Живо вообразив, как была удивлена лошадь и как вытянула она в обиде
морду и надула бока, Тарази рассмеялся. Черепаха удивленно глянула на него,
и черные, сухие складки на ее физиономии разгладились, большая пасть,
уходящая углами к подбородку, растянулась в отталкивающей гримасе.
Тарази поморщился и пошел седлать лошадь, и черепаха прижалась мордой
к его руке, будто благодарила за заступничество.
- Ты, я вижу, льстец, каких мало! - пробормотал растроганный Тарази,
потрепав ее чешуйчатый хвост. - Вы точно близнецы с Фаррухом...
Путешественник подправил седло, подтянул клетку, и лошадь, готовая
снова идти по пескам, стояла чуть прищурившись от солнца. Горделивого
нрава, она молча переносила и брань, и удары плети и преданно делила с
хозяином одиночество и кочевую жизнь, и за эту безропотность, участливость
Тарази и любил ее.
Тарази вскочил на лошадь и знаком велел черепахе следовать за ней.
Уже исчезли последние тени у кустов и барханов и солнце повисло над
всем пространством, навевая тоску. Белые холмики, насыпанные ветром за
ночь, не успели еще затвердеть от соли, и солнце просвечивало их насквозь,
от верхушки до основания.
Вот и коршун опустился на холмик, и сразу же от света, стелющегося по
песку, вокруг птицы задрожало, лучи закружились, наматываясь кольцами, и
было такое ощущение, будто хищник сидит внутри светового шара, а шар
покачивается в тумане, словно плывет по воде...
И только под копытами лошади, чуть выше соляной земли, стелились еще
сумерки. Лучи солнца, едва заблестев в кристалликах соли, сразу же отлетали
обратно, потрескивая и загораясь искорками всех цветов радуги. И если
сейчас какой-нибудь конокрад-разбойник крался бы за нашим путешественником,
он увидел бы удивительную картину: лошадь не шла медленным шагом, а парила
чуть выше земли, боясь обжечься искрой.
Но никто, кроме двух сусликов, не провожал нашего путешественника.
Поднявшись на задние лапы, а передние сложив важно на вздутых животах, они
обозревали местность, думая о тщетности бытия. Оба зверька узнали Тарази,
уже проежавшего взад-вперед по этим пескам, как заблудший, и, может быть,
именно это еще больше настраиватта их на меланхолический лад.
Но как бы ни скучна была эта местность и тосклива, Тарази подмечал
свои маленькие прелести в неприхотливой жизни песков.
Сейчас ему не терпелось скорее добраться к Орузу, чтобы вместе с
Ар-моном изучить диковинную черепаху, которая плелась сзади с неизменной
страдальческой миной на морде.
В пустыне Тарази острее ощущал одиночество, и не потому, что рядом с
ним никого ке было. Это пространство, где движение - лишь мираж, иллюзия,
рождало в его душе беспокойство.
Ведь когда все стоит и молча созерцает с видом правого, а ты
двигаешься, часто мудрствовал наш путешественник, то движение кажется
противоестественным. Потому Тарази в нетерпении поторапливает лошадь, хотя
торопиться вроде бы-некуда, никто его не ждет. Да и лошадь, увидев впереди
бархан или заросли, спешит, чтобы отдохнуть в прохладе, будто чувствует,
что за ними наблюдают.
Вот и теперь, едва поднявшись из лощины, Тарази заметил бархан, вдруг
пославший в их сторону какой-то неестественный матовый свет.
Лошадь захрапела, и отвела морду в сторону, и замедлила шаг.
Но путешественник все хлестал ее, все принуждал, пока лошадь опасливо
не приблизилась к бархану. Тарази, удивленный и сконфуженный, спрыгнул на
землю, поняв вдруг странное поведение лошади.
Да, это был тот самый бархан, на гребне которого они переночевали, -
знакомые очертания склонов, те же линии борозд и даже отпечатки копыт
лошади, не успевшие еще уйти в песок.
И только верхушка бархана, чуть взрыхленная и осыпавшаяся, была как бы
уликой, доказательством того, что холмик окольными путями двигался за
путешественником. И пока Тарази стоял в лощине, бархан успел обогнать их и
остановиться, как ни в чем не бывало, поперек пути.
В своих скитаниях Тарази уже много раз встречал такие черные барханы -
они следуют и за одиночками, и за караванами, чтобы сбить их с дороги.
Ползут незаметно днем, прячась и дожидаясь темноты. Притаившись за холмами
или зарослями, следят. Ждут, пока люди, обессиленные, не заснут на песке, и
вот тогда начинаются их опасные игры: подкрадываются и останавливаются,
осыпаясь и ограждая со всех сторон путь людям. Меняют свою форму до
неузнаваемости, чтобы сбить с толку путешественников, - вытягиваются, как
столбы, или, наоборот, стелются низенькими грядами. Ветер поправляет их
очертания, лощина, куда они спускаются, прячет их.
Случается и так, что черные барханы снова возникают перед изумленным
путешественником в таких очертаниях, в каких он видел их, скажем, вчера. И
кажется тогда путешественнику, будто все время он шел по заколдованному
кругу и вернулся к тому месту, где переночевал.
Лошадь в беспокойстве пританцовывала возле бархана, а на морде
черепахи был такой неописуемый ужас, что даже наш бесстрастный
путешественник, знавший повадки черных барханов, разволновался.
Бархан будет появляться теперь то справа, то слева - и так на всем их
пути. К нему может приползти другой бархан, и тогда они вместе будут
преследовать человека на лошади и черепаху до тех пор, пока не повеет
свежестью оазиса, и тогда барханы молча повернут в сторону, чтобы идти за
другими странниками...
В прошлый раз, по пути в Оруз, видел Тарази на песке труп лошади, еще
не растасканный коршунами и шакалами. Остановившись неподалеку, он с
любопытством стал смотреть, как пополз к трупу черный бархан, доселе
преследующий путешественника. И полностью накрыл павшую лошадь, втягивая ее
в себя струйками песка, как щупальцами.
Но вот бархан встрепенулся, словно боясь потерять из виду Тарази, и
пополз к зарослям, где спрятался путешественник, а на том месте, где лежал
труп, остались одни лишь обглоданные кости.
Если черный бархан накрывает заодно и норы варанов и сусликов, то те
не выбегают в панике, не бросаются прочь на волю, знают, что бархан будет
деликатно ждать, пока зверьки не попируют досыта.
Есть еще белые барханы, но они ленивы, ползут медленно, нехотя, все
время меняя свои очертания. Ветер собирает их возле камня или куста, и они
растут, пока куст не сделается их крепким позвоночником.
Кажется, что, найдя наконец опору, они будут стоять вечно в одном
месте. Но нет же; подул легкий ветер, и белый бархан снова осыпается,
струйками стекая вниз, затем ползет, чтобы найти другой куст и опять
вытяьгуть-ся, - так весь свой долгий век, всегда переменчивый, капризный,
занятый одним и тем же скучным делом. Оттого они и холодные, неуютные, роса
долго не высыхает на их склонах. Заметил Тарази, что и звери в них селятся
с неохотой, и птица, едва сядет, сразу брезгливо отряхивает лапки и улетает
искать черный бархан, всегда теплый, светящийся изнутри, ибо пустыня
собирает их из праха усопших, складывая медленно песчинку к песчинке сотню
лет...
Тарази взобрался на лошадь и стал объезжать бархан. Черепаха пошла за
ним, часто оглядываясь: кажется, и она поняла тайну черного бархана, и по
ее довольной морде, на которой разгладились угрюмые складки, было видно,
что тайна эта обогатила ее чем-то неведомым, сокровенным...
IX
Армон, одетый во все пестрое молодой человек, нетерпеливо ерзал на
лошади, стоящей неподвижно на холмике за крепостной стеной, но, едва увидев
Тарази на дороге, поскакал вниз, спешившись шагах в десяти. Подбегая к
Тарази, он длинно и витиевато приветствовал его и помог учителю сойти с
лошади.
Несмотря на некоторую экстравагантность во внешнем виде, Армон был
серьезным, добрым малым и обожал своего учителя.
Тарази знал и о его слабостях, но прощал ему многое за преданность. И
едва он обнял своего ученика, как напряжение отпустило его и Тарази
почувствовал слабость в ногах. Улыбнувшись, он легким жестом показал на
черепаху.
Черепаха съежилась и пригнулась к земле.
Армон, с первого взгляда не обратив на черепаху особого внимания,
принялся громко и торопливо рассказывать о чем-то Тарази, но тот не слушал,
боясь, как бы с ним не случился нервный припадок от смены напряжения.
Верным признаком надвигающегося нездоровья была тошнота, которую Тарази
пытался подавить частым покашливанием.
- Да, я был долго, - невпопад отвечал он Армону, во всех подробностях
рассказывающему о том, как три дня ждал он приезда учителя, ночуя здесь же
за городом.
- Бон в том шалаше, - показал Армон на темную постройку возле холма,
да так подчеркнуто, будто Тарази мог ему не поверить. - Забавный случай...
Трое суток караулил вас и некий Асадулла из ордена Ясавийя... Хотел прямо
здесь, перед воротами города, устроить с вами нечто вроде диспута... Он
якобы нашел в ваших записках "Хвала Лени" и "На приеме у господа" такие
противоречия... И, сведя эти противоречия воедино, желает извлечь пользу...
Так сказать, обогатить учение самого Ясави...[Ахмед Ясави - тюркский
поэт-мистик]
- Пользу? - совладал с собой и усмехнулся Тарази. - Что ж, вольному
воля... А противоречия... Кого раздирает любовь и ненависть, сострадание и
злость, озарение и полная беспомощность перед жизнью... - Тарази не
договорил, ибо, взяв высокую вдохновенную ноту, утомился, и в сердцах
махнул рукой.
Да и Армон уже жалел, что затеял этот разговор с замкнутым,
неразговорчивым учителем, - лучше бы сразу поехали в город, где для Тарази
было приготовлено жилье.
- Тварь загадочная, но трусливая, - кивнул Тарази в сторону черепахи,
заметив, как в беспокойстве оглядывается она по сторонам. - Набросьте-ка ей
на шею веревку, зеваки в городе могут напугать ее...
- А что, если я перекину ее на спину лошади и повезу с собой? -
спросил Армон, но не успел приблизиться к черепахе, как та уже бросилась к
шалашу. Ленивая, шедшая доселе с утомленным видом, она на удивление
сделалась такой проворной, что догнать ее можно было разве что на лошади.
- Армон! - неожиданно осенило Тарази. - Не бегите, пусть она прячется
в шалаше, мы же пойдем в город. Нужна ей будет защита - сама найдет нас.
Ну, а если нет... что ж, подарим ей свободу. - Тарази хотел еще что-то
сказать, уверенный в том, что черепаха его слышит и понимает: ведь многое в
ней говорило в пользу этой догадки и надо было ее проверить.
- Пожалуй... - Армон махнул рукой вслед резвой черепахе. - А к шалашу
я приставлю охранника. - И направился в сторону Тарази, который уже сидел
на лошади и пристально следил за каждым движением черепахи. - Вы правы,
забавное существо, - шепнул Армон. - Подобной резвости я не видел у особей
с панцирями...
- Вы не поверите, когда я расскажу о своих наблюдениях, - загадочно
произнес Тарази. - Повозитесь с седлом своей лошади - словом, помедлите, -
и вы увидите: черепаха вернется к нам с виноватым видом.
Армон стал придирчиво осматривать то одну, то другую ногу лошади,
чтобы проверить, надежно ли подкованы копыта, не забывая, однако, краем
глаза поглядывать на черепаху.
А та, видимо чувствуя игру, остановилась недалеко от шалаша,
потопталась на месте, обнюхивая траву. Будто испытывая терпение хозяина,
вытягивала шею и вертела мордой, как бы отгоняя назойливых насекомых,
словом, оттягивала время...
Тарази не выдержал, топнул ногой и крикнул Армону:
- Позовите-ка сюда вашего стражника!
- Аби-та-а-ай! - приложив ладони ко рту, протяжно позвал Армон, и в
тот же миг поднялся из ямы, звеня доспехами, здоровенного вида малый,
добродушие которого отражалось даже на сонном лице.
Чувствуя себя страшно виноватым зз то, что проспал момент встречи
Тарази, он бросился впопыхах к путешественнику, желая приветствовать его
длинной, заранее разученной фразой, но Тарази холодным тоном несколько
умерил его пыл.
- Ступайте к шалашу. И никого не впускайте к тому чудовищу! - показал
он плетью на черепаху.
- Слушаю и повинуюсь! - резким движением вынув саблю из-за пояса, он
прижал ее к груди и побежал к шалашу.
Черепаха, испугавшись его бравого вида, не выдержала и в страхе
засеменила обратно в сторону Тарази.
Абитай же сконфуженно остановился, не зная, преследовать ли ему
черепаху... Он был уже наслышан о колдовских занятиях Тарази и посему с
почтением относился не только к ученому, но и к его собственности -
пан-циреносному страшилищу.
- Ну вот, - повернулся Тарази к Армону, облегченно вздохнув, - тетерь
забирайте ее к себе на лошадь. Страх перед стражником отрезвил ее...
А черепаха уже стояла недалеко от Армона, покорно опустив морду к
земле - в своей всегдашней притворной позе.
Армон с некоторой опаской обхватил ее туловище, но поднять не смог -
вес же весила она не меньше восьми пудов. Абитай поспешил на помощь, но,
чтобы не пугать черепаху свирепым видом, снял и швырнул на песок шлем, а
следом и саблю.
Они оба вцепились ей в лапы, и Абитай шептал что-то ласковое зверю на
ухо, суетился и страшно переживал, боясь причинить ему хоть малейшую боль.
Наконец черепаха была поднята на спину лошади, но та не выдержала и
опустила шею от тяжести - пришлось снять седло, чтобы пристроить черепаху
поперек туловища скакуна.
Она была еле жива, черепаха, лапы ее не гнулись от напряжения, но на
спине лошади она зашевелилась, чтобы лечь поудобнее.
- Ну и хорошо, - довольный проговорил Тарази и первым тронулся к
воротам города.
Все поспешили за ним; Абитай держал лошадь под уздцы и все время
оглядывался, боясь, как бы черепаха не скатилась и не шлепнулась на землю.
Армон обогнал Тарази, чтобы ввести гостя в город. Тарази же сидел на
лошади ровно, с достоинством и вовсе не был похож на усталого, равнодушного
человека, каким его встретил Армон.
Ему неожиданно сделалось хорошо, нашему путешественнику, наверное
оттого, что рядом был близкий человек, а впереди уже мерещилась прохлада
дома. Можно хотя бы ненадолго отдохнуть от бродячей жизни и опять
почувствовать вкус к поискам, догадкам, всему, что возвышало его в
собственных глазах и наполняло жизнью.
Привратник поспешно отступил назад, пропуская Тарази на окраинную
улицу, - видно, он уже заранее был предупрежден о приезде ученого гостя.
Но, увидев черепаху чудовищных размеров, привратник сделал невольный
защитный жест, будто страшась нападения, хотел воскликнуть, но поспешно
отвернулся, чтобы не выдать своего изумления.
Но чтобы не показаться полностью безучастным, привратник пролепетал,
обращаясь к Армону:
- Рад, что вы дождались дорогого гостя. - Хотел было еще что-то
добавить, подбегая к Тарази, сказать, что собственными глазами видел, как
целых три дня жили в шалаше и мокли под дождем встретившие его достойные
люди, но робость помешала ему обратиться к человеку, по рассказам Абитая,
знавшему Коран наизусть, трактаты Аристотеля, Галена, Ион Си-ны,
нескончаемое "Шах-Намэ" святого Фирдоуси и всего блаженного Ясави...
Абитай, который все эти дни коротал за беседой с привратником и почти
подружился с ним, рассказывая еще и о своих любовных похождениях, большей
частью вымышленных, вдруг сделался важным и, проходя мимо приятеля, ничего
не ответил, а лишь пару раз махнул саблей над головой.
Так прошли они сначала по безлюдной площади и вышли на улицу, где
прохожие жались к стенам низеньких домов, уступая дорогу. Торговцы с шумом
опускали ставни на дверях своих лавок и не знали, ошеломленные, выбегать ли
им на улицу или же спрятаться подальше в чуланах.
Необычная процессия-тянулась в следующей последовательности: впереди,
с отрешенным видом, подражая своему бесстрастному учителю, шагал Армон -
сын влиятельного судьи, следом, чуть не наступая ему на пятки, брела
лошадь, на которой восседал прямой и стройный, аскетического вида Тарази, а
чуть поодаль от них - Абитай с саблей, тянущий лошадь, на спине которой
неизвестно как держался еле живой свирепый зверь.
Взоры всех, естественно, были обращены к черепахе, и публика готова
была восклицать, изумляться, громко обсуждать увиденное, но с трудом
сдерживала свои эмоции, делая спокойные, даже равнодушные лица, - ведь
задним умом понимала она, что не зря выловлено это чудовище ученым, о
чудачествах которого были наслышаны, хотя, по правде сказать, остерегались
они больше всего гнева сына судьи, умеющего при случае, не церемонясь,
отчитать любого, невзирая на возраст и положение.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг