, трудно
стряхнуть с себя наваждение, нашептывающее, что так оно все и было. Недаром
радиопостановка "Войны миров" в Америке вызвала панику. Именно поэтому мы
находим в книге Уэллса столь много соответствий как тому, что происходило в
мире во время создания "Войны миров", так и тому, что произошло за те
семьдесят лет, которые миновали после ее появления. Я не уверен, что "Войну
миров" надо называть научной фантастикой, да так никто и не решается ее
называть, но я совершенно уверен, что эта книга создана по законам реализма.
В уже цитированной статье М. Лазарев грозно вопрошает: "...Хотелось бы
услышать ясный ответ: на какой основе возможна нынче фантастика, кроме
научной?" [О литературе для детей", стр. 203] Охотно отвечаю: "нынче" (как и
в прошлом, а также и в будущем) фантастика возможна на одной основе: на
художественной. Произведениям же "чисто" научной фантастики я, признавая их
существование, отказываю в праве называться художественной литературой. Или
техницизм, или человековедение. Приходится выбирать.
.И К ЧЕМУ ЭТО ПРИВОДИТ
Спорами по поводу термина, может быть, и не стоило бы заниматься, если
бы постоянное подчеркивание, выделение слова "научная" не приводило на
практике к таким последствиям, которых вряд ли добиваются даже некоторые из
стойких защитников научности нашей фантастики.
Во-первых, смещаются всякие критерии в подходе к произведениям, в их
анализе. Становится совершенно непонятным, за что надо хвалить писателей, за
что критиковать. Вот какую сентенцию, например, можно прочитать в одной из
статей А. Днепрова: "То, что нарисовано у Ст. Лема в романе "Возвращение со
звезд", не вызывает никаких научных возражений" [ Журнал "Молодой
коммунист", 1964, ЛЬ 12, стр. 47. ]. Неужели возможно произнести такие слова
по поводу произведения, которое и написано-то специально для того, чтобы
вызывать одни возражения? Неужели читателя "Возвращения со звезд" должен
волновать вопрос, можно или нельзя в действительности осуществить
"бетризацию" человека, приводящую к его духовной кастрации? Автор старался,
чтобы читатель не только поразмыслил над нравственно-философской проблемой,
но и подумал о преступности неизвестно к чему могущих привести экспериментов
над человечеством. Но, вместо того чтобы раскрыть, зачем, с какой целью Ст.
Леи изобразил в романе стадо зажравшихся мещан, А. Днепров размеренно
продолжает изучать вопрос, вполне ли научно писатель это сделал: "Вероятно,
польский писатель придумал "бетризацию" под влиянием ведущихся
нейрофизиологических опытов по отысканию в мозге животных различных
центров... Нет никаких оснований считать, что в мозге нет центра злобы,
центра ярости, центра мести". Вот к чему сведен смысл одного из самых
гневных, самых печальных и во многом спорных произведений современной
фантастики.
А. Днепрову случалось высказывать и следующее: "Только люди, не
интересующиеся наукой, ищут в научно-фантастическом произведении
захватывающий сюжет и "чисто - литературные" достоинства...[ Журнал "Молодая
гвардия", 1964, 1. стр. 153. ][" Почему "чисто литературные" достоинства
попали в иронические кавычки? Какие еще достоинства должны искать "люди" в
фантастической литературе? "Добросовестные научные знания", по выражению
автора статьи? Не лучше ли для этого все же прочитать хорошую
научно-популярную книгу?
К счастью, в собственном творчестве А. Днепрова писатель временами
побеждает теоретика. Но бывают случаи, когда теория и практика той "научной
фантастики", о которой идет речь, сливается в одном произведении. Тогда
появляется "Неизвестная земля" Н. Томана.
Недостатки, свойственные этому жанру, здесь особенно выпячены.
Существует, например, такой камень преткновения для подобных повестей:
как сообщить читателю необходимый объем справочных сведений, без которых ни
один научный фантаст обойтись не может? Просто так- "от автора"? Да это
вроде бы очень уж нехудожественно. Правда, Жюль Берн позволял себе длинные
познавательные отступления. Но Жюль Берн жил в другие времена, когда
научно-популярной литературы не существовало, и ему приходилось выполнять по
совместительству и функции популяризатора. И нельзя сказать, что это самые
увлекательные страницы его повестей.
Современный читатель обычно их пропускает. Нынешний научный фантаст
популяризатором себя не считает, поэтому он возлагает на себя суровую
обязанность преподносить все в художественном виде. Так возникают
непринужденные диалоги, в которых герои получают друг от друга массу
информации. Нужды нет, что разговор ведут, как правило, крупнейшие,
гениальнейшие ученые, а сообщают они собеседнику факты, выписанные из Малой
Советской Энциклопедии (ничего иного читатель и не поймет). Но собеседник
академика искренне восхищен эрудицией партнера и тут же начинает выкладывать
ему и свои, столь же глубокие знания. Иногда этот прием модифицируется в
виде лекций, ежели перед академиком оказывается менее подготовленный
товарищ. Обязателен только легкий разговорный стиль (возвращаемся к
"Неизвестной земле"):
"- А, мистер Шерлок Холмс! Давненько мы с тобой не виделись... -
улыбается сын отцу, на что отец отвечает сыну:
- Наблюдение над силой тяжести и сейсмическими волнами свидетельствует
о том, что колоссальная масса этого льда вдавила земную кору в районе
Антарктиды глубоко в недра планеты. Если бы можно было снять эту ледяную
нагрузку, то поверхность скальных пород поднялась бы там в среднем на тысячу
пятьсот - тысячу шестьсот метров. А это вдвое превышает среднюю высоту всех
континентов нашей планеты. Понимаешь теперь, какая это тема для фантаста?"
Еще крошечная выдержка из столь же непринужденного разговора на пляже:
"Земля тоже жидкая, но не в буквальном смысле, а лишь вследствие ползучести
ее вещества и длительности воздействия на него центробежной силы. В этом-то
и состоит противоречивость свойств вещества Земли..." Но писателю все же
кажется, а вдруг читатель не догадается, что его герои очень эрудированные
люди. Поэтому вводится дополнительный штрих: "Э, да у вас тут целая
библиотека! И довольно пестрая: Ворн, де Бройль, Гейзенберг, Ландау...
Амбарцумян, Шкловский, Шепли... Ну, а Колмогоров, Анохин, Эшби?.. Ну, а это
вам зачем? - раскрывает он толстую книгу Гарри Уэллса "Павлов и Фрейд". -
Ба, да тут еще и избранные работы Павлова и "Философские вопросы высшей
нервной деятельности"..." Есть еще одна черта, которая настолько характерна
для научнофантастических произведений такого рода, что прямо хоть вводи ее в
определение. Фантастика переходит в весьма наивный детектив, в котором
участвует иностранный (как правило, американский) шпион-разведчик,
пытающийся выкрасть научные секреты у героев произведения. Этот штатный
персонаж обыкновенно изображается как личность крайне низких умственных
достоинств - короче говоря, законченный болван, ловля которого доставляет
истинное наслаждение автору и его персонажам. Единственное, чему
удивляешься: почему они его не разоблачат сразу, а терпеливо ждут до конца
книги [Любопытно, что данный сюжетный ход имеет довольно давнюю историю.
Первое использование американского (именно американского) шпиона в нашей
фантастике, по моим наблюдениям, относится к 1892 году. Он появляется в
романе некоего Н. Шелонского "В мире будущего". Герои романа совершают на
управляемом воздушном корабле экспедицию к Северному полюсу. Незадолго до
отправления экспедиции американский железнодорожный король вызывает к себе
нужного человека, и держит перед ним такую речь: "Проклятая машина строится,
она будет летать, будет летать с ужасающей скоростью! Она не потребует ни
рельсов, ни каменного угля, ни воды! Она уничтожит пространство! При чем же,
спрашиваю я вас, сэр, останемся мы с нашими железными дорогами? Сколько
будут стоить наши акции?" Право же. если бы я сам не держал в руках книги, я
ни за что не поверил, что это написано 77 лет назад].
Видимо, выехать на одной науке не удается, вот и приходится втискивать
в фантастику примитивно-детективный элемент, дабы придать ей недостающую
остроту и занимательность.
"Неизвестная земля" сейчас интересна еще одной стороной.
Дело в том, что это не только научно-фантастическая повесть, но и
повесть о научной фантастике, точнее - о научных фантастах.
Они в изображении Н. Томана весьма удивительное племя писателей,
которые ни с кем из литераторов-нефантастов не общаются и даже отдыхать на
юг ездят все вместе, что, впрочем, не означает, что перед нами дружный
коллектив. Наоборот, они ведут постоянные и ожесточенные споры на всех 170
страницах и заняты, собственно, только ими. Лучшая оценка этим спорам дана в
самой повести устами девушки Вари: "- Уж очень они шумные, эти фантасты... -
морщится Варя. - Не говорят по-человечески, а все спорят".
Могу только присоединиться к Варе, несмотря на то, что она - персонаж
отрицательный: понять значительность этих споров девушка не в состоянии, за
что ее и разлюбил главный герой повести научный фантаст Алексей Русин (тот
самый, который читает Берна, де Бройля, Гарри Уэллса и пр.).
Итак, идет спор о научной фантастике. Опять-таки уточним - в понимании
Н. Томана. А Н. Томан убежден, что все разногласия в современной советской
фантастике сводятся к дилемме: позволительно или непозволительно писателю
нарушать научные законы (в книгах, разумеется, в книгах). В зависимости от
позиции, занимаемой персонажами, они делятся на положительных и
отрицательных. Положительные - те, кто считает, что нарушать нельзя ни в
коем случае. Таким образом, как они сами думают, не допускается поругание
принципов диалектического материализма. Русин, например, из-за того, что
другой фантаст предположил возможность существования жизни не на углеродной
основе, "так полон протеста, что есть уже не хочет".
А те, кому кажется, что в фантастике иной раз с земными законами можно
и не посчитаться, попадают в разряд отрицательных.
Морально-политический облик нарушающих явно поставлен под сомнение. "Он
(Русин. - В. Р.) знает, что для Гуслина ясность научных и философских
позиций признак несомненной примитивности мышления и бесспорной
ограниченности автора". Ясно: от такого Гуслина всего можно ждать!
Ни одному из спорщиков и в голову не приходит хотя бы один раз
вспомнить о том, что они занимаются изящной словесностью, что мало только
держаться правильных научных позиций. Но "лирическая" сторона дела никого из
них не волнует. Цитаты из повести, которые я приводил, наглядно
свидетельствуют, что сторона эта мало волнует и самого автора.
Утилитарное понимание научности в фантастике родилось не сегодня. Вот
что, например, писал журнал "Всемирный следопыт", подводя итоги
литературного конкурса за 1928 год: "2. Научно-фантастические. Хотя эта
категория дала много рассказов, но из них очень мало с новыми проблемами,
скольконибудь обоснованными научно и с оригинальной их трактовкой.
Особенно жаль, что совсем мало поступило рассказов по главному вопросу,
выдвинутому требованиями конкурса, именно - химизации... Авторы, видимо...
более заботились о приключениях своих героев, забывая главную цель таких
произведений - попутно с действием увлекательной фабулой ознакомить читателя
с какойнибудь отраслью знания и новейшими научными открытиями..."[ Всемирный
следопыт", 1929, © 2, стр. 148] Герои Н. Томана охотно подписались бы под
этими словами.
ФАНТАСТИКА БОЛЬШИХ ЧУВСТВ И МЫСЛЕЙ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг