Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
виду, хотя в потрепанной одежде он больше походил на нищего бродягу.
     Фаррух  и  Майра,  увидев  Тарази,  спрятались под лестницей и, сколько
Денгиз-хан ни звал их властным жестом, не желали выходить.
     - Мой  дорогой  друг!  - бросился к Тарази Денгиз-хан, желая обнять его
так  же  дружески,  как  в саду у дворца, но Тарази хмуро отступил на шаг, и
эмир остался стоять с поднятыми руками.
     - Не  думал  снова  увидеть  вас,  да  еще в таком экзотическом виде, -
усмехнулся Тарази и дольше всех задержал взгляд на Гольдфингере.
     Немец  в  ответ  лишь  кашлянул и поправил усы, не желая разговаривать.
Зато Денгиз-хан был словоохотлив, весел, как и в прошлый раз.
     - Да,  я  уже больше не владыка, - сказал он без особого сожаления. - И
мне  легко и хорошо. Во мне всегда жила эта бродяжья стихия... Мы бы с вами,
Тарази-хан, жили бы лучше любого эмира, если бы бродяжничали вдвоем...
     - А ваши подданные? Они прогнали вас? - озадачился Тарази.
     - Если  бы  так...  они  сами... В одно прекрасное утро все поднялись и
укатили  на  повозках  - весь город... И случилось это сразу после того, как
вы,  мой  друг,  уехали с черепахой. Вы уехали, а в городе начались болезни.
Кто  виноват?  Конечно  же  заколдованная  черепаха!  Это  она  принесла все
несчастья!  И  укатили на своих повозках подальше от этого проклятого места.
Ах,  народ...  Впрочем,  я не стал уговаривать, убеждать. Я смотрел, как они
уезжают,  и чувствовал, как во мне просыпается вольный дух бродяжничества...
Я  уже  хотел  было  броситься  искать  вас,  Тарази-хан, чтобы бродяжничать
вместе...  Но  не  успел... Сразу же, на другой день, по опустевшему городу,
озираясь  жадно,  промчался  со  своей конницей этот дикий Чингисхан... Друг
мой  Гольдфингер прибежал ко мне с доспехами... но я не стал... без армии...
Тогда  Гольдфингер  посоветовал мне переждать в тоннеле... пока Чингисхан не
нагонит  мой  народ где-нибудь в песках "Барса-кельмеса", чтобы истребить их
всех  до  единого...  в  отместку  за  то, что они оставили меня одного... У
государей,  даже  смертельно  ненавидящих друг друга, есть негласный закон -
полностью,  до последнего семени, истреблять народ, покинувший в тяжелый час
своего  владыку...  А  после  набега  дикарей - вы ведь знаете - просыпается
Господин  Песок,  поднимает  голову,  ползет  и проглатывает все. Все! Дома,
сады.  Мой  дворец  и,  кстати,  постоялый двор черепахи - тоже. Все начисто
вылизал  шершавым  языком  Господин  Песок.  Города,  увы,  больше нет. Но я
свободен  и  весел.  И  езжу  по  свету со своими друзьями, с Гольдфингером,
Фаррухом  и его женой. Она нам варит и стирает. И что нужно бывшему князю? Я
счастлив! И надеюсь, что судья вам все объяснил...
     - Да,  можете забирать своего подданного, - презрительно глянул на него
Тарази и отвернулся.
     Видя,  что  Тарази  уходит, Денгиз-хан хотел было схватить его за руку,
чтобы  объясниться  до  конца,  но  только  Армон  и  судья  слышали, как он
оправдывается:
     - Я  ведь  говорил  вам о каре, помните? Эта черепаха покарала и вас, и
город,  и  судьба возвращает ее опять мне. Неужели и мне как кару? Как будто
мне  мало  того,  что  я  уже больше не хан, а шут? И сплю с этими плутами в
одной  повозке!  -  И  вдруг  на  радостях,  что  дело  его решилось быстро,
Денгиз-хан запел, направляясь к выходу:
     Когда  приходит в срок сам Господин Песок Взглянуть на этот мир, смежив
сухие  вежды, Не отыскать тогда колодцев и дорог, Засыпаны дома, богатства и
надежды...
     Он пел и когда спускался с холма, и вся свита ему подпевала...


                                     IX

     Еще  три  дня  Тарази пробыл в Орузе, и они говорили теперь с Армоном о
тех, кого обвиняют в колдовстве.
     Армон  не  был  уже  столь  суетлив  и нетерпелив, он будто повзрослел,
пережив неудачу, и сделался более задумчивым, даже спокойным.
     - Природа  иногда  ошибается,  - но сама исправляет свои ошибки - это я
понял...  -  говорил  Тарази.  -  Она очень ревнива и пускает к своим тайнам
только  избранных...  Когда  мы  поймем,  как же все-таки природа исправляет
свои  ошибки,  в  наших  руках  будет  такая сила... поистине дьявольская...
Какой-нибудь  кроткой  овце  можно  будет  вернуть  ее человеческий облик, а
Денгиз-хана, скажем, превратить в варана...
     Разговаривая,  они спускались с холма в город - все эти дни неудачливые
тестудологи  подолгу  бродили  по  улицам, свободные теперь от дел, гуляли в
толпе,  шутили  на  базаре,  вставляя в спор и грубоватое, вольное словечко,
подтрунивая  над  каким-нибудь  торговцем,  заломившим  дикую  цену  за свой
товар.
     Это было отдушиной, освобождением от горечи неудачи.
     Тарази  в  такие  минуты  превращался  в  ребенка,  которому  разрешили
проказничать.  И  он  проказничал, смешил Армона, когда, скажем, приставал к
какой-нибудь  толстой  торговке, начиная разговор о ценах на базарах Багдада
и  Исфахана,  где  ему  пришлось побывать, и кончая неожиданно утверждением,
что приходится ей дальним родственником.
     Бедная  торговка  поначалу  как будто начинала верить в эту несусветную
чушь,  ибо,  глядя на ее лицо, Тарази безошибочно мог сказать, как выглядели
ее  родственники  с  самого  первого  колена, сухоруки ли были или с пятнами
песи  на  коже,  Но, видя, что Армон не в силах сдержать смех, она кричала в
бешенстве, придвигая к Тарази тарелку похлебки:
     - Так  бы  и  сказал,  бродяга,  что  хочешь  поесть  бесплатно! К чему
тревожишь сердце бедной женщины?!
     Сегодня,  когда они бродили по базару, разнесся слух, что приехал цирк,
и  торговцы, самые, казалось бы, невозмутимые люди, стали поспешно закрывать
свои лавки, чтобы с толпой зевак броситься к воротам.
     Подталкиваемые  со  всех  сторон, Тарази и Армон вышли на площадь перед
базаром,  где  обычно  устраивали  зрелища  -  петушиный  бой  или ходьбу по
высокому канату.
     Но  сегодняшнее  зрелище,  судя по возбуждению зрителей, было не совсем
обычным  -  толпа  спорила,  обсуждая  что-то,  и  на  устах  у  всех  было:
"говорящая черепаха".
     Тарази  и  Армон догадались, о чем речь, в испорченном настроении молча
приблизились   к   большой   повозке,   украшенной   разноцветными  лентами.
Представление,  видно,  уже началось. Ибо едва тестудологи встали на удобное
место,  как  из  юрты  на повозке вышел сам Гольдфингер в помятом цилиндре и
потертом фраке, с тростью в руке и поклонился публике.
     У  хмурого  и  злого  немца  руки и тело артистично легко изгибались, и
Тарази подумал, что он, должно быть, не новичок в балаганных делах.
     - Говорящая  черепаха...  Но  сначала  еще  два-три не менее интересных
номера! - объявил Гольдфингер и поспешно исчез в юрте.
     Несколько  секунд  из  юрты  была  слышна  какая-то  возня  -  вся  она
тряслась,  как  от  самума,  но  вот  вышел  человек в маске с двумя козьими
рогами.
     Хотя  маска  была  сделана наспех и неряшливо, она вполне скрывала лицо
того, кто не хотел, чтобы его узнали.
     Человек  в  маске  растерянно стоял перед публикой, вытирая потную шею,
но  зрители,  всегда  по-доброму  относящиеся  к  шутам, рассмеялись дружно,
чтобы подбодрить его.
     Когда  приходит в срок сам Господин Песок Взглянуть на этот мир, смежив
сухие  вежды, Не отыскать тогда колодцев и дорог, Засыпаны дома, богатства и
надежды,   -  запел  он  довольно  дурным  голосом,  и  никто,  кроме  наших
тестудологов,  уже  слышавших  эту  песенку,  так и не понял, что под маской
скрывается сам Денгиз-хан.
     Пускай  он  спит,  Песок, ты не буди его. И не вставай вовек ты на пути
его,  Ты  не  кляни его, ты не гневи его, К тебе беда придет, коль разбудить
его.  Не  найдешь  в  песке  очагов,  дорог,  Пусть он вечно спит - Господин
Песок...
     Зрители,  нетерпеливо ожидавшие главный номер - говорящую черепаху, все
же  выслушали пение Денгиз-хана, который, пробормотав последние слова, вдруг
сердито, словно проклиная судьбу, махнул рукой и понуро направился к юрте.
     И  снова  юрта  покачнулась,  будто  тот,  кто должен был теперь выйти,
отпирался,  не  хотел, а его насильно заставляли. И опять вышел Гольдфингер,
неся  с  собой  маленький стульчик. По-прежнему угрюмый, с неподвижным лицом
циника,  так  портившим  общее  впечатление от спектакля, Гольдфингер сел на
стульчик и начал:

     Schlaft, ausgglassene
     Kinder da Rommf zu euch
     Soldfinger. Ach,
     sie FrSume, FrSume...

     песенку,  услышанную  Тарази в саду из уст Денгиз-хана, Гольдфингер пел
на  своем  родном  языке,  рассчитывая  на эффект, - ведь казалось, что, как
только  публика  услышит  немецкую  речь,  она  тут  же захохочет и придет в
восторг от необычного для восточного слуха сочетания звуков...
     И  вправду  номер  удался,  ибо  после  первых  фраз  многие  хохотали,
показывая  на Гольдфингера пальцами, а те, кто не успел еще оценить прелесть
немецкой  речи,  должны  были обязательно оценить, когда Гольдфингер пропоет
до конца.
     Довольный  тем, что честно зарабатывает свой хлеб насущный, Гольдфингер
постепенно  забыл,  где  находится  и  кому поет. Лицо его смягчилось, глаза
подобрели,  а голос стал тише и слабее - ведь Гольдфингер уже напевал самому
себе,  улетая  мысленно  в родной город Бриттенбург, где впервые услышал эту
песенку  от  милых,  чумазых детей, дразнивших Гольдфингера, в цилиндре и во
фраке  шагавшего  утром  под  дождем к молочнице Зитте, чтобы купить у вдовы
сливок   и   полюбезничать   с   ней.   Вдова  страстнее  всех  аплодировала
Гольдфингеру,  когда  тот  выступал в туманном, тихом Бриттен-бурге со своим
бродячим  цирком,  и  теперь  каждое  утро он шел к ней, чтобы, поцеловав ей
ручку, кокетливо выслушать вздохи Зитты.
     Ах,   Бриттенбург,   далекая   страна,  куда  Гольдфингер  не  мог  уже
вернуться,   ибо  скрывался  здесь  от  либерального  немецкого  правосудия,
решительно настроенного покарать его за грабеж и убийство вдовы Зитты.
     Чувствуя,  что  не  может  сдержать слезы, Гольдфингер прервал пение и,
схватив стульчик, побежал в юрту, подгоняемый криками одобрения.
     Чувствовалось  по  нетерпению  зрителей,  что  наступил черед говорящей
черепахи.  Но  сначала из юрты испуганно выглянул Фаррух, которого вид любой
толпы приводил в ужас, и пропустил вперед Майру.
     Майра,  вся обвешанная яркими стекляшками, стала перед публикой, как бы
давая  возможность  полюбоваться  собой,  затем  властным  жестом позвала на
помост Фарруха.
     Несчастный  вышел и долго тянул веревку, наматывая конец на руку, и сам
трюк  этот  с  бесконечно  длинной веревкой тоже, видимо, входил как смешной
штрих в общий замысел представления.
     Когда  веревка  была вытянута из юрты, оказалось, что конец ее привязан
к  шее черепахи. Видно было, что она и сейчас не хочет показываться публике,
-  едва  высунув морду, черепаха стала и не пожелала ступить дальше. Но едва
вспомнила  она,  как  угрожал  ей  Гольдфингер  голодной смертью, как бил ее
немец тростью по панцирю и по толстым лапам, сразу засеменила на помост.
     Многие  из  тех,  кто  собрался  на  площади,  уже  видели  черепаху на
повозке,  когда  Абитай  гнал  к  дому,  посему  особенно  не  удивились  ее
размерам. Все с трепетом ждали, что она скажет.
     - Смотрите!  - крикнула Майра, показывая на черепаху, и наклонилась над
ней, кокетливо спрашивая: - Поговорим? Вспомним о былом?
     Все  замерли  с  открытыми  ртами,  только  Армон не выдержал и подался
вперед,  будто хотел побежать на помост, чтобы остановить весь этот балаган.
Но  Тарази  сжал ему руку и так до конца представления держал Армона властно
и повелительно.
     - Расскажи,  как  мы  любили  друг друга, - попросила Майра черепаху. -
Как ты обещал жениться на мне... и обманул...
     Черепаха,  доселе  стоявшая  как  неживая,  сердито  повела  мордой  по
сторонам, чтобы увидели все на ее губах презрительную гримасу, и ответила:
     - Я  был  наивен,  а  ты,  плутовка, обманула меня и приехала к негодяю
Фарруху, моему слуге. Я вас всех презираю, и тебя, и Денгиз-хана...
     Зрители,  после нескольких минут шока, справились наконец с изумлением,
и  такой  хохот  поднялся,  так воздух затрясся... Ведь все поверили, наивно
думая,  что  это  заученный  черепахой  текст,  бесхитростный,  но  житейски
правдивый, такой и должен быть в балаганных пьесах.
     Кстати,  и  сама Майра, и все, кто был в юрте, на это и надеялись, зная
наперед,  что  даже  самые  правдивые  и  сокровенные слова черепахи зритель
воспримет как вымысел, - поэтому не боялись вымогатели разоблачения.
     Майра  с  улыбкой выслушала черепаху, невозмутим был и Фаррух. И только
сама  черепаха  смутилась.  Она  надеялась,  что  толпа  поймет, о чем речь,
осудит  Майру  и  всю  компанию,  если  узнает,  как жестоко поступили они с
бывшим  судьей  и  хозяином  постоялого  двора,  - думала она об этом еще до
выхода  на  помост, хотя была готова и к тому, что за такое откровение немец
обязательно пройдется тростью по ее спине.
     Черепаха,  справившись  со смущением, хотела крикнуть в толпу, сказать,
что  она  не  лжет, но подумала, что здесь даже человек с нормальным обликом
ничего  не  докажет,  ну  а черепахе и подавно не поверят, ибо те, кто готов
платить, уже заранее приготовились к забавному представлению...
     - Скажи,  как  ты смогла сделать дыру в стене, чтобы убежать из дома? -
поглаживая черепаху по панцирю, задал свой вопрос Фаррух.
     Но  черепаха  опустила  моду, прижав ее к сырым доскам, уже своим видом
подчеркивая нежелание говорить больше.
     - Ладно,  -  начал  выходить  из положения Фаррух, - на сегодня хватит.
.Если  ты  сразу  расскажешь  все,  чему тебя учили, завтра никто не захочет
прийти сюда. Мы разоримся...
     - Пусть говорит! - закричали из толпы. - Говори, черепаха!
     Эти  два-три  голоса  потянули  за  собой гул толпы, которая требовала,
умоляла, угрожала:
     - Ну,  еще несколько слов, черепашенька, черепуленька, черепашище... Но
черепаху  уже  увели  в  юрту,  и  Майра  переждала,  пока  утихнут крики, и
прыгнула  вниз,  чтобы  пройти  по  кругу  с  чашкой. И каждый добросовестно
бросал  в чашку монету, слыша от Майры: "На яйца ей, на змей, бедняжке..." И
только  трое  не  заплатили  за  представление  - Тарази, Армон и Кумыш, тот
самый  горец,  которого  встретил  однажды  наш  тестудолог  на  пустыре, во
владениях Денгиз-хана.
     Видя,  что  Майра  приближается к ним с чашкой по кругу, Тарази и Армон
повернулись  и  ушли  с  площади.  Кумыш  же  сразу пробрался к Майре, чтобы
смотреть, кто сколько бросает, и подсчитывать.
     Кумыш  был пайщиком этой компании. Еще задолго до первого представления
он  узнал,  что  где-то  за городом Гольдфингер готовит цирк, самым доходным
номером которого будет номер с говорящей черепахой.
     Упрямый  горец все же нашел Гольдфингера, чтобы потребовать у владельца
черепахи  долги.  И слово в слово, как рассказывал он когда-то Тарази, Кумыш
повторил  Гольдфингеру  историю  того,  как пропал у них в деревне торговец,
который задолжал ему кругленькую сумму.
     - Вы  что,  не верите? - кричал Кумыш и бил себя в грудь. - Посмотрите,
на  что похож ее панцирь? На чашу весов. А повадки? Трусливые, подлые, так и
хочет спрятать морду от стыда!
     - Да  что  ты  мелешь?  -  толкнул его в шею ГолЬдфингер, боясь, как бы
незнакомец не помешал его предприятию.
     Вместе  с  Фаррухом  прогнали они назойливого Кумыша до самых городских
ворот, но под вечер Кумыш снова выглянул из-за юрты шутов.
     - Смотрите!  -  закричал  он,  размахивая  какой-то  бумагой.  -  Я все
подробно  написал  судье.  Лучше  решим  все  мирно.  -  И  на всякий случай
приготовился к бегству.
     - Ну,  что  с ним делать? - взмолился Гольдфингер, толкая в бок спящего
Денгиз-хана. - Он может все испортить...
     - Пусть  черепаха  сама  ему объяснит, - умно решил Денгиз-хан, не видя
из-за  перегородки,  что  черепаха,  слышавшая  весь  этот разговор, зловеще
улыбнулась.
     - Объясни  ему,  что  ты  никакой  не  торговец!  -  пнул ее по панцирю
Гольдфингер, думая, что сейчас все благополучно решится.
     Кумыш  опустился  на  колени  перед черепахой и умоляюще протянул к ней
руки:
     - Ну,  скажи,  земляк,  не  соври,  ты  ведь  Али-Тошбаккол? А я Кумыш,
ей-богу,  помнишь?  Мы  по  пятницам  с тобой чай пили, сидя на валуне возле
твоей  лавки,  и  меня  скорпион ужалил... Признайся, тебе ведь все равно не
платить.  Я бы простил долги, но ведь шуты зарабатывают на тебе, земляк... А
мне тебя до смерти жаль...
     - Да, я Али-Тошбаккол, - криво усмехнулась черепаха.
     - Ну,  слышите?!  - вскочил Кумыш, быстро справившись с изумлением. - Я
ведь  сразу  догадался, что он - Али-Тошбаккол. Так что давайте мирно... Без
судьи...

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг