вам скажу, первый тревожный признак.
И оба потом делают анализ ошибок, и случается, что видят их - свои и
чужие. А дальше... Если во время ссоры не били морды и посуду, если не
разводились через суды, если не душили друг друга и не подсыпали яд в чашку
с кофе - тогда, может, кто-то позвонит и скажет - мол, там и там я ошибся,
ты уж прости. Услышат встречное - а я ошибалась там и там, прости же и ты
мне.
Но вместе им все равно не бывать.
Разве что... разве что случится вот такая беда.
Пожалуй, я слишком долго молчал, потому что женщина заговорила снова.
- Не беспокойся, - поспешно сказала она. - Хлопот со мной не будет.
Болей нет, процедуры не нужны. Возможно, буду терять сознание - но это
ненадолго. Бывает рвота...
Она улыбнулась, и получилось довольно цинично.
- Пока успеваю добежать.
Я все еще молчал, и интонация ее стала еще жалобнее.
- Можно даже не пару недель. Действительно, зачем тебе видеть уже
окончательную агонию. Можно дней десять... или хотя бы...
Она умоляюще посмотрела на меня и совсем упавшим голосом добавила:
- Я специально для этого отпуск взяла...
Ну что я говорил? Все дело, все трудности только в непонимании.
Я молчал, но не потому, что колебался, а потому, что онемел. Колебаться
здесь было нечего.
Две недели с любимой. Медовый месяц на старости лет. Еще не той
старости, когда женщина уже ни к чему, а старости чувств и ума. В самой ее
первой стадии. В самом начале того периода, когда начинаешь собирать
разбросанные в молодости камни, ломаешь первый кусок хлеба, для которого
смолоду сеял рожь, открываешь бутылку вина того самого года, когда радостный
отец прилепил на нее бирку с твоим годом рождения.
За две недели не успеют снова всплыть противоречия, что развели
влюбленную пару много лет назад, а если вдруг и всплывет какая-то мелочь -
то несколько дней ее можно и перетерпеть. За пару недель вновь вспыхнет тот
огонь, что раскалил когда-то сердца, раскалил до боли и непереносимости, до
неистового желания разорвать отношения, вспыхнет, а как же!.. только на этот
раз так раскалить их не сможет. И дрова не те, и просто уже не успеть.
Максимум, что сможет такой огонь, - это подогреть турку с кофе. Свежим,
душистым, густым кофе. С гвоздикой и кардамоном, и с шоколадом -
черным-пречерным, почти без сахара. Несладким. Горьким, как встреча с
любимой в конце осени, и я не о времени года говорю, а о времени жизни.
Язык-то у меня онемел, но руки-то слушались, и я ответил руками.
Женщина благодарно прижалась ко мне, бедрами к бедрам, и животом к животу, а
головой к груди, и, наверное, слушала, как стучало, колотилось, рвалось на
волю несчастное мое и нездоровое уже сердце.
- Ты будешь смеяться. - Мой голос тоже вдруг стал прерывистым и чуть
хриплым. - Но я тоже как раз взял маленький отпуск...
Мы занимались любовью. Это был не тот водоворот телесной радости,
который захлестывал нас много лет назад. Это было совсем другое. Никто
никуда не спешил и не расстраивался, если получалось не с первого раза. Не
было уже запрещенных способов и каких угодно табу. Оба многому научились, и
теперь не было причин скрывать это знание. Смешно ревновать к тому, что уже
не имеет значения.
- Может, помнишь, - говорила она. - Когда мы уже расстались, я была с
тем-то и он научил меня делать вот так...
И я благодарил "того-то", хотя, когда она училась "делать вот так",
готов был его убить.
- А я знаю, ты был с такой-то. Говорят, она мастерица... ну-ка, покажи,
чему ты у нее научился?
Был. И бурный роман действительно многие обсуждали, и шипели женщины,
если им вдруг казалось, что они не оправдали моих ожиданий, и жалили злобно:
"Ну, конечно, я не такая-то... у меня опыта меньше..."
Ну, меньше, и что? Теперь я могу признаться, что, несмотря на всю
хайтечность "такой-то" в постели, лучшие впечатления связаны все же не с
ней.
Вот так.
- А еще, знаешь, однажды меня изнасиловали, - рассказывала гостья. - И
мне это очень понравилось. Понимаешь... там был страх, страх и боль.
Насильник был очень грубым, щипал, рвал мое тело и, конечно, вовсе не
заботился о моих ощущениях, и когда он начал кончать, я вдруг тоже... и еще
как!
- Так? - рыкнул я, потому что и сам как раз начинал. - Ну, отвечай еще,
так?
Ответить она не смогла, потому что как раз начало отвечать ее тело.
А потом она спросила, приходилось ли насиловать мне, и я ответил... да
так ответил, что у дивана сломалась ножка.
А рассказать, что она делала со мной? О, нет. Вряд ли будет интересно,
и вряд ли понравится. Это может понравиться только тогда, когда все
перепробовано и знаешь, что завтра этого не будет. И послезавтра не будет. И
послепослезавтра, и через неделю, и через месяц, и через год, и вообще уже
никогда.
А еще мы ходили в кино, где я последний раз был года три назад. И в зал
органной музыки, где не был лет семь, и черта с два побывал бы еще раз. И в
театр (соответственно, лет десять, и тоже черта с два). И в оперу, где
вообще никогда не был и не планировал.
И пили вермут, и мешали его со швепсом, и закусывали коньяк вонючим
голубым сыром.
И занимались любовью. Не сексом, а именно любовью.
Все четырнадцать дней.
А ссорились только по поводу того, кто кому сегодня утром подает кофе в
постель - я настаивал, чтобы она спала, а она говорила, что ей приятно будет
разбудить меня запахом кардамона.
Побеждали в тех ссорах поочередно.
А потом она загоняла меня почти насмерть и утром тихо-тихонечно, чтобы
я не проснулся, исчезла.
В то утро я снова поленился и залил коричневый растворимый порошок
кипятком из чайника.
Один черт руки дрожали, как у алкаша на последней стадии, и такую
хитрую операцию, как вовремя снять кастрюльку с газа, я бы просто не осилил.
И кипяток бы разлил.
Знаете, как оно, когда все падает из рук? Вот я теперь знаю.
К счастью, в шкафчике сохранились некоторые запасы коньяка, и ближе к
вечеру я уже не мог разобрать даже цифр на часах, а не то что думать о
каких-то более сложных материях.
К сожалению, ночь, пусть даже зимняя-долгая, все равно заканчивается
рассветом.
В голове поселились шмели и устроили там дискотеку. Прыгали так, что ни
одна мысль не могла удержаться больше нескольких секунд. Руки снова
тряслись, но сегодня это уже было честное похмельное дрожание, никакого
сравнения со вчерашним. Любое движение отдавалось волной боли в голове...
короче говоря, легче стало.
И я повторил.
И на следующий день тоже.
И на следующий тоже.
Коньяк кончился только через неделю, и я твердо знал, что у моей
любимой тоже все уже кончилось. Плохая наука медицина, очень неточная. Нет
чтобы сказать: "Сегодня в семь десять!" Нет чтобы помочь, если вдруг этого
все же не произойдет. На кой черт и кому сдалась эта неделя?!
Из зеркала выглянула чья-то опухшая, мрачная и заросшая морда. Обожгла
взглядом маленьких красных глазок, дохнула таким перегаром, что хоть свечу
зажигай.
Я протянул руку за бритвой и обнаружил, что в подставке все еще стоят
две зубные щетки.
Выбросить лишнюю в мусор показалось невероятным кощунством, и я... Вы
когда-нибудь пробовали сжечь на газовой плитке длинную пластмассовую
палочку? А со щетиной?
Зато после этого в комнате уже не чувствовалось запаха перегара.
Вещи в шкафу тоже были сложены аккуратно. Бережной женской ручкой.
Полотенца с полотенцами, а белье с бельем.
Вот разве что на столе имел место бардак, и под столом устроили
групповой секс бутылки из-под коньяка.
Головой я понимал, что пройдет неделя - и пропадет порядок в шкафу, пол
снова покроется слоем пыли, а запах сожженной пластмассы развеется уже к
вечеру. Но в сердце поселилось ощущение невероятной потери - огромной и
непоправимой.
Это же надо. А месяц назад я был уверен, что все уже давно похоронено и
забыто.
Похоронено.
Зря я подумал это слово.
Ой, зря.
Ну, какое мне дело, когда и где ее похоронили? На кой черт оно мне да и
ей тоже? Припереться на могилу? А там муж. Или сын. Вот будет приятно
встретиться, правда? И что нам тогда - вежливо сказать друг другу
"Здрасьте!"?
Цветы положить? Боюсь, что пролежат они там как раз к визиту кого-либо
из родственников. Того же мужа, например. Вот обрадуется цветам от
незнакомца. В принципе то же, что и лично встретиться, а может, даже и
больнее, потому что неизвестность.
Нет, глупая это идея, ей-богу, глупая!
Не буду этого делать. Ей-богу, не буду.
Я воткнул мобилу в розетку, терпеливо выждал, пока не перестанут
билимкать эсэмэски, немного удивился, что их так много набралось за всего-то
пару недель. Удивился и даже встревожился... но все оказалось в порядке.
Спам. Просто спам.
Залез в Интернет и через полчаса уже знал, где она работала. А что вы
хотите, двадцать первый век на дворе. Думаю, лет десять-пятнадцать спустя я
через полчаса работы смогу сказать кто, где, когда, с кем... а еще лет через
пять - и сколько раз, а может даже - и в какой позе.
Это была не самая тяжелая часть работы.
Дальше началась социальная инженерия, но и в этом я слегка разбираюсь.
Вот, скажем, я месяц назад звонил вам в контору и имел дело с... простите,
забыл, как звали, а фамилия ее была как-то так или похоже...
- Ой, вы знаете! - сказали мне с работы. С ее работы, с ее скучной
работы, где полдюжины дамочек всех возрастов перекладывают с места на место
бумажки, гоняют цифры в каких-то ведомостях, плетут носки, интриги и
языком... я бы на третий день с такой работы сбежал, но jedem das seine.
Каждому свое, если кто вдруг не в курсе.
- Ой, вы знаете! - сказали мне. - Ой, вы не знаете! Она умерла!
Конечно, я сделал вид, будто совершенно не в курсе.
- Да, очень неожиданно, кто бы мог подумать, мы тут все в шоке, так
взволнованы, так озабочены, я вон тоже провериться решила, и Галина
Сидоровна тоже, а муж мне так и сказал...
Знаете, что оказалось самым трудным? Вставить в поток короткий и вроде
совершенно невинный вопрос. Вставить так, чтобы казалось, что интересуюсь я
не столько малознакомой мне женщиной, а весьма актуальным для каждого жителя
большого города вопросом. На этот случай есть универсальная коммуникативная
отмычка, рекомендую. Короткая, всего из трех слов. Вот эти слова "А то
сейчас". Дарю, пользуйтесь.
- А где хоронили? А то, знаете, сейчас...
- Да, сейчас и дорого, и мест нет, а за подхорон такие взятки берут!..
Я ее семью понимаю, хотя могли бы, конечно, и более внимательно отнестись, а
так на окраине, туда ведь не поездишь... Где окраина? Ой, далеко... На...
Чтобы болтливая дамочка НЕ насторожилась и, не дай бог, не стукнула
мужу или еще кому, пришлось сделать в разговоре два поворота, и только потом
сказать, что я чуть позже перезвоню.
Тетка-болтушка солгала. Не такая уж и далекая была окраина, и не так уж
трудно оказалось туда добираться.
Ненавижу свежие кладбища. Впрочем, не то что ненавижу, а скорее не
люблю. Стройные шеренги свежих могил, и даты - одна за другой, как на
календаре. Послушно и дисциплинированно, будто в армии. Рядовой такой-то, я!
Ложись! Есть! Такой-то! Я! Ложись! Есть!
Словно стоишь в строю и ждешь, когда очередь дойдет и до тебя.
Другое дело старые, полузаброшенные кладбища пятидесятых-семидесятых
годов. Там не солдаты лежат. Там скромный крестик с полустертым "1953"
граничит с роскошным бюстом "1994", на котором выбит мордатый дядя в
норковой шапке да еще с мобилой в руке. Сейчас многие еще помнят, что
означала мобила в тысяча девятьсот девяносто четвертом, а лет через полсотни
будут здорово удивляться. Как сейчас мы удивляемся памятникам в виде дерева
с обрубленными ветвями. Лично я слышал с десяток версий об этой моде
шестидесятых, и больше всего мне нравится вариант о последнем из рода.
Если, конечно, термин "нравится" вообще здесь пригоден.
Но есть у новых дисциплинированных кладбищ и преимущество, а именно -
сторож и книга, где все записано.
Кто, когда и самое главное для меня - где.
Там, наверху, то ли издевались умышленно, а, может, плевать они все
хотели на нас. Так или иначе, но как раз к моему визиту подтянулась и очень
неслабенькая метель.
Снега и так было почти до колен, а тут он еще и обрадовался возможности
полетать. И не просто так, а в морду. И за шиворот тоже.
Велико было кладбище, и брести в снегу было трудно.
1999.
Интересный был год, ага. Некоторые из нас сделали неплохой скачок
вверх, а весь мир готовился к "проблеме 2000".
2000.
Программисты потерли руки и сказали, что ничего не произошло именно
благодаря им.
2001.
Один мой знакомый, наблюдая, как падают два небоскреба, прыгал и от
радости орал: "Началось, началось!"
2002.
Оказалось, что все-таки началось, но не там.
2003.
Оказалось, что уже почти закончилось.
2004.
Я отошел от дел и завел кота.
2005.
Началась массовая раздача денег.
2006.
Оказалось, что счастье все-таки не в деньгах.
Две тысячи седьмой, восьмой, девятый, десятый...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг